164.
В гвардии в 1912–1914 гг., писал служивший тогда в лейб-гвардии Егерском полку В.А. Каменский, «очень мало занимались самоокапыванием»165. Однако когда в первом бою – под Суходолами 20 августа (2 сентября) – залегшим под плотным огнем 1-му и 2-му батальонам лейб-егерей приказали окопаться, приказ был быстро выполнен!
В 13-м лейб-гренадерском Эриванском полку в 1912–1914 гг. самоокапывание, по словам служившего в нем тогда К.С. Попова, было поставлено «неудовлетворительно» – но, попав в первом бою (21 сентября (4 октября) 1914 г. у озер Ожево и Окунин) под шрапнельный и пулеметный огонь, гренадеры стали окапываться даже без приказа. А в следующие два дня они довели окопы до полного профиля, до 2-метровой глубины166; то же самое сделали после первого боя – прошедшего 13 (26) августа под Уздау в Восточной Пруссии – и солдаты 85-го пехотного Выборгского полка 22-й пехотной дивизии. И это при том, что «обучения рытью окопов глубиною в рост, с устройством козырьков и убежищ, в мирное время не существовало»!167
На явное наличие у пехотинцев кануна Первой мировой войны достаточных навыков самоокапывания указывают и воспоминания Маршала Советского Союза А.И. Егорова и бывшего ефрейтора В.С. Ревенкова. «В первом бою, – рассказывал в ноябре 1937 г. Егоров о том, как 13 (26) августа 1914 г. 132-й пехотный Бендерский полк 33-й пехотной дивизии вступил в сражение на Золотой Липе, – мы вышли и лопатку забросили, а когда пулеметы противника стали поливать, каждый из нас вытащил лопатку и стал окапываться»168. А вот первый бой лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка (под Камнем и Войцеховом 26 августа (8 сентября)) в описании Ревенкова: оказавшись под плотным пулеметным огнем, «стрелки вспоминают о своих лопатках и пользуются ими при перебежках»169.
Другое дело, что инженерную подготовку в русской пехоте накануне 1914-го сводили в основном к самоокапыванию – считая сооружение укрепленных позиций делом саперов. Несомненно, именно это и имели в виду В.М. Драгомиров и А.А. Брусилов, когда писали, что «обучение фортификационному делу» в русской армии перед войной «было поставлено плохо» и что «русская армия выступила на войну с примитивными познаниями по фортификационной части»), что «вообще саперное дело в армии было скверно поставлено»170. Но это уже вина не войск, а программ боевой подготовки.
Пехотинцы же «предрепрессионной» РККА в «маскировке и самоокапывании» были слабы и в 1935-м, и в 1936-м (на Белорусских маневрах головы окопавшихся бойцов 37-й стрелковой дивизии были видны за километр!), и весной 1937-го. А к местности подразделения советской пехоты слабо применялись даже на тщательно репетировавшихся Киевских и Белорусских маневрах171…
Воспоминания участников кампании 1914 года рисуют также картину прекрасной сколоченности выступивших на войну кадровых пехотных подразделений.
Вот впечатления поручика лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества полка Г.А. Гоштовта от встреченной им 11 (24) августа в Восточной Пруссии колонны одной из частей 29-й пехотной дивизии: «[…] В движении заметны дисциплина и порядок […]»172. «Порядок в строю тогда еще держался образцовый, – пишет К.С. Попов о сентябрьских маршах Эриванского полка по Сувалкской губернии, – и колонна по отделениям отчетливо вырисовывалась на протяжении нескольких верст». (Известна, правда, и характеристика маршировавших в августе 1914-го по Восточной Пруссии кадровых войск 13-го армейского корпуса 2-й армии: они «не имели вида строевых частей, а напоминали скорее шествие богомольцев». Но после мобилизации 13-й оказался состоящим на две трети из запасных и «должен был считаться второочередным», а не кадровым)173.
А вот первые бои эриванцев. «Наступала рота, – вспоминал о бое 21 сентября (4 октября) командовавший в нем 3-й ротой полка А.Г. Кузнецов, – как на плацу: перебежки, накапливания, как полагалось (никогда не забуду этого)…» В пошедшей в бой на следующий день 9-й роте (в которой тогда служил К.С. Попов) отделения и взводы, развернувшись в цепь, «выравнивались на ходу как на параде». Описывая бой 24 сентября (7 октября), тот же Попов вспоминает «редко красивую картину», когда подошедшая на помощь 3-му батальону 12-я рота «как бы на показном тактическом ученье удлиняла цепь б-на, выходя на его правый фланг…»174.
Точно такие же ощущения испытывали и русские участники боя 4 (17) августа под Сталюпененом:
– авангардный батальон наступал «в полном порядке, как на учении мирного времени» (бывший начальник 29-й пехотной дивизии А.Н. Розеншильд фон Паулин о 2-м батальоне 115-го пехотного Вяземского полка этой дивизии);
– «несмотря на то, что все поле между Допененом и Платеном бороздили снаряды, наши шли как на маневрах» (не названный бывшим начальником штаба 27-й пехотной дивизии Л.А. Радус-Зенковичем офицер 27-й артиллерийской бригады о 106-м пехотном Уфимском и 107-м пехотном Троицком полках 27-й дивизии);
– под огнем роты «двигаются вперед, словно на ученьи» (бывший командир 16-й роты Уфимского полка А.А. Успенский о 4-м батальоне уфимцев);
– «красиво, торжественно, словно на параде, двигались цепи» (тот же Успенский о 108-м пехотном Саратовском полку 27-й дивизии) 175.
То же самое читаем мы и в воспоминаниях участников августовских боев 1914 года к югу и юго-западу от Люблина:
– полк наступал «в таком образцовом порядке, точно он находился не в бою, а на полковом учении» (бывший старший адъютант штаба 82-й пехотной дивизии А.А. Шмидт о 81-м пехотном Апшеронском полку 21-й пехотной дивизии в бою 20 августа (2 сентября) под Суходолами);
– солдаты в цепи «шли размашистым шагом, равняясь, как на параде» (бывший командир 2-й роты апшеронцев В.А. Иванов о своей роте в том же бою);
– «цепи шли как на учении в Красном Селе» (офицер лейб-гвардии Преображенского полка 1-й гвардейской пехотной дивизии П.Н. Малевский-Малевич о 1-м и 2-м батальонах преображенцев в бою 20 августа (2 сентября) под Владиславовом);
– «пошли, как на маневрах – линия офицеров с обнаженными шашками, линия [а не куча! – А.С.] солдат с винтовками на руку» (офицер лейб-гвардии Московского полка 2-й гвардейской пехотной дивизии С.С. Некрасов о московцах в бою 25 августа (7 сентября) у деревни Высоке близ Тарнавки);
– «наши цепи охватили подножие холма и двигались вперед, в гору, точно на параде, держа даже боевое равнение» (бывший офицер 3-го Кавказского саперного батальона Л.Л. Марков о 206-м пехотном Сальянском полку 52-й пехотной дивизии в бою 26 августа (8 сентября) у Тарнавки);
– цепи одновременно вышли из леса «длинной стройной линией» (бывший начальник 52-й пехотной дивизии В.В. Артемьев о 208-м пехотном Лорийском полку той же дивизии в том же бою);
– «полк стройно, как на красносельских маневрах, двинулся» цепями в наступление (бывший офицер 3-й батареи лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады К.Н. Мандражи о лейб-гвардии Московском полку 2-й гвардейской пехотной дивизии в том же бою);
– «быстро, без суеты, точно на ротном учении, развертываемся в цепь и берем указанное направление» (бывший ефрейтор лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка Гвардейской стрелковой бригады В.С. Ревенков о 7-й роте этого полка в бою 26 августа (8 сентября) у Камня и Войцехова)176.
Таков же и 12-й гренадерский Астраханский полк 3-й гренадерской дивизии. «Видя, в каком порядке наступает рота, – вспоминал о первом бое астраханцев под Замостьем 14 (27) августа (в начале Томашовского сражения) командовавший тогда в нем 12-й ротой П.В. Сушильников, – я подумал: «Только не достает песни»177.
Таковы же и еще два участника Галицийской битвы – 45-й пехотный Азовский полк 12-й пехотной дивизии и 195-й пехотный Оровайский полк 49-й пехотной дивизии. В первом бою азовцев – под Березанкой 15 (28) августа, в конце сражения на Золотой Липе – полк попал под артиллерийский обстрел, но, по свидетельству служившего в нем тогда младшим офицером 3-й роты В.Д. Белова, «быстро, как на ученьи, перешел в шахматный порядок», а затем стал наступать перебежками тоже «как на ученьи»… В точно такой же ситуации оказались и пошедшие в первый бой 19 августа (1 сентября) под Галичем оровайцы; «появились убитые и раненые, но роты шли как на учении, спокойным шагом»178…
Таковы же и русские участники боя 10 (23) августа под Орлау – Франкенау. Офицеры 6-й артиллерийской бригады, наблюдавшие наступление 23-го пехотного Низовского и 24-го пехотного Симбирского полков 6-й пехотной дивизии на Франкенау, «с восторгом отзывались о действиях пехоты» и, «захлебываясь, рассказывали» старшему офицеру своей 1-й батареи капитану В.Е. Желондковскому, «как искусно и неудержимо двигались роты по открытой местности под ружейным и пулеметным огнем»179. То же самое видели и офицеры германского 1-го егерского батальона – дравшиеся с наступавшими на Орлау 29-м пехотным Черниговским и 30-м пехотным Полтавским полками 8-й пехотной дивизии. Русские цепи, записал один из них после боя в батальонном дневнике, перекатываются «с жутким спокойствием и ритмом»180.
Столь единодушные свидетельства источников личного происхождения заставляют верить и поступившему 16 (29) августа 1914 г. донесению командира 19-го армейского корпуса генерал-лейтенанта В.Н. Горбатовского о контратаках его 17-й пехотной дивизии под Комаровом: «Наступление велось в образцовом порядке»181.
При этом выражения «как на маневрах», «словно на параде» и т. п. отнюдь не означают, что роты двигались так, как на маневрах и других учениях «предрепрессионной» РККА, то есть плохо применяясь к местности и не прибегая к залеганию, самоокапыванию и перебежкам. Не ложась, безостановочно и не применяясь к местности, наступали лишь преображенцы и царскосельские стрелки – но у них это соответствовало обстановке: их цепи обстреливались шрапнельным огнем, и чтобы побыстрее выйти из зоны поражения, требовалось двигаться как можно быстрее