тому, что эти последние часто и не были пристреляны) – по сравнениию с «предрепрессионной» РККА картины, нарисованные К.С. Поповым и П.Н. Красновым, выглядят просто как сон199…
Формулируя интегральную оценку выучки бойца и подразделений русской пехоты кануна 1914 года, В.М. Драгомиров выбирает, однако, термин «удовлетворительно» (в другом месте он говорит даже о «недостаточно обученных кадрах» выступившей на войну пехоты). Возможно, на выбор оценки повлияли подчеркнутые Владимиром Михайловичем «примитивные познания по фортификационной части» (сказавшиеся, впрочем, только по окончании первого, маневренного периода войны), но нельзя не обратить внимания на одну из последующих фраз В.М. Драгомирова: «Применяясь к встреченным боевым условиям, пользуясь сведениями и привычками, добытыми при обучении [выделено мной. – А.С.], наконец, руководясь здравым смыслом, кадровые солдаты сплошь и рядом показывали прекрасные качества солдата и воина»200.
Не значит ли это, что «сведения и привычки, добытые при обучении», были все-таки обширными и прочными, то есть что предвоенная выучка русской пехоты была все-таки не удовлетворительной, а хорошей? В таком мнении нас укрепляет и оценка подполковника русской и генерал-лейтенанта Красной Армии А.К. Коленковского («подготовка мелких соединений при отличном людском составе была на достаточной высоте»201), и процитированная нами выше оценка германского полковника Р. Франца, согласно одному из переводов которой, выучка дравшейся под Гумбинненом пехоты передового Виленского округа была вообще «превосходной».
Вспомним теперь, как оценивалась Генеральным штабом РККА выучка советской пехоты накануне начала массовых репрессий: «Одиночный боец [в зимний период обучения 1936/37 учебного года отрабатывался прежде всего он. – А.С.] в своей подготовке не имеет твердых навыков в перебежках, переползаниях, в выборе места для стрельбы, наблюдения и проч. Особенно слабы маскировка и самоокапывание. Действия парного дозора, часового и подчаска [из состава полевого караула. – А.С.] усвоены слабо». В огневой подготовке пехоты налицо отставание, а штыковой бой вообще «не отработан»202…
Не требует комментариев данная Е.З. Барсуковым характеристика достигнутой к 1914 г. выучки одиночного бойца и подразделений артиллерии: «Орудийный расчет, в особенности наводчики орудий», «были хорошо практически подготовлены. На всех практических занятиях мирного времени, и в особенности на практических стрельбах, замечалась дружная работа всего состава артиллерии». В более поздней своей работе Барсуков дал этой выучке еще более высокую оценку: «Орудийный расчет, специальные команды и низший командный состав фейерверкеров во всех родах русской артиллерии были в общем отлично обучены и хорошо знали свое специальное дело»203.
Выучку же расчетов «предрепрессионной» советской артиллерии хорошей назвать нельзя: не случайно же, что и в «ударной» 44-й стрелковой дивизии КВО в 1936 г. и во всей огромной ОКДВА в начале 1937-го она была просто неудовлетворительной204.
На достигнутый к августу 1914-го высокий же уровень выучки одиночного бойца-связиста и подразделений связи (организационно входивших тогда в состав других родов войск) указывает уже признание жестко критиковавшего выучку тогдашних солдат генерал-лейтенанта В.М. Драгомирова. В пехоте, отмечал он, «особенно хорошо были подготовлены и отличались прекрасным воинским духом команды пулеметные и связи», и «при тех средствах, которые были в наличии, связь поддерживалась более, чем хорошо»; в инженерных войсках «телеграфные и телефонные части были обучены хорошо»205.
К выучке же бойцов-связистов «предрепрессионной» РККА оценка «хорошо» никак не применима: еще в начале 1937 г. работа и телефонистов, и телеграфистов, и радистов отличалась «неточностью передач», искажением передаваемой информации – а линейщики неудовлетворительно освоили технику прокладки проволочной связи206.
То же и выучкой одиночного бойца и подразделений инженерных войск. «Состав солдат, – характеризовал инженерные войска кануна 1914 года В.М. Драгомиров, – был хорошо ознакомлен с делом и развитой»; «понтонные части [саперные Драгомиров специально не оценивал, вложив, видимо, их характеристику в приведенные выше слова о «составе солдат» инженерных войск, в котором большинство составляли саперы. – А.С.] были хорошо обучены своему делу»207.
Между тем в трех самых крупных военных округах «предрепрессионной» РККА бойцы-саперы если и были чему-то обучены «хорошо», то лишь на страницах очковтирательских отчетов, посылавшихся округами в Москву208.
Добавим, что в отношении выучки русской пехоты кануна Первой мировой результаты изучения случайной выборки опубликованных источников и исследовательских работ о первых боях кадровых русских частей в 1914 г. вполне подтверждаются при анализе другой случайной выборки подобных источников, а именно: воспоминаний и оценок участников Первой мировой войны, собранных в 1923–1938 гг. в эмиграции генерал-майором В.В. Чернавиным209.
«Во всяком случае, мы выступили с удовлетворительно обученной армией», – писал об августе 1914-го А.А. Брусилов210. С учетом всего сказанного выше эту общую характеристику выучки русской армии кануна Первой мировой войны можно было бы принять, если бы она не была (подобно пресловутой «средней температуре по больнице») слишком усредненной – и, как следствие, не дающей наглядного представления о положении дел.
Поэтому мы воспользуемся не столь лаконичными, но зато более корректными формулировками Н.Н. Головина (уже не раз цитировавшимися нами по частям): в 1914 г. русская кадровая армия была «великолепно подготовлена до дивизий, а местами и до корпусов», но «в своих высших соединениях не удовлетворяла современным требованиям» и «хромала в технике Службы Генерального штаба» (то есть штабной службы. – А.С.). Хорошая (по некоторым видам боевой подготовки и для некоторых родов войск – отличная) выучка офицерского и рядового состава и подразделений при неудовлетворительной подготовленности высшего командования и малоудовлетворительной подготовленности штабов дают ту же итоговую оценку «удовлетворительно».
«Предрепрессионная» же РККА – также не располагая хотя бы удовлетворительно подготовленными штабами и высшим командованием, – не отличалась ни прекрасной, ни даже хорошей выучкой командиров, бойцов и подразделений. Уровень этой выучки колебался в ней между оценкой «удовлетворительно» и «неудом»211.
Это, между прочим, означало, что в ней – в отличие от русской армии кануна 1914-го – некому было исправлять ошибки высшего начальства. «Подготовка мелких соединений, – подчеркивал, характеризуя русскую армию августа 1914-го, А.К. Коленковский, – при отличном людском составе была на достаточной высоте, что и дало на войне положительные результаты, часто искупая ошибки старших начальников и командования». Например, под Гумбинненом «русские войска, дурно управляемые со стороны корпусного и армейского командования, показали на поле боя исключительные боевые качества, с которыми германцам, при равных силах в пехоте и даже при решительном превосходстве в числе артиллерии, бороться было не под силу»212. («Управление дивизией, – подтверждал, разбирая такой эпизод Гумбинненского сражения, как бой под Гавайтеном, германский военный историк, – было очень скверное, и только прекрасная боевая подготовка частей русской 30-й пехотной дивизии и высокий боевой дух предотвратили полное уничтожение этой дивизии»213…)
Итак, при общих бедах, мешающих боевой подготовке – недостатке финансирования (и, следовательно, постоянном отрыве войск от боевой учебы на хозяйственные работы и несение караульной и гарнизонной службы), преобладании у образованных русских аналитического мышления над синтетическим и располагающей к недисциплинированности русской лени – боевая выучка русской армии кануна Первой мировой войны была все-таки гораздо лучше, чем у «предрепрессионной» РККА. Что же обусловило это различие?
После того, что мы выяснили в главе I, нет никаких сомнений в том, что:
– превосходство младших офицеров и ротных командиров русской пехоты над командирами взводов, полурот и рот «предрепрессионной» РККА в уровне инициативности (а значит, и в общей тактической квалификации) и
– более высокий уровень тактической грамотности русских командиров пехотных полков и командного состава русской артиллерии,
– несравненно более высокий уровень стрелково-артиллерийской выучки командного состава русской артиллерии и
– значительно более высокая выучка командного состава русских инженерных войск и подразделений связи
были обусловлены более высоким уровнем общего образования (и, соответственно, общего развития) русских офицеров кануна Первой мировой.
Этим же можно объяснить и «прекрасное знание деталей пехотного ремесла», которым отличались от своих «предрепрессионных» советских коллег ротные командиры кануна Первой мировой: ведь более высокий уровень образования означает и бóльшее развитие привычки учиться. «Уровень познаний юнкеров военного времени в области изучения тактики войск и боевых уставов, – отмечал штабс-ротмистр С.В. Вакар (в 1914-м превратившийся вместе со многими другими из студента в юнкера), – я думаю, стоял наравне или даже несколько выше [уровня] юнкеров мирного времени. Это объясняется», в частности, тем, что «юнкера из бывших студентов обладали чрезвычайно высокими навыками и способностями воспринимать всякие науки»214…
Разница в общеобразовательном уровне между русским офицерством начала 10-х гг. и комсоставом РККА середины 30-х видна из таблицы 12 (для РККА точные сведения об общем образовании удалось обнаружить лишь по двум дивизиям КВО). Полученное частью русских офицеров домашнее образование могло соответствовать и среднему, и неполному среднему, и низшему: ведь оно позволило поступить в военное или юнкерское училище – куда принимали соответственно со средним и с неполным средним или даже низшим образованием – либо сдать экзамен за курс такого училища экстерном.