среди лиц, принятых в 1927–1932 гг. в сухопутные военные школы, полное среднее образование имели не более 5—10 %. При этом в пехотных и кавалерийских школах (как видно из таблицы 15), 5—10, как правило, не превышал и процент принятых с полным и неполным средним образованием, вместе взятых.
Иными словами, свыше 90 % лиц, принимавшихся в конце 20-х гг. для учебы на пехотных и кавалерийских командиров РККА (из которых вышло потом немало командиров-танкистов) имели лишь низшее образование или не имели никакого.
Именно никакого: с 1928 г. командиров чем дальше, тем больше стали готовить и из людей вообще без какого бы то ни было образования! 6-месячные «батрацкие» подготовительные курсы при военных школах (через которые пропустили, например, «грамотных без образовательного ценза», принятых в 1930 г.) и тем более 3-месячные курсы ликвидации безграмотности (через которые прошла другая часть принятых «без образования») общим образованием считать не приходится.
Людей, которые ни дня не учились в общеобразовательной школе, стали принимать даже в такие военные школы, которые требовали серьезных физико-математических знаний – артиллерийские (программа которых включала элементы высшей математики), инженерные и школы связи (см. табл. 15)!
Таблица 15
Общеобразовательный уровень принятых в 1928–1930 гг. в военные школы по родам войск (в %)230
* В том числе студенты рабфаков и слушатели школ советского и партийного актива (совпартшкол).
В военно-инженерных школах, признавали в своем докладе о личном составе военных школ РККА на 1 января 1930 г. начальник отдела статистики ГУ РККА Айзенберг и его помощник Болотов, лица без образования будут, конечно, «балластом». Но тем не менее надо поставить всем военно-учебным заведениям (и «особенно техническим») «задачу сохранения этой категории курсантов, т[ак] к[ак] как раз эта группа курсантов в классовом отношении (рабочие, батраки, бедняки) является для армии ценной»!231
Комментарии к этому пассажу излишни – как излишни они и к одному из выводов отчета Ленинградской артиллерийско-технической школы за 1931/32 учебный год: около 40 % курсантов младших курсов – с трудом могущих осилить учебу ввиду полного отсутствия образования, «но принятых в школу ввиду их полноценности во всех других отношениях» – надо дотягивать до выпуска232…
Результаты подобного подбора курсантов видны из таблицы 16.
Таблица 16
Общеобразовательный уровень курсантов сухопутных военных школ РККА в 1927–1933 гг. (в %)233
* В том числе окончившие школы ФЗУ (фабрично-заводского ученичества).
** В том числе студенты рабфаков и слушатели совпартшкол.
*** По данным УВУЗ ГУ РККА. По данным отдела статистики ГУ РККА – без образования 10,6 %, окончивших менее 7 классов 66,0 % (всего без образования и с низшим образованием 76,6 %), с неполным средним и средним образованием 23,4 %.
Знак · означает отсутствие данных.
Правда, военные школы пытались повысить общеобразовательный уровень курсантов, преподавая им общеобразовательные дисциплины с конечной целью дать всем, кто его не имел, полное среднее образование. Но толку от этого было немного; «это место, – подытожил в апреле 1936-го новый начальник УВУЗ РККА армейский комиссар 2-го ранга И.Е. Славин, – преподаватели завалили»234.
Преподавательский состав действительно был зачастую недостаточно требователен и к курсантам и к себе. То, что «в ряде школ» завышают оценки, признавалось даже в докладе начальника ГУ и ВУЗ РККА об итогах 1932/33 учебного года, а Славин в октябре 1936-го доложил наркому обороны, что вплоть до этого года и не «в ряде школ», а «сплошь и рядом в поверке знаний исходили не из того, что должны были пройти по программе, а из того, что прошли фактически»235. Проведенная в декабре 1932 г. проверка 12 школ показала, что преподаватели и сами не всегда готовятся к занятиям…
Общеобразовательной подготовке мешала и недооценка ее командованием школ. Так, в 1932/33 учебном году «значительное число школ» отводило на самоподготовку по общеобразовательным дисциплинам слишком мало времени, а кое-где самоподготовка вообще «сознательно отменялась» – что не только приводило «к неглубокому усвоению», но и «поощряло […] личную безответственность как у курсантов, так и у преподавательского состава»236. Но главная вина в «заваливании» общеобразовательной подготовки в военных школах лежала отнюдь не на преподавателях и не на командовании школ.
Куда бóльшую роль сыграли здесь упомянутые выше педагогические эксперименты 20-х гг. – отбросившие под предлогом борьбы с «гимназической зубрежкой» урочную методику преподавания (изложение преподавателем нового материала – домашняя работа ученика по заучиванию этого материала и/или усвоению его путем выполнения практических заданий – проверка преподавателем усвоения материала на следующем уроке) и не заменившие ее чем-либо более эффективным. Урок с изложением обязательного для усвоения нового материала был заменен мало к чему обязывающей беседой, четкое требование заучивать материал – расплывчатой установкой «прорабатывать материал» (в связи с чем почти не использовались учебники), а проверка усвоения проводилась лишь путем выдачи практических заданий. При фактическом игнорировании предварительного изучения теории эффекта они не давали, и результатом применения этого «лабораторного метода» было «недостаточно глубокое и сознательное усвоение» – а также «неуменье курсантов в достаточной мере самостоятельно закреплять и приобретать новые знания» из-за отсутствия «прочных навыков в работе над книгой и в самостоятельной работе вообще». «Наблюдения за знаниями курсантов старшего курса установили, – докладывали в феврале 1935 г. работники УВУЗ РККА, инспектировавшие 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу, – что вопросы программ, пройденные ими на 1 курсе [то есть в 1931/32 учебном году. – А.С.], забыты»237…
К урочной системе вернулись только в 1932/33 учебном году; таким образом, основной массе курсантов с низким общеобразовательным уровнем – принятым до 1932 г. – общеобразовательные дисциплины преподавали по порочной методике.
При этом до 1932 г. широко использовался и такой совершенно абсурдный метод обучения, как бригадный, – являвшийся, по существу, методом избавления от обучения. Появившись на волне обожествления рабочего коллектива и заключаясь в коллективном, всей ученической бригадой, выполнении учебных заданий, он позволял слабым ученикам ничего не делать, но числиться успевающими за счет выполнявших всю работу способных. Ведь оценка выставлялась бригаде в целом…
Усилия преподавателей заранее обесценивала и крайняя пестрота общеобразовательного уровня курсантов 20-х – первой половины 30-х гг. Для того, чтобы отдельно учить прошедших лишь через курсы ликбеза, отдельно – окончивших 1 класс, отдельно – окончивших 2 класса и т. д., не хватило бы ни преподавателей, ни помещений. Поэтому в одну и ту же учебную группу зачисляли и по одной и той же программе учили лиц с самым разным уровнем знаний – от выпускников курсов ликбеза до окончивших 8 классов! При таком составе начинали, естественно, с элементарного; при изучении, например, математики – с четырех действий арифметики, знакомства с простыми и десятичными дробями, с понятиями процента, пропорции, площади, объема. Бывало, что проходить простые дроби заставляли и бывших студентов, которые в вузе уже начали изучать высшую математику! В итоге одни зря теряли время, не получая новых знаний, а другие все равно не успевали пройти за 2–3 года программу семи – девяти классов.
Нетрудно понять, что подобная ситуация не возникла бы, если бы в военные школы не принимали хотя бы людей с образованием ниже 7 классов. Да и вообще главной причиной провала попыток дать курсантам тех лет столь необходимое командиру ХХ века полное среднее образование следует считать слишком низкий общеобразовательный уровень принимаемых в военные школы.
О каком получении всего за 2,5–3,5 года образования в объеме 9 классов могла идти речь, если еще в 1927/28 учебном году большинство курсантов до поступления в военную школу окончили лишь 4 и менее классов238 и если на изучение общеобразовательных дисциплин отводилось лишь 15–30 % учебного времени (для военной школы и это было недопустимо много)?
О каком достижении за это время сколько-нибудь приемлемого уровня знаний и общего развития могла идти речь, если из учившихся в 1931–1932 гг. курсантов от одной седьмой до одной пятой части вообще не окончило ни одного класса общеобразовательной школы (не получив при этом и домашнего образования, которое получали такие юнкера до революции)?
Тут не помогли бы ни передовая методика обучения, ни сколь угодно большое количество преподавателей и помещений (позволяющее дифференцировать программы обучения) … Будучи вынуждены (по выражению начальника 1-й Ленинградской артиллерийской школы Н.Н. Воронова) проноситься по программе бегом, малограмотные курсанты не только не могли получить полное среднее образование, но и (как отмечал тот же Воронов) не успевали ликвидировать элементарную неграмотность в целом ряде вопросов.
В самом деле, что показало, например, инспектирование в апреле 1932 г. комиссией начальника штаба Среднеазиатского военного округа (САВО) С.А. Пугачева Среднеазиатской объединенной военной школы? Что ситуация, когда 66,3 % курсантов не имели до поступления в школу никакого образования, а 7–9 классов закончили лишь 4,5 % – это наличие даже на 2-м курсе лиц, которые «с трудом читали устав, плохо его понимали, тратили больше часа на черчение пустяковой таблицы (одной страницы тетради […]), в конце концов путались в понимании того, чем они, собственно, занимаются», – это ситуация, когда «составляемые частью курсантов донесения почти невозможно понять», когда русские по национальности курсанты вообще плохо знают русский язык… При столь низком уровне умственного развития, констатировала комиссия, усвоение общеобразовательных дисциплин оказывается неудовлетворительным