ю подготовку», отмечал в 1930 г. начальник УВУЗ ГУ РККА А.И. Тодорский, у такого курсанта «развиваются неврастения и болезни сердца; это вторая по распространенности (после неуспеваемости) причина отчислений!256
Особенно тяжело приходилось, конечно, будущим командирам артиллерии. Из-за отсутствия времени на последовательное изучение чуть ли не с нуля всего курса математики многим из них приходилось, «не зная элементарных вещей из арифметики (действия с дробями и вычисление %)», проходить… логарифмы: ведь это им было «повседневно необходимо как артиллеристам»!257 Получить так прочные математические знания было нельзя; соответственно, нельзя было и овладеть теорией стрельбы – а значит, и искусством решать любые, в том числе и нестандартные, огневые задачи (см. первый раздел главы I). Оставалось обходиться механически зазубренными решениями нескольких типовых задач, да и это было подчас недостижимо. Как отмечал в феврале 1932 г. инспектор артиллерии РККА Н.М. Роговский, «отсутствие теоретической базы» (которой курсант, «благодаря слабому знанию математики, овладеть не может») не позволяет твердо запомнить и эти решения: при механическом зазубривании «курсант быстро забывает усвояемое». О том, что «попытки зазубривания теоретических вопросов без их понимания» «ведут к немедленному забыванию пройденного», в Инспекции артиллерии РККА кричали все 20-е гг.; убедились в этом и работники УВУЗ РККА, инспектировавшие зимой 1935 г. 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу258…
В Ленинградской артиллерийско-технической школе при выпуске в октябре 36-го приема 1932 года тоже обнаружилось, что выпускники «сравнительно легко и быстро оперируют формулами и решают задачи на применение формул», но делают это зачастую механически: «теоретическими основами устройства орудий и боеприпасов» они с их «слабой дошкольной общеобразовательной подготовкой» овладели «все еще некрепко». («Задача 100 %-ного и прочного усвоения программ по таким дисциплинам как основания устройства, механика, электротехника», предупреждал еще в феврале 1935 г. начальник школы А.Н. Ильинский, для этого курса «не является посильной»…) «Очень часто, – констатировал председатель выпускной комиссии полковник Г.М. Черемисинов, – знания не доходят до такого глубокого сознания курсантов, при котором создавалось бы полное понимание причинности различных конструкций вооружения и всей суммы явлений при выстреле и при действии снарядов у цели». А ведь «такое понимание необходимо [артиллерийскому. – А.С.] технику для совершенно сознательного выполнения своих функций, ибо оно значительно расширяет технический кругозор курсантов и позволит им легко и быстро осваивать в будущем новые образцы вооружений»…
Впрочем, что говорить о техническом кругозоре, если эти арттехники и пиротехники вообще имели «недостаточно законченные технические знания и представления о работе орудий при выстреле и о работе орудийного расчета при стрельбе» (это, указывал Черемисинов, приведет «к неумению техников объяснить и показать правильные приемы обращения с материальной частью и правильное техническое применение орудий в бою»). Что говорить о техническом кругозоре, если курсанты приема 1932 года даже и к выпуску не научились толком ни писать, ни говорить по-русски! Как показали выпускные испытания, они не умели «четко и ясно излагать свои мысли» не только на бумаге, но и устно – «не сохраняли необходимую последовательность в изложении вопроса», не умели отделять главное от второстепенного и даже «не имели навыков во внятном произношении фраз и в правильном произношении технических терминов»! В итоге как инструкторы красноармейцев и командиров они оказывались совершенно «немощными»259.
То же самое отмечал Черемисинов и в Тульской оружейно-технической школе (в выпускной комиссии которой председательствовал в апреле 36-го): в том, что 90 % выпускников «не умеют понятно и поучительно вести занятия» по устройству, эксплуатации и ремонту стрелкового оружия, «немалую» роль играет «слабость подготовки по русскому языку». Диктант из 120 слов и изложение отрывка из художественной литературы 50 % написали на «плохо», а 30 % – на «посредственно»… В общем, налицо «неполноценность подготовки выпускников – оружейных техников в мае 1936 г.»260.
То же и с будущими командирами-танкистами. Курсантам Ульяновской бронетанковой школы в 1932 г. из-за недостаточного общего развития с трудом давались не только электротехника и усвоение работы зажигания двигателя и электрооборудования танка, но и составление письменных и графических боевых документов. «Недостаточная общая грамотность» тогдашних курсантов Нижегородской бронетанковой – также, доходившая, видимо, до слабого владения языком и неумения держать в руках карандаш – обусловила как недостаточность у них навыков в составлении письменных и особенно графических боевых документов и работе с картой, так и недостаточную четкость отдаваемых распоряжений. А начальник Орловской бронетанковой 15 декабря 1932 г. доложил, что из-за низкого общеобразовательного уровня курсантов «ряд вопросов по дисциплинам технического цикла приходится опускать (например, понятие о мощности двигателя), так как они оказываются для курсантов непосильными»261.
Из «материала» с низким общеобразовательным уровнем (как отмечалось, например, в докладе начальника штаба Ленинградского военного округа (ЛВО) С.П. Урицкого об инспектировании им в феврале – марте 1932 г. Ленинградской пехотной школы262) было «исключительно трудно» подготовить и «современного командира» пехоты.
Наличие у 63 % курсантов приема 1930 года лишь низшего образования и отсутствие у 14 % их образования вообще, значится в тезисах доклада начальника ГУ и ВУЗ РККА Б.М. Фельдмана об итогах 1930/31 учебного года, затрудняло усвоение и стрелкового дела, и топографии, и тактики. Показательна последовательность перечисления в этих тезисах «основных недочетов», «характерных» и для «выпускаемых командиров прошлых лет» и для выпуска 1931 года. Непосредственно за «недостаточной общеобразовательной подготовкой» идут «непрочные навыки быстро ориентироваться на местности и в обстановке, четко и кратко отдавать приказания», «неумение грамотно и быстро составлять письменные распоряжения, кроки, схемы» и «слабая подготовка в ведении пулеметного огня с закрытых позиций» (требовавшего хорошего знания математики. – А.С.)263. «Имеются совсем не разбирающиеся в карте, не знакомы с компасом, не умеют высчитывать процентов», – указано в докладе комиссии помкомвойсками СКВО М.Д. Великанова об итогах обследования в январе 1932-го Орджоникидзевской пехотной школы (где 52,2 % курсантов осеннего приема 1931 года были вообще без образования) 264…
Проверенные в апреле 1934 г. курсанты 3-го курса Среднеазиатской объединенной военной школы задачи по управлению пулеметным огнем решать научились, но нехватка общего образования все равно сказывалась: расчеты выполняли медленно, нужные данные в таблицах искали долго, линейкой пользовались несноровисто, графические документы из-за все еще «неуверенного владения карандашом» оформляли медленно… Явной выглядит и связь между двумя фактами, отмеченными в тезисах доклада начальника Ленинградской пехотной школы И.И. Кальвана на заседании РВС СССР 16 апреля 1932 г. – между «низким общеобразовательным уровнем поступающих» и «неумением курсантов-разведчиков просочиться, высмотреть и донести»265.
Вообще, подчеркивал 25 апреля 1936 г. врид начальника 2-го отдела УВУЗ РККА полковник С.С. Гулевич, существует «закономерная зависимость между качеством подготовки выпускников и степенью их же подготовленности ко времени поступления в школу». К примеру, «большой процент» курсантов артиллерийского отделения Орджоникидзевской объединенной военной школы (бывшей пехотной), получивших на апрельских выпускных испытаниях 1936 года «одну и более плохих оценок, во многом объясняется» тем, что «в 1932 г. при поступлении в школу эти курсанты имели крайне низкую общеобразовательную подготовку» («самоучки, прошли ликбез или 2–3 группы [так в советской школе до 1934 г. именовались классы. – А.С.] гражданской школы»)266.
«Стремление иметь политически благонадежных командиров, – подвел в 1934 г. общий итог русский военный писатель полковник А.А. Зайцов, – приводит к замещению командных должностей лицами, по своему происхождению и подготовке как раз-то наименее подготовленными к их занятию. Командиры же, получившие общую и специальную военную подготовку, с точки зрения коммунистической партии – ненадежны. И из этого тупика выхода нет, и в этом основной порок Красной Армии. Конфликт между потребностями армии и требованиями правящей СССР коммунистической партии неразрешим [выделено мной. – А.С.]. При желании иметь «пролетарский» командный состав нужно считаться с его безграмотностью. При желании иметь подготовленных, в современном смысле этого слова, командиров нужно бросить «пролетарские нормы»…»267.
Проведенные в 1931–1932 гг. принудительные «специальные наборы» в военные школы лиц, которые одновременно были бы и коммунистами, и рабочими (или вчерашними рабочими) и обладателями хотя бы неполного среднего образования, «выходом из тупика» стать не могли и не смогли: таких лиц в СССР было слишком мало. И так большинство набранных пришлось снимать с учебы в гражданских вузах, техникумах и на рабфаках (куда их в свое время тоже направили для увеличения «пролетарской прослойки»). Уже спецнабора 1931 года – часть которого поглотили школы ВВС – хватило лишь на 7 специальных школ сухопутных войск (4 артиллерийские, 2 бронетанковые и 1 школу связи), да и их первые курсы спецнабором удалось укомплектовать лишь частично. При этом среднее образование было лишь у 50 % присланных туда по спецнабору; 26 % имели неполное среднее, а 24 % курсантов спецнабора сухопутных школ (на 100 % состоявшего из членов и кандидатов в члены ВКП(б) и на 95,8 % – из рабочих) пришлось все же рекрутировать из лиц с низшим образованием. К 11 января 1932 г. среди курсантов спецнабора сухопутных школ оказалось даже около 40 человек (1,4 %) совсем без образования