234.
Порочность методики оперативно-тактической подготовки, использовавшейся в «дорепрессионной» академии имени Фрунзе, особенно бросается в глаза при сравнении ее с методикой, применявшейся в германской военной академии. Если будущий советский штабист не видел в академии даже бланка приказов, то немецкий постоянно практиковался в «штабных упражнениях», раскрывавших перед ним полную и подробную «картину штабной службы». «Усвоение техники отдачи распоряжений для всех родов войск» было для него «одной из важнейших задач»243; на это еженедельно отводилось целых два часа. Вообще, в немецкой академии прикладной метод – нацеленный на выработку практических навыков командования и штабной службы и постоянно погружавший обучаемого в конкретную (и притом постоянно изменяющуюся) тактическую обстановку – был доведен до совершенства. «Во всех занятиях, – отмечали побывавшие там осенью 1933 г. заместитель командующего войсками УВО И.Н. Дубовой и начальник штаба ЛВО С.П. Урицкий, – особый упор берется на принятие решения, его формулировку и передачу войскам»; «выработка командного языка, анализ обстановки, ясность в постановке задач – стержень учебы, а воспитание волевых качеств через систему воздействия на слушателя путем ряда искусных вводных отмечает каждое тактическое занятие». Тягу к шаблону в немецкой академии не прививали, а уничтожали: «проявление инициативы, мы бы сказали, военной хитрости, особенно культивируется»; идея победы «за счет искусного маневра», «за счет смелого и неожиданного решения» «проходит красной нитью через академический курс».
Если, заключали Дубовой и Урицкий, «иметь в виду подготовку командиров штаба» (а немецкая академия была ориентирована именно на это. – А.С.), то «большее преимущество надо отдать немецкой академии.
Содержание занятий в немецкой академии обеспечивает подготовку вышколенных офицеров, в совершенстве владеющих:
а) методом оперативно-тактического расчета;
б) методом сбора, обработки и подготовки материала для решения;
в) уменьем обеспечить передачу решения и поверку его исполнения»244.
Тот факт, писал 2 ноября 1929 г. полковник Х. Гальм, что среди преподавательского состава советской академии имени Фрунзе «находятся отдельные личности, которые как писатели по военным вопросам создали себе имя и за границей, и что во главе Генерального штаба [Штаба РККА. – А.С.], как и Академии, стоят два умных и энергичных человека [Б.М. Шапошников и Р.П. Эйдеман. – А.С.], по-видимому, со здоровой военной закваской, не должен отвлечь внимания от тех недостатков, которые имеются у основной части пед[агогического. – А.С.] состава, у руководителей и педагогов, в области тактики.
Чтобы дать Красной Армии тактически хорошо подготовленного офицера отряда [работника общевойскового штаба. – А.С.] и высшее руководство, надо было бы вести прежде всего подготовку руководителей по другому [практически-прикладному. – А.С.] руслу»245.
Тем, кто судит о «предрепрессионной» академии имени Фрунзе по созвездию преподававших там видных ученых и драматизирует репрессии командиров с академическим образованием, следует обратить внимание на эти слова немецкого штабиста.
Навыки, не привитые военными школами и академиями, могли бы быть получены на командирских тактических занятиях, проводившихся в войсках в ходе командирской подготовки. Однако еще и в «предрепрессионный» период (1935 – июнь 1937 г.) эти занятия страдали теми же методическими пороками, что и школьные и академические.
Во-первых, участников военных игр и выходов в поле там точно так же не погружали в обстановку реального боя — и прежде всего не приучали реагировать на действия противника и обусловленные ими внезапные изменения обстановки.
Так, инспектирование 2-м отделом Штаба РККА в марте – апреле 1935 г. войск ЛВО, МВО, БВО, УВО, СКВО и СибВО (Сибирского военного округа) показало, что методика занятий со старшим и высшим комсоставом и штабистами «только в отдельных соединениях поставлена в соответствии с требованиями» наркома обороны об учебе на сложных, кризисных ситуациях, «в большинстве же соединений» она неудовлетворительна246. Так значилось в написанном начальником 2-го отдела А.И. Седякиным докладе начальника Штаба РККА А.И. Егорова К.Е. Ворошилову от 4 мая 1935 г., – а из подготовленного на основе этого доклада приказа наркома (подписанного Ворошиловым 17 мая) можно заключить, что так же строилась и командирская подготовка среднего комсостава. Ведь фразу «Тактику большинство все еще изучает по старинке, избегая острых и сложных положений в завязке и развертывании боевых действий» составители приказа отнесли ко всему комсоставу, а правивший текст Седякин никаких уточнений здесь не внес247…
В 8-й стрелковой дивизии БВО на военных играх не только не моделировали кризисную обстановку, но и заранее объявляли участникам тему игры – давая им тем самым куда больше, чем на войне, времени на выработку решения и организацию проведения его в жизнь. А в 17-м стрелковом корпусе УВО (как и в проверенной в мае Е.С. Казанским 51-й стрелковой дивизии КВО) выходы в поле вообще не приносили никакой пользы: ход «боя» там разворачивался вне всякой зависимости от решений и действий участников, по сценарию, придуманному организаторами занятия и подробно расписывавшему все тактические эпизоды!
Не лучше было и к концу 35-го. Даже в передовом КВО (и даже согласно его сильно «отлакированному» годовому отчету от 11 октября 1935 г.) «значительная часть» руководителей занятий «не владела еще в полной мере» методикой – отчего «в значительном количестве частей» качество проведения командирских занятий по-прежнему было «недостаточно высоким»248. В чем это прежде всего выражалось, можно, думается, судить по уже цитировавшемуся нами письму командира 1-го стрелкового корпуса ЛВО комдива В.Н. Курдюмова от 2 февраля 1936 г. Вместо того, чтобы учить «на фоне кризисной обстановки», напоминал подчиненным этот бывший начальник штаба боевой подготовки сухопутных сил РККА, «мы стараемся […] в командирские занятия внести схему, статику» (то есть игнорируем наличие на войне противника. – А.С.).
То же самое было тогда и в СКВО (тактическая подготовка среднего комсостава, признавалось в его отчете за 1935 год, проводится «главным образом в упрощенной обстановке боя»249), и в Приморской группе ОКДВА. Проведенная в этой последней 1–5 января 1936 г. проверка показала, что на занятиях со средним комсоставом «нет динамики боя», «создаваемая обстановка не требует от командира быстрых и решительных действий, вводные данные не воспитывают у командира способности не теряться в самые сложные и критические периоды боя», на военных играх «нервная обстановка для играющих создается редко: обходы, охваты и неожиданность практикуются слабо»250.
Тот же методический порок сохранялся в войсках и в 36-м. Приказ наркома обороны № 0106 от 3 ноября 1936 г. был вынужден еще раз потребовать «на всех командирских тактических занятиях наибольшее время и внимание отводить на обучение и тренировку управлению в динамике боя»251. Ведь этого не делали тогда даже в передовом КВО: в годовом отчете этого округа от 4 октября 1936 г. и то признавалось:
– что «некоторая часть старших командиров еще не в полной мере владеет методикой» проведения военных игр, выходов в поле и других видов командирских занятий,
– что командирские тактические занятия недостаточно поэтому поучительны,
– что необходимость отводить 85–90 % времени занятия «исключительно динамике боя с целью воспитания у командиров воли, решительности, инициативы и для тренировки в гибкости управления» еще не понята252.
Реальную тактическую обстановку – на которую влияет и воля противника – на командирских занятиях не создавали тогда и в передовом же БВО. «Обстановка далека от реальности», – отмечал, побывав в конце марта 1936 г. на занятиях с комсоставом 129-го стрелкового полка 43-й стрелковой дивизии, начальник 3-го отделения 2-го отдела Генштаба РККА комбриг П.Д. Мамонов. Так же оценил он и военную игру, которую проводил с начальниками штабов полков помощник комдива-43 полковник Д.Д. Том: «не создается кризисных положений, противник пассивен». А на выходе в поле с участием командира 48-й стрелковой дивизии и штабов ее 143-го стрелкового полка в апреле 1936 г. все действия противника «с начала и до конца учения» были известны заранее!253
Такой же характер командирские тактические занятия носили и в 109-м стрелковом и 37-м артиллерийском полках 37-й стрелковой дивизии: проведенная там 3–5 января 1937 г. проверка показала, что «в процессе занятий со средним комсоставом не вырабатываются у него волевые качества, решительность и храбрость»254.
То же и в танковых частях ОКДВА: отметив обычное там в 1936-м неумение методически правильно организовать командирские занятия, майор Г.Е. Прейсман из штаба ОКДВА порекомендовал тренировать комсостав в проявлении инициативы и находчивости при резких изменениях обстановки…
Ничего не изменилось и в первой, «дорепрессионной» половине 1937-го. «Тактике учат на простой обстановке, не воспроизводящей действительную картину боя и его резких изменений, – констатировалось в подводившем итоги зимнего периода обучения директивном письме начальника Генштаба А.И. Егорова командующим войсками округов от 27 июня 1937 г. – Занятия проводятся так, что у командира не вырабатывается навыков к принятию и проведению умелых и инициативных решений. […] Методика штабных занятий в поле по своему характеру не создает условий, близких к действительной боевой обстановке»255.
Занятия с комсоставом, подтверждалось в приказе нового комвойсками КВО И.Ф. Федько № 0100 от 22 июня 1937 г., «в большинстве случаев методически строятся неправильно и поэтому прививают командирам схему и шаблон в действиях вместо воспитания их в духе инициативы, решительности, смелости»