14… В 26-й стрелковой дивизии даже на 10 декабря 1936 г., после прибытия выпущенных осенью из военных школ 52 лейтенантов, не хватало 153 лиц комначсостава (это комплект двух стрелковых полков!), а в 40-й стрелковой на 12 декабря – 287. В инженерных войсках ОКДВА некомплект комначсостава в течение зимы и весны 1937 г. составлял в среднем 25 %15.
В 21 имевшейся в ОКДВА танковой части к октябрю 1936 г. недоставало 204 средних и старших командиров и 182 лиц среднего и старшего техсостава, то есть в среднем по 18–19 человек комначсостава на танковый батальон или механизированный полк. А в автоброневых и автомобильных частях – 106 командиров и 239 лиц техсостава… Не укомплектован был даже штаб сформированной еще в 1932 г. 2-й механизированной бригады, а штабы танковых батальонов стрелковых дивизий имели «большой» некомплект. Еще к 1 марта 1937 г. в автобронетанковых войсках ОКДВА не хватало 215 командиров и 356 лиц техсостава (91 танкового, 210 автомобильных и 55 радиотехников)16.
Поэтому-то и приходилось практиковать ускоренные выпуски из военных школ, готовить значительную часть комначсостава на краткосрочных курсах и призывать командиров запаса, «подготовленных» в гражданских вузах. Мы видели, что к концу 1935 г. в пехоте Харьковского округа такие, наспех подготовленные лица командовали почти всеми взводами и 75 % рот – но могло ли быть иначе, если еще осенью этого года потребность ХВО в комсоставе военные школы удовлетворяли только на 25 %?
Понятно, однако, что человек, только что ставший командиром РККА – что бы он ни окончил – мог занять должность не выше комроты (не случайно пять сверхштатных лейтенантов, оказавшихся благодаря курсам к февралю 1937 г. в 40-й стрелковой дивизии ОКДВА, пришлось назначить на должности… политруков, а лейтенант М.С. Золотковский из 2-й механизированной бригады той же армии эту должность занимал еще и в апреле). Поэтому укомплектовать вновь формируемую часть одними новоиспеченными было невозможно. Приходилось еще и переводить комначсостав из уже существующих частей и соединений. И, соответственно, еще одним следствием количественного роста РККА в начале 30-х гг. стала сильная текучесть комначсостава, то есть частые перемещения его из одной части на другую.
Так, в УВО эта текучесть в 1933 г. составила 26,9 %, а в 1934-м – 25,8 %; иными словами, четверть комначсостава там ежегодно получала новые назначения. В 1934-м это коснулось 26,3 % среднего, 23,3 % старшего и 11,3 % высшего комначсостава УВО; в пехоте там переместили 22 % лиц комначсостава, в артиллерии – 20,4 %, а в танковых и автоброневых частях (здесь, правда, еще и по политическим мотивам) – 58,9 %17. Во 2-м танковом батальоне 133-й механизированной бригады КВО и в его 3-й танковой роте за 1936 год сменилось по четыре командира18 – случай, вряд ли часто встречавшийся даже и в 1937—1938-м! Если проверить все штабы дивизий, заявил 14 октября на заседании Военного совета при наркоме обороны командующий войсками КВО командарм 1-го ранга И.Э. Якир, «вы не найдете такого человека, который сидит год-два […]»19.
Жалобы на текучесть комсостава мы находим и в докладе об итогах боевой подготовки 37-й стрелковой дивизии за 1935/36 учебный год (от 1 октября 1936 г.; в дальнейшем подобные документы будут именоваться годовыми отчетами или отчетами за такой-то период) – единственном таком документе, сохранившемся от соединений «предрепрессионного» БВО… Что до ОКДВА, то в докладе начальника 2-го отдела Генштаба РККА А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год и о задачах на 1936 г.» отмечалось, что ее «особенностью» является «относительная стабильность командиров и штабов батальонов, а также среднего начсостава пехоты, конницы, артиллерии»20. Однако начальник артиллерии ОКДВА В.Н. Козловский в составленных им к 14 октября 1935 г. материалах к годовому отчету указал (употребив, как и Седякин, вместо введенного лишь 22 сентября термина «комначсостав» тот, что был принят ранее) на «беспрерывное в течение всего года перемещение н[ач] с[оста] ва». А 18 мая 1937 г. частые перемещения комсостава констатировал и временно исправляющий должность (врид) начальника 2-го отдела штаба ОКДВА комдив Б.К. Колчигин – анализировавший уже итоги боевой подготовки армии в целом21.
В полковых школах 39-й стрелковой дивизии, замечал в конце апреля 1937 г. на дивизионной партконференции делегат 115-го стрелкового полка, комсостав меняется так часто, что школы похожи на проходной двор; в учебном батальоне 23-й механизированной бригады за неполный год его существования, к апрелю 37-го, сменилось 12 командиров взводов, а во 2-м танковом батальоне той же бригады за неполных два года, к 7 июля 1937 г., было переброшено на другие должности 84 % комначсостава. Штабисты, указывал в конце апреля 1937 г. на бригадной партконференции начальник штаба 23-й майор Д.И. Заев, «меняются «как перчатки»22…
Текучесть комначсостава уже сама по себе отрицательно влияла на боевую учебу, а значит, и на боевую выучку – не позволяя, например (как подчеркивал А.И. Седякин), добиться реальной ответственности командира за боевую подготовку подразделения… Текучесть комначсостава очень мешала сколачиванию штабов (выступая 8 декабря 1935 г. на Военном совете при наркоме обороны, замкомвойсками МВО Б.С. Горбачев объяснял слабую подготовленность штабов стрелковых батальонов и всего лишь удовлетворительную – штабов полков именно отсутствием или недостатком стабильности кадров).
Ну а поскольку текучесть была вызвана развертыванием новых частей и соединений, она означала, что командиры часто перемещались не просто в другую часть, но и на более высокую должность. Отсюда и сверхбыстрое продвижение комсосостава первой половины и середины 30-х гг. по служебной лестнице – и, соответственно, его малоопытность. «Вам известно, – обращался 14 декабря 1935 г. к членам Военного совета при наркоме обороны К.Е. Ворошилов, – что за последние годы армия непрерывно растет, создается очень много новых частей и соединений, и этим, в первую голову, объясняется текучесть и то, что нашими артполками и дивизионами командуют часто очень молодые, без достаточного стажа, командиры» (артиллерийские части и подразделения нарком упомянул лишь для примера, чтобы ответить начальнику ПУ РККА Я.Б. Гамарнику, который в своем выступлении 8 декабря остановился на неопытности командиров артполков и дивизионов). «При таком росте армии, – повторил Ворошилов, – […] разумеется, мы не можем выдержать планомерности продвижения и обучения командных кадров, приходится […] ставить иной раз на большие должности людей, которые еще не выросли до масштаба и ответственности этой работы. Но ничего не поделаешь. Это диктуется условиями обстановки»23.
Особенности русской ментальности
Приступая к выявлению корней теоретического уклона в обучении командиров «предрепрессионной» РККА тактике, нельзя не обратить внимание на то, что этим уклоном страдала и русская военная школа – да и русская школа вообще.
«Умозрительный метод преподавания царит у нас и у латинских народов, – констатировал в 1910 г. полковник П.А. Режепо. – Гораздо жизненнее обучение стоит у германцев и англичан»: там «гонятся за умением самостоятельно работать, развить наблюдательность, умение находить причины и следствия, а не повторять чужие и заученные фразы»24. Фактически здесь перечислены навыки, необходимые командиру – навыки самостоятельной оценки обстановки и принятия решения в соответствии с этой последней (а не с каким-нибудь из пяти – десяти заученных по учебнику тактики шаблонов).
В России, однако, на выработку таких навыков даже в последние 20–30 лет перед Первой мировой войной не обращала внимания не только общеобразовательная, но и военная школа. «Военные предметы», подчеркивал, вспоминая о своей учебе в 1890–1892 гг. в Киевском пехотном юнкерском училище, генерал-лейтенант А.И. Деникин, «проходились основательно, но слишком теоретично»25. Занятия «прикладной тактикой» на старшем курсе военных и юнкерских училищ не погружали обучаемого в реальную боевую обстановку (где надо реагировать на изменения ситуации и распоряжаться) и сводились к разбору примеров из военной истории и решению тактических задач в классе. Результат зафиксировал, в частности, известный военный писатель П.Н. Краснов – заметивший в 1907 г., что «для молодого офицера часто легче решить задачу на плане на наступление целого корпуса, нежели на местности руководить взводом»26.
На местность, в поле обучение юнкеров тактике было вынесено только в последние перед 1914-м годы, а практических навыков командования подразделением в бою они не получали и в годы Первой мировой. Так, в Алексеевском военном училище, по свидетельству учившегося там в 1915 г. Маршала Советского Союза А.М. Василевского, «не только классные, но и полевые занятия носили больше теоретический, чем практический характер»27. В Тифлисском военном обучать тактике «главным образом в поле» и «показом» стали только в самом конце 1916-го – после того, как этого потребовал проинспектировавший училище генерал для поручений при военном министре, талантливый военный педагог генерал-майор Б.В. Адамович28… И это в то время, как в германской армии тактическая подготовка будущих офицеров носила ярко выраженный практический и прикладной характер! Изучив в команде новобранцев службу рядового бойца, немецкий кандидат в офицеры (фанен-юнкер) направлялся в учебный лагерь, где в течение 6–8 недель, в обстановке, приближенной к боевой, на практике учился командовать взводом. После этого, произведенный в фенрихи (прапорщики), он уходил на фронт, приобретал там боевой опыт в качестве командира взвода – и только затем направлялся на 2-месячные полевые курсы или в полевое же военное училище (по окончании которых и получал, наконец, офицерский чин) …