тупок и выслушавши нотацию от к[оманди] ра, делал еще больше преступлений» (правда, после того, как в августе состоянию дисциплины в школе ужаснулся сам начальник боевой подготовки сухопутных сил РККА А.И. Седякин, последовала одна из упомянутых в проекте сентябрьского приказа Б.М. Фельдмана «вспышек «разноса»: наряды и сутки ареста стали раздаваться пачками). В бронетанковых школах «всеми инспектирующими» в 1932 г. тоже фиксировалось «понижение требовательности со стороны начсостава» – помогающее улучшить отчетность163.
Как правило, одни лишь «личные указания» вместо взысканий нарушители дисциплины получали летом 1932 г. и в Школе червонных старшин164…
О таких «мелочах» (которые, однако, «в своей сумме должны резко дисциплинировать каждого»), как строевая выправка, отчетливость выполнения приказаний, аккуратный внешний вид, не приходится и говорить. Во Владивостокской пехотной школе в начале 1930 г. учебный план вообще не предусматривал занятий строевой подготовкой! А о том, что в Нижегородской бронетанковой слаба требовательность комсостава к строевой подготовке и внешнему виду курсанта, вынуждено было доложить «наверх» (в отчете за апрель – октябрь 1932 г.) само школьное командование. И неудивительно: по докладам сторонних наблюдателей, еще в сентябре 32-го там «абсолютно не велось никакой работы с неопрятностью и небрежностью во внешнем виде» курсантов, с их «мешковатостью» и «вялостью», с недостаточной четкостью и недостаточной быстротой исполнения ими приказаний и команд165…
Отсутствие «постоянной требовательности к[ом] с[остава] к образцовой выправке курсантов» выявила и осуществленная в феврале – марте 1932 г. проверка 2-й Ленинградской артиллерийской, Ленинградской артиллерийско-технической и Бакинской пехотной школ. К примеру, отмечали проверявшие вторую из них, прогулки, «хотя и имеют задачу строевой тренировки, но этой цели не достигают из-за слабого участия к[ом] с[остава] (особенно младшего). Поправок строя почти не делается, прогулка сводится больше к хождению, чем к подтянутому строевому маршу»166…
Особенно низкой была требовательность младшего комсостава школ – назначавшегося из самих курсантов. Стремясь прежде всего сохранить добрые отношения, он держал себя с подчиненными не начальником, а товарищем, то есть допускал несовместимое с дисциплиной панибратство. И проверяющие и школьное командование в 1931–1932 гг. сообщали об одном и том же:
– младший комсостав недостаточно требователен (Орджоникидзевская пехотная школа, февраль 1932 г.; Нижегородская бронетанковая школа, апрель – октябрь 1932 г.);
– часть младших командиров «не замечает» проступков курсантов (Орловская бронетанковая школа, 1931/32 учебный год);
– вместо четких приказаний раздается панибратское: «Эй, Коля! Ты сегодня идешь в наряд» (Саратовская бронетанковая школа, декабрь 1931 г.);
– младший комсостав позволяет курсантам панибратничать и даже грубить себе (Орджоникидзевская пехотная, февраль 1932 г., Объединенная военная школа имени ВЦИК, март 1932 г., Нижегородская бронетанковая, сентябрь 1932 г.) …
Инспектировавшие в конце февраля – начале марта 1932 г. Ленинградскую пехотную школу вообще констатировали, что «младшего к[оманди] ра в школе не чувствуется, он не распоряжается, не требует, не приказывает»167…
Из доклада Б.М. Фельдмана об итогах боевой подготовки сухопутных военно-учебных заведений в 1932/33 учебном году (где отмечено лишь, что «требовательность со стороны младшего начсостава продолжает оставаться не на должном уровне») можно вывести, что в 1933-м ситуация переломилась и дисциплинарным «либерализмом» в школах продолжали страдать одни младшие командиры (в строевой подготовке, добавлялось в другом месте доклада, в 1932/33 году был сделан упор на повышение требовательности, на тщательную отработку всех мелочей)168. Однако те немногие сохранившиеся от 1933 года материалы инспектирования военных школ, в которых уделено внимание интересующему нас сейчас вопросу, такому выводу прямо противоречат. Обследовав летом 1933-го Среднеазиатскую объединенную военную, Омскую пехотную и Томскую артиллерийскую школы, Е.С. Казанский констатировал, что в них «снижена требовательность командного состава» в области дисциплины; в частности, от курсантов не требуют приличного внешнего вида. Временно замещавший Казанского С.А. Смирнов, проинспектировав 14–23 июня 1933 г. военные школы Тамбова (Московскую пехотную, Объединенную кавалерийскую имени Первой Конной армии и Объединенную школу оружейных и артиллерийских техников), отметил, что требовательности в мелочах строевой подготовки в них все-таки не хватает. А в Севастопольской школе зенитной артиллерии «внутренний порядок отсутствовал»169…
На то, что перелома в борьбе с дисциплинарным «либерализмом» в 1933-м отнюдь не произошло, указывают и материалы инспектирования школ за 1934-й. Из них следует, что ситуация улучшилась лишь в Томской артиллерийской: в конце марта 1934 г. начальник 1-го сектора УВУЗ ГУ РККА С.А. Смирнов нашел, что требовательность к дисциплине повышена там настолько, что в присутствии командира курсант ведет себя уже дисциплинированно170. Правда, внешнюю дисциплину Смирнов обнаружил (в январе) и в Татаро-Башкирской объединенной военной школе, а Е.С. Казанский, посетив в марте Закавказскую и Бакинскую пехотные, а в июне Объединенную военную имени ВЦИК, отметил лишь «фактическое отсутствие требовательного по службе младшего комсостава», его «панибратство с подчиненными»171. Однако в «Татбашшколе», подчеркнул Смирнов, «уклад школьной жизни и быта» все-таки «еще не может служить для курсантов образцом», там «еще мало доподлинного внимания всем мелочам», дисциплинирующим курсанта. А скрепленный начальником 2-го сектора УВУЗ РККА И.Р. Салитаном акт сентябрьского смотра боевой подготовки школы окончательно избавляет от иллюзий: «Вместо сочетания высокой требовательности с большой кропотливой воспитательной работой – рывки в требовательности, уговоры, упрашивания»… Что же до закавказских школ, то там, подчеркнул Казанский, «делаются только первые шаги» в деле привития курсанту опрятности и вежливости. А в школе имени ВЦИК была не на должной высоте» «четкость» внутреннего порядка: «лагерь больше напоминает дачу, а не действительно воинский лагерь»172…
Характеристики же дисциплинарной практики, существовавшей в 34-м в прочих школах, – вполне однозначные:
– «требовательность со стороны начсостава невысокая, особенно у преподавателей и младшего начсостава» (Саратовская бронетанковая школа, ноябрь 1934 г.);
– «мелочи» в поведении курсанта зачастую ускользают от внимания начальствующего состава; курсант не всегда поправляется начальствующим составом» (1-я и 2-я Ленинградские артиллерийские школы и артиллерийское отделение Ленинградской пехотной, март – апрель 1934 г.);
– «есть попустительство к «мелочам» – начсостав зачастую стремится не замечать неправильные действия курсантов»; при «всякого рода передвижениях» строевая подготовка не отрабатывается (Среднеазиатская объединенная военная школа, июль 1934 г.);
– нарушения внутреннего порядка очень часто сходят с рук, комсостав не проявляет требовательности к внешнему виду курсанта (Омская пехотная школа, апрель 1934 г.);
– ни командиры отделений (то есть непосредственные начальники курсанта), ни командиры взводов почти не накладывают взысканий на нарушителей дисциплины (Московская пехотная школа, осень 1934 г.);
– «случаи грубости и пререкания» «часто проходят без замечаний и реагирования со стороны начсостава», вообще, налицо «недостаточная требовательность командиров в жестком выполнении всех инструкций и уставных требований» (Горьковская (бывшая Нижегородская) бронетанковая школа, весь 1934 г.)173.
Проверяющие приводили и конкретные примеры: в Московской пехотной школе «в клубе курсанты ведут себя иногда даже непристойно», а командиры «на это реагируют очень слабо» (январь 1934 г.). В Горьковской бронетанковой командир взвода, указавший курсанту на допущенные им при вождении танка ошибки, никак не реагировал на услышанное в ответ наглое: «Нет, шалишь, проехал на большой палец». В Омской пехотной бросивший пост часовой отделывался… вызовом на беседу в канцелярию командира роты, а командир батареи Елисеев еще и в ноябре 1934 г. беспомощно жаловался на красноармейца Чоботова, которому он «тысячу раз приказывал» принести газеты в ленинский уголок, но который все «отговаривается занятостью»174…
Правда, судя по Томской школе, дело все-таки сдвинулось с мертвой точки. Тенденция к медленному изживанию дисциплинарного «либерализма» проявилась и в 1935-м. В начале апреля этого года Е.С. Казанский засвидетельствовал, что в Орджоникидзевской пехотной школе (где в 1930–1932 гг. дисциплину губила «нераспорядительность значительной части начсостава») с «либерализмом» покончили: «внутренний порядок в школе хороший и крепкий. Видна большая требовательность». А 4 июля 1935 г. старший инструктор ПУ РККА Э.М. Ханин доложил, что «мягкотелости и нерешительности» в борьбе за дисциплину нет больше и в Саратовской бронетанковой, что теперь на курсантов там осуществляют «нажим»175.
Однако бóльшая часть замечаний инспектировавших военные школы в 1935 г. по-прежнему рисует картину большего или меньшего либеральничанья в вопросах дисциплины:
– надо «повысить требовательность всего начсостава» в строевой подготовке; «курсантам не прививается уважение к уставам» (Белорусская объединенная военная школа, март 1935 г.);
– «внутренний порядок не отличается суровой строгостью», «нет должного роста в требовательности младшего комсостава», курсантам на занятиях позволяют отвечать сидя (Школа червонных старшин, март 1935 г.);
– «нет твердого внутреннего порядка» (Саратовская бронетанковая школа, май 1935 г.);
– «не завершена работа по созданию хорошей дисциплины», «недостаточно тверд внутренний распорядок и режим» (Московская артиллерийская школа, весна 1935 г.);