– Омской пехотной (где к концу марта 1935 г. такие тяжкие проступки как пререкания, оскорбления и грубость по отношению к начальникам составляли не 12–13 – как в среднем по сухопутным военным школам в 1934 г., – а 50 % всех проступков)205.
Характерно и то, что даже в Орджоникидзевской пехотной школе с ее «хорошим и крепким внутренним порядком» и «большой требовательностью» комсостава к дисциплине дисциплину среди курсантов предстояло еще насаждать и насаждать. Обследовавший школу в начале апреля 1935 г. Е.С. Казанский стал свидетелем, как курсант-часовой вместе с винтовкой держит в руках… тетрадь – прямо на посту готовясь к занятиям!
От 1936-го сохранились лишь упоминания:
– о случаях разговоров в строю и неисполнения приказаний в проверявшейся в марте и июне Горьковской бронетанковой школе,
– о том, что в Омской пехотной в июле – сентябре на 155 человек было совершено 233 (!) проступка, и
– о том, что в Объединенной военной школе имени ВЦИК в октябре – декабре ежемесячно фиксировали в среднем по 10 случаев пререкания и грубости по отношению к начальникам и по 1 случаю неисполнения приказаний206 (это подтверждает наше предположение о слабой дисциплинированности «кремлевских курсантов» и в 1935 г.).
Зато за первую половину 1937 г. нужных нам материалов имеется немало – и свидетельствуют они фактически об откате на уровень 1931–1932 гг.!
Так, командир Московского корпуса ВУЗ комдив С.О. Белый, проверив 20 января – 10 февраля 1937 г. Объединенную военную школу имени ВЦИК и Московскую и Рязанскую пехотные, установил, что во второй из них курсанты «не являются образцом дисциплины» (грубя командирам и не исполняя приказания), а в первой и третьей (где тоже грубили и пререкались) дисциплина по сравнению с четвертым кварталом 1936-го резко ухудшилась. Если за три последних месяца 1936 г. в Рязанской было зафиксировано 74 дисциплинарных проступка, то за один январь 1937-го – 59; в школе имени ВЦИК резко увеличилось число таких тяжких проступков, как самовольный уход с поста, сон на посту и халатное отношение к сбережению оружия и техники (о разговорах в строю и говорить не приходится)207. Много случаев пререкания с младшими и средними командирами и оскорбления их (вплоть до избиения дежурного по роте!) набралось к марту 1937 г. и в ставшей тогда уже пехотной «Татбашшколе» (таким образом, «значительное» повышение уровня дисциплины, имевшее там место на рубеже 1934 и 1935 гг., пошло прахом…).
Ну а проверенные перед самым началом массовых репрессий, 27 мая – 14 июня 1937 г., помощником начальника 1-го отдела УВУЗ РККА майором А.Г. Самохиным Минское военное и Одесское пехотное училища являли ту же картину «разложения воинской дисциплины», которая в Минском (бывшая Белорусская объединенная школа) наблюдалась в августе 1932-го! «Большинство курсантов, – докладывал Самохин, – при встрече с командирами не приветствуют их и идут вразвальню [так в документе. – А.С.] или стараются свернуть. Дневальные на линейках при прохождении [мимо них командира не только. – А.С.] не докладывают, но даже и не встают для приветствия», дневальные в бараках пропускают туда всех без разбору; «дисциплина строя исключительно низкая. В строю разговаривают, толкаются, из строя без разрешения командира выходят. Шестое классное отделение по команде старшего «равняйсь!» разговаривало и толкалось, а по команде «смирно!» все громко засмеялись»208.
Это уже мало чем отличается от картины, типичной для периода разложения русской армии в 1917 г.: «Парад принимал начальник дивизии. Поданные, при его приближении, команды, были восприняты полком неохотно, лениво. Многие продолжали курить, в рядах слышались разговоры. Один из унтер-офицеров, которому надоело держать «на краул», опустил самовольно винтовку и, зевая, почесывал грудь. Какая-то рота или команда не пожелала проходить церемониальным маршем и, волоча винтовки по земле, пошла гурьбой на грязный, безалаберный бивак»209… О невыполнении многими минскими курсантами приказа начальника школы о хождении на самоподготовку строем можно даже не упоминать.
В Одесском училище в начале июня 1937-го А.Г. Самохин зафиксировал «много случаев оговаривания распоряжений и даже неточные исполнения этих распоряжений, расхлябанность в строю»; «слабой дисциплиной» там отличались даже младшие командиры из курсантов210.
Еще хуже было и в Училище червонных старшин: 100 курсантов, переведенных оттуда в Минское, еще в апреле 37-го «в своем огромном большинстве» вели себя «крайне недисциплинированно», а в мае считались еще менее дисциплинированными, чем абсолютно разболтанные минские! При следовании их на железнодорожную станцию в Харькове для убытия в Минск большая часть самовольно вышла из строя и «разошлась»211…
«Дисциплина в школе развалена» – эта характеристика Киевского пехотного училища (бывшей одноименной школы), данная батальонным комиссаром А.Г. Котиковым из ПУ РККА 23 июля, должна быть отнесена и к первой, «дорепрессионной» половине 37-го. Ведь в доказательство Котиков приводил статистику предыдущих 8 месяцев (когда в школе одних взысканий было наложено до 500, а проступков совершено значительно больше)212.
О слабой дисциплинированности советских курсантов начала и середины 30-х гг. красноречиво свидетельствовали и их внешний вид и строевая выучка.
В 1931 г., докладывал пленуму РВС СССР об итогах 1930/31 учебного года Б.М. Фельдман, как и раньше, строевая выучка курсантов военных школ была недостаточной, в большинстве школ курсанты по-прежнему отличаются «вялостью, нечеткостью, внешней распущенностью»213. «Строевая подготовка почти во всех школах не на высоте и не отвечает предъявляемым к ней требованиям, – значилось и в подготовленном в сентябре 1932 г. проекте приказа по военно-учебным заведениям. – Особенно слаба индивидуальная строевая отшлифовка: курсанты мешковаты, физически не развиты»; «нечеткость сомкнутого строя» и «отсутствие чистоты и опрятности» также «имеют место во многих наших школах»214.
Исключениями числились Рязанская пехотная школа (строевую выучку курсантов которой заместитель начальника штаба ВУЗ РККА Е.М. Тихомиров в январе 1932 г. признал хорошей) и Киевские объединенные курсы подготовки командиров РККА (где, согласно подготовленному в мае 1932-го проекту постановления РВС СССР, эта выучка вообще была образцовой). Кроме того, в пяти школах – Детскосельской объединенной военной, Московской и Ленинградской пехотных и 1-й и 2-й Ленинградских артиллерийских – строевая выучка и внешний вид курсантов были в конце 1931 – начале 1932 г. признаны удовлетворительными. Однако, по крайней мере, в случаях с обеими пехотными и 2-й Ленинградской артиллерийской это явная натяжка.
Удовлетворительные выправку, подтянутость и внешний вид у курсантов Московской пехотной начальник штаба ВУЗ РККА А.И. Тодорский отметил 22 ноября 1931 г. – однако еще в марте и апреле того года они «по внешнему виду и выправке никак не выделялись от [так в документе. – А.С.] красноармейцев первого года службы». Это означало, что их вид и выправка были никуда не годными. Ведь курсанты Орджоникидзевской пехотной школы – про которых в феврале 1932 г. тоже доложили, что «по внешнему виду» они «не отличаются от красноармейцев средне подготовленного стрелкового полка» – имели «плохую выправку», а «неряшливость в одежде и в наружности» (означавшая не только нечищеную обувь, но и обмундирование «с оторванными крючками, оборванными рукавами, неисправленными карманами») была для них «характерным явлением»215… Можно, конечно, предположить, что с апреля по ноябрь московских курсантов сумели подтянуть, но против этого говорит охарактеризованная выше практически нулевая требовательность тогдашнего комсостава школы. Впрочем, если даже отмеченный Тодорским удовлетворительный уровень и был реальностью, долго он не продержался: в начале июля 1932 г. даже склонный, как мы видели, к смягчению формулировок Е.С. Казанский прямо назвал строевую выучку курсантов Московской пехотной неудовлетворительной и указал, что «безукоризненной внешней опрятности» и «личной строевой выправки» у большинства их «еще нет»216…
Удовлетворительную оценку Ленинградской пехотной комиссия РВС СССР дала в конце мая 32-го – но полутора месяцами ранее сам начальник этой школы И.И. Кальван (и не где-нибудь, а в тезисах, подготовленных им к заседанию РВС СССР 16 апреля 1932 г.!) признал, что у его питомцев «нет должной для курсанта выправки и подтянутости» и что «внутренний порядок до последнего времени не принял четкости внешнего вида»! Инспектировавшая школу в феврале – марте 1932 г. комиссия начальника штаба Ленинградского военного округа (ЛВО) С.М. Урицкого тоже отметила, что «форма одежды соблюдается слабо», что часть младших командиров ходит даже без знаков различия217… Возможно ли, чтобы всего за полтора месяца при той практически нулевой требовательности комсостава школы, о которой мы писали выше, курсантов сумели заставить хотя бы соблюдать форму одежды (не говоря уже о привитии им удовлетворительной выправки и подтянутости)?
Акт же инспектирования 10–20 февраля 1932 г. комиссией инспектора артиллерии РККА Н.М. Роговского 2-й Ленинградской артиллерийской школы противоречит себе сам. Отметив, что у курсантов «достигнута личная выправка» и что их внешний вид удовлетворителен, он тут же указывает, что на занятиях курсанты держатся вяло, вразвалку, а чистота обмундирования и обуви удовлетворительна не у всех!218
Соответственно, под сомнением оказывается и удовлетворительная оценка, выставленная той же комиссией 1-й Ленинградской артиллерийской школе.
Сомнения вызывает и удовлетворительная оценка строевой подготовки, полученная в начале июля 1932 г. Объединенной военной школой имени ВЦИК. Две другие из четырех, проверенных в те дни Е.С. Казанским, получили за строевую (см. ниже) «неуд» – но, описывая в докладе об итогах проверки 4 школ царящие в них безобразия, Казанский ни разу не оговаривает, что в одной дела обстоят лучше, чем в других…