243.
Первая половина 1937 г. – насколько можно судить по сохранившимся материалам инспектирования военных школ/училищ – изменений не принесла: из 6 освещаемых этими материалами школ/училищ 5 в строевом отношении остались на том же неудовлетворительном, а 1 – на том же «хорошем-удовлетворительном» уровне, что и в 35-м – 36-м:
– одиночная строевая выучка курсантов не на высоте: повороты, равнение, выход из строя, ружейные приемы выполняются нечетко, а некоторыми «и совсем плохо»; «многие курсанты не умеют подойти к начальнику, доложить», на утренний осмотр являются «в нечищеных сапогах, небритые, с грязными воротничками, с оторванными пуговицами» (Московская пехотная школа, конец января 1937 г.);
– «в одиночной подготовке курсантов много недоработок»: «в строю равняются плохо, ружейные приемы выполняются нечетко и несноровисто», «повороты на месте, на ходу, подход и отход к [так в документе. – А.С.] начальнику, приветствие на ходу» – все это «еще далеко от требуемого уровня» (Объединенная военная школа имени ВЦИК, начало февраля 1937 г.);
– «строевая подготовка в школе заставляет желать лучшего»: «курсанты мешковаты, часто чересчур натянуты и напряжены», «движение в строю» «не отработано еще», «нет во всех исполнениях легкости, стройности и красивости» (Татаро-Башкирская пехотная школа, конец февраля 1937 г.);
– «внешняя выправка неудовлетворительная», «курсанты выглядят вялыми, измученными, плохо заправленными и без воротничков»; «обмундирование курсантов грязное», а у некоторых и рваное (Минское военное училище, 27 мая – 5 июня 1937 г.);
– «внешний вид курсантов мешковатый», «за собой курсанты не всегда следят, часто не пострижены как следует, небриты, грязь под ногтями и т. п.» (Омское пехотное училище, май 1937 г. На выпускных испытаниях 36-го омские курсанты выглядели подтянутыми, но впечатления, произведенные ими в 1935-м и начале 1937 г. на инспектирующих, убеждают, что это как раз тот случай, когда выказываемые на экзаменах «выправка и четкость» «в повседневной жизни не практиковались» – и что в начале 1937-го омичи показали свой реальный уровень)244.
Рязанская пехотная школа (с 16 марта – училище), как и в 1934–1935 гг., продолжала балансировать на грани между хорошей и удовлетворительной оценками. В начале февраля 1937 г. командир корпуса ВУЗ МВО комдив С.О. Белый нашел, что одиночная строевая подготовка рязанских курсантов не на должной высоте: «в строю равнение плохое, шаг медленный, повороты нечеткие, ходят курсанты как связанные, докладывают не по-уставному». Но в апреле даже въедливый помощник начальника 1-го отдела УВУЗ РККА майор А.Г. Самохин – беспощадно раскритиковавший минских курсантов – счел, что рязанские «вполне опрятно одеты, имеют хорошую выправку, подтянуты»245.
Таким образом, несмотря на наметившееся в 1934 г. некоторое повышение требований к дисциплине (проявившееся прежде всего в строевой подготовке и почти не коснувшееся внутреннего порядка и субординации), дисциплинированность советских курсантов и к моменту начала чистки РККА могла считаться в целом удовлетворительной (и то с натяжкой) лишь для бойцов срочной службы, а для командиров все еще была неудовлетворительна. Максимум, чего удалось добиться в 1934–1936 гг. (и то не везде), это заставить курсанта быть более или менее опрятным и держаться по-строевому и соблюдать внешнюю дисциплину в присутствии начальников. О привитии же настоящей, внутренней дисциплины – индикаторами которой служат постоянное сохранение строевой выправки и четкости в движениях (а значит, и собранности) и постоянное же соблюдение субординации – не было и речи. Для этого дисциплинарная практика советских военных школ была все еще слишком либеральной.
Больше того, материалы по ряду школ указывают на происшедшее на рубеже 1936 и 1937 гг. (по неясным причинам, но за целых полгода до начала массовых репрессий) ухудшение дисциплины – отбросившее ее на уровень 1931–1932 гг., когда она вообще находилась, по существу, в состоянии разложения.
Следствием дисциплинарного «либерализма» военных школ стало наполнение «предрепрессионной» РККА охарактеризованными нами в предыдущей главе слабо дисциплинированными командирами, командирами, которые (как отмечалось, например, в подготовленном в сентябре 1932 г. проекте приказа по военно-учебным заведениям) «далеко не являются образцом дисциплинированности, аккуратности, исполнительности, настойчивости и четкости в своей командирской работе» и даже «в опрятности»246.
Такие командиры, естественно, не могли дисциплинировать и бойцов и младший комсостав.
Во-первых, не будучи «подтянуты» сами, они не могли придавать этой задаче должного значения. А во-вторых, они и подготовленные ими младшие командиры просто не знали, как это делается. Их личный опыт не раскрыл перед ними дисциплинирующего эффекта таких вещей, как строевая подготовка (особенно одиночная) и твердый внутренний порядок в части, то есть неустанная повседневная требовательность во всех мелочах службы и быта. Если, напоминал 14 апреля 1934 г. помощник начальника 1-го сектора УВУЗ ГУ РККА С.С. Гулевич, «мелочи в поведении курсанта зачастую ускальзывают от внимания начальствующего состава», если «курсант не всегда поправляется начальствующим составом», он «тем самым недостаточно воспитывается и подготавливается в этом отношении к роли командира»247…
Вот свидетельства документов того из трех подробно исследуемых нами военных округов, от которого документов сохранилось больше всего – ОКДВА. «Целый ряд командиров и лиц начсостава, – отмечал 26 марта 1937 г. начальник штаба этой армии комкор С.Н. Богомягков, – не уяснил еще себе, что без хорошего внутреннего порядка не может быть хороших результатов боевой подготовки»248. При инспектировании в октябре 1936 г. 12-й и 69-й стрелковых дивизий комиссии Богомягкова бросилось в глаза, что не только младший комсостав, но даже и командиры взводов и рот «неясно себе представляют и не умеют разъяснить красноармейцам значения строевой подготовки в условиях насыщения нашей армии и армии возможного пр[отивни] ка боевой техникой» – из-за чего «при внешне неплохой постановке строевой подготовки» основы этой последней, основы «дисциплинированности строя и внимания в строю [выделено мной. – А.С.] – недостаточны». Во 2-й механизированной бригаде еще и в апреле 1937 г. «существовала вредная «теория», что со специальной [то есть технической. – А.С.] части» хорошей строевой выправки «требовать нельзя»249…
В итоге, придя в войска, выпускники военных школ обычно не проявляли должной требовательности к строевой выправке подчиненных, к их внешнему виду, к соблюдению внутреннего порядка, не «подтягивали» бойца на каждом шагу, вырабатывая привычку подчиняться воле начальника, – словом, не проявляли должной требовательности к дисциплине бойца и младшего командира. Так же вел себя и воспитанный ими младший комсостав. Вот свидетельства случайной подборки источников:
– «анализ цифр в применении взысканий, накладываемых командным составом, показывает, что младший командир не предъявляет еще должной требовательности к бойцу» (отчет политуправления Забайкальского военного округа за 1935 г.);
– налицо «совершенно недостаточное воспитание младших командиров, особенно в привитии им навыков использования дисциплинарной практики» (то есть в требовательности к дисциплине бойца; доклад начальника политотдела 7-й стрелковой дивизии КВО бригадного комиссара А.М. Подзюнского от 26 января 1936 г.);
– в 284-м стрелковом полку зимой 1935/36 гг. – когда там был зафиксирован 151 дисциплинарный проступок, в том числе 61, непосредственно влияющий на боеспособность части, – «значительная часть» младших командиров «первое время» «вместо четко отданного приказания вели «разговор» (доклад начальника политотдела 95-й стрелковой дивизии КВО бригадного комиссара В.Г. Рунге от 28 февраля 1936 г.);
– «система повседневной требовательности и внимания к «мелочам», поведению красноармейца в частях отсутствует» (доклад заместителя командующего ОКДВА комбрига Э.Я. Магона от 26 марта 1937 г. о состоянии боевой подготовки в 31-й кавалерийской и 103-м стрелковом полку 35-й стрелковой дивизии);
– «слабость дисциплины во многом вызывается и низкой требовательностью всех звеньев командиров», как «оглядкой на старших начальников», так и «чрезвычайно низкой поверкой исполнения, несвоевременным контролем» (то есть нежеланием следить за дисциплиной. – А.С.); налицо, в частности, «весьма слабое участие младшего ком[андного] состава и командиров взводов в укреплении дисциплины и в использовании принадлежащих им дисциплинарных прав» (доклад инструкторской группы АБТУ РККА об итогах работы в 3-й механизированной бригаде БВО 21–27 апреля 1937 г.) 250.
Комсостав не только не проявлял требовательность сам, но и не давал ее проявлять другим. Так, в 1935 г. помощник командира взвода 4-го отдельного стрелкового полка Уральского военного округа (УрВО) Абдулин, добиваясь образцовой дисциплины строя, трижды строил и распускал взвод, прежде чем повести его на ужин. При четвертой подаче им команды «становись» 18 бойцов не выполнили ее – но пострадали не они, а Абдулин! Требовательного помкомвзвода разжаловали в красноармейцы, а командира его роты «за допущение такого факта» арестовали на трое суток251… После этого отнюдь не приходится удивляться сделанному 8 декабря 1935 г. (и приведенному нами в предыдущей главе) горькому признанию комвойсками УрВО И.И. Гарькавого: войскам округа еще только предстоит «привить строевую выправку, твердый внутренний порядок и дисциплину». Становится также понятным упоминание об «оглядке на старших начальников», содержащееся (см. выше) в докладе об инспектировании 3-й мехбригады БВО; по-видимому, одергивание требовательных к дисциплине командиров было в порядке вещей не только в УрВО и не только в 1935-м.