То же самое сделал в том бою и командир роты Его Величества 1-го батальона капитан О.М. Пурцеладзе. Как видим, утверждение служившего в Эриванском полку с 1912 г. К.С. Попова о том, что к началу войны «состав ротных командиров в большинстве был прекрасный»22, находит блестящее подтверждение: как минимум 56 % вышедших в поход 1914 года командиров рот (9 из 16) были тактически грамотны и способны на проявление инициативы…
Или еще один пример. В упомянутом выше первом бою 81-го пехотного Апшеронского полка (под Суходолами) его 2-й батальон ворвался в деревню Выселки Файсловице, но овладеть ею не смог: засевшие в домах австрийцы вели убийственный огонь. Наступать дальше, обойдя деревню, было нельзя: батальон был бы расстрелян с тыла. Командир батальона медлил с решением, и тогда это решение приняли два из трех оставшихся в строю командиров рот – капитан П.Д. Текутьев и штабс-капитан К.Т. Козырев. Приказав командиру пулеметного взвода и части стрелков открыть ураганный огонь вдоль окраины деревни, они повели остальных в решительную атаку и выбили-таки противника из Выселок Файсловице. Иными словами, из очутившихся в сложной ситуации (ее описал участник боя, бывший младший офицер 5-й роты А.А. Рябинский23) штатных командиров рот способными на проявление инициативы оказались 67 %.
Возвращаясь к преображенцам, обратим внимание на то, что в прошедшем в тот же день у тех же Суходол и рассмотренном тем же Н.Н. Головиным даже с меньшей «степенью разрешения» (до уровня рот, а не полурот и взводов) первом бою другого полка той же 1-й гвардейской пехотной дивизии – лейб-гвардии Егерского – способность к проявлению инициативы выказало не менее 25 % командиров рот. По окончании артподготовки ротные 1-го батальона один за другим стали доносить, «что они находят, что пришло время перейти в атаку»24, а командир 10-й роты 3-го батальона капитан М.И. Кукель по собственному почину поддержал атаку 1-го батальона во фланг противнику, сдерживавшему продвижение соседней части.
Известно также, что в летних боях 1915 года не проявивший почина под Владиславовом командир 4-й роты лейб-гвардии Преображенского полка капитан (в 1914 г. – штабс-капитан) А.П. Кутепов показал, что способен на инициативные действия; значит, под Владиславовом ему просто не представилась соответствующая возможность – так же, как, видимо, и ряду других преображенских ротных.
Точно так же нельзя абсолютизировать и тот факт, что источники и исследования из нашей выборки, освещающие серии первых боев еще четырех частей гвардейской пехоты25 (также происходившие к югу от Люблина, в конце Люблин-Холмской операции и в начале второго этапа Галицийской битвы), упоминают лишь по одному случаю проявления инициативы командирами рот. Тем более, что лишь в двух случаях из четырех интересующую нас информацию предоставляют составленные по нескольким источникам описания боев. (Из них явствует, что во втором серьезном бою лейб-гвардии Семеновского полка 1-й гвардейской пехотной дивизии – под Уршулином 24 августа (6 сентября) – командир 6-й роты капитан Ф.А. Веселаго предложил подвести два наступавших под сильным огнем батальона к австрийским позициям не цепями по совершенно открытой местности, а в колонне по укрытой от огня лощине – и выступил в роли колонновожатого. А в первом бою лейб-гвардии Финляндского полка 2-й гвардейской пехотной дивизии – под деревней Гелчев и фольварком Каэтановка 25 августа (7 сентября) – командир 7-й роты капитан М.В. Цемиров по своему почину перешел в наступление, чтобы помочь оказавшемуся на краю гибели соседнему батальону.)
Сообщение об инициативе начальника пулеметной команды лейб-гвардии Павловского полка 2-й гвардейской пехотной дивизии штабс-капитана Н.С. Пальникова (который 23 августа (5 сентября), не ожидая приказа, развернул свои «максимы», чтобы подавить огонь, открытый по полку за фольварком Зигмунтов) содержится в воспоминаниях участвовавшего в этом первом бою павловцев полковника А.П. Редькина – а он писал лишь о том, что видел или слышал лично. А о почине ротного командира лейб-гвардии 1-го стрелкового Его Величества полка Гвардейской стрелковой бригады капитана барона Д.Ф. Таубе – который в своем первом бою, под Камнем и Войцеховом 26 августа (8 сентября), «будучи выслан вперед на разведку», нашел возможность осуществить «энергичное выдвижение вперед» и «блестящими действиями под огнем противника дал возможность ротам всего боевого порядка развернуться против фланга неприятельских окопов, что и послужило главной причиной успешной фронтальной атаки»26 – об этом почине сообщает Высочайший приказ о пожаловании георгиевских наград (раздававшихся без какой-либо системы).
Да и работы полковых историографов отнюдь не дают абсолютно полной картины событий. Так, в труде о действиях семеновцев не упомянут еще один случай проявления инициативы командиром 6-й роты (по воспоминаниям А.В. Иванова-Дивова 2-го, 27 августа (9 сентября), под тем же Уршулином, капитан Веселаго по собственной инициативе поднял в атаку соседнюю 7-ю роту – находившуюся ближе всех к австрийским окопам и могущую поэтому облегчить бросок другим ротам 2-го батальона). Словом, не исключено, что во всех четырех полках почин в первом бою мог проявить и еще кто-либо из ротных.
То же и с 21-м пехотным Муромским полком 6-й пехотной дивизии – принявшим первый бой 10 (23) августа под Франкенау в Восточной Пруссии. Из офицеров-муромцев, вышедших на войну командирами рот и проявивших в этом бою инициативу, нам известен лишь капитан К.Ф. Юрьев (будучи командующим 1-м батальоном, он по собственному почину попытался выручить соседнюю часть). Но ведь и о его инициативе мы знаем лишь из воспоминаний офицера-артиллериста полковника В.Е. Желондковского – случайно оказавшегося свидетелем доклада командира муромцев полковника Ф.Ф. Новицкого (который, в свою очередь, мог ограничиться упоминанием об одном Юрьеве как о батальонном командире и не «спускаться» на ротный уровень) …
Наконец, нужно учитывать контекст, в котором сообщают интересующую нас сейчас информацию исследователи. Затрагивая в своем труде о Восточно-Прусской операции действия в Гумбинненском сражении 106-го пехотного Уфимского полка 27-й пехотной дивизии, Н.Н. Головин упоминает об инициативных действиях двух командиров рот. Один из них, из 1-го батальона, попросил ближайшего батарейного командира прислать ему артиллерийского разведчика, чтобы тот точно установил местоположение наблюдаемой с позиции роты германской батареи. Из записки этого офицера («В полутора или версте от Вас стоит батарея неприятеля. У нас ее очень хорошо видно, но точно указать место не можем»27) отнюдь не следует, что эта батарея мешала именно его роте, да и вообще устав не требовал от ротных взаимодействовать с дивизионной артиллерией. Такую же разумную инициативу проявил командир 5-й роты 2-го батальона капитан Н.А. Пузиновский. Он дважды посылал командиру одной из батарей 27-й артиллерийской бригады записки с указанием местонахождения достойных артиллерии целей (пехоты противника, окопов, «блиндированной пушки») и просьбой обстрелять их.
Но оба этих факта были приведены исследователем не с целью выявления степени инициативности ротных, а для иллюстрации тезиса о достижении в 27-й дивизии полного взаимодействия между пехотой и артиллерией. Поэтому, опираясь лишь на факты, приведенные Головиным, нельзя утверждать, что инициативу в Уфимском полку (для которого это был второй бой в мировой войне) проявили тогда лишь два ротных командира из шестнадцати. Инициативных могло быть и больше. И их действительно было больше, как минимум 4–5. Ведь из воспоминаний полковника-сапера Д.И. Сверчкова – находившегося во время сражения в расположении 4-го батальона уфимцев – явствует, что взаимодействовать с дивизионной артиллерией ротные стремились и там. Видя, как на опушке перелеска у речки накапливается германская пехота, они тотчас же сообщали об этом по телефону на батареи28…
В общем, опираясь на ту источниковую базу, которая находится в нашем распоряжении, мы не можем подтвердить тезис В.Е. Флуга о меньшей по сравнению с субалтерн-офицерами инициативности командиров рот. Наоборот, у нас есть основания полагать, что к 1914-му ротные отнюдь не уступали здесь своим младшим офицерам.
Главное, однако, заключается в том, что, если в нашей небольшой выборке источников и исследований мы обнаружили порядка 35 случаев проявления инициативы русскими ротными командирами кануна Первой мировой, то ни в одном из сохранившихся источников по трем самым крупным военным округам «предрепрессионной» РККА нет ни одного упоминания об инициативных действиях хоть одного тогдашнего советского комроты! Есть только жалобы на их безынициативность… (Безынициативный ротный обнаружился и в выборке по 1914-му. Но он всего один; это командир 10-й роты лейб-гвардии Семеновского полка капитан А.В. Андреев, отказавшийся 11 (24) октября, у фольварка Градобице под Ивангородом, вести без приказа ночную атаку не уставными цепями, а компактными группами – которым проще не сбиться с пути в темноте.)
Прежде чем дать итоговую оценку тактической выучки русских командиров рот кануна Первой мировой, посмотрим на степень усвоения ими уставных тактических требований и владения техникой управления войсками.
Начнем с весьма показательного эпизода – с освещаемого в исследовании А.М. Кручинина29 боя 195-го пехотного Оровайского полка 49-й пехотной дивизии под крепостью Галич 19–20 августа (1–2 сентября) 1914 г. Подойдя 19-го к галицким редутам на 700 метров, русские роты всю ночь вели разведку и выявили, что австрийцы начали оставлять укрепления. Когда утром 20-го вновь высланная от 3-й роты разведка беспрепятственно подошла к одному из редутов вплотную, командующий ротой штабс-капитан Н.М. Виноградов по собственной инициативе бросился с полуротой на редут и, обратив в бегство оставленное на нем для прикрытия пехотное отделение, овладел им. Общую же атаку полка, естественно, отменили…