В пользу тезиса о хорошей выучке командиров полков русской пехоты кануна Первой мировой (выходивших в значительной части не из армейских, а из гвардейских батальонных командиров и из офицеров Генерального штаба) свидетельствует не только достаточно высокий уровень их инициативности, но и внимание их к организации и непрерывному ведению разведки (начисто отсутствовавшее у «предрепрессионного» советского комсостава вообще и у единственного тогдашнего комполка, которому довелось вести реальный бой – полковника И.Р. Добыша, – в частности), а также к организации связи.
Это, правда, не раз оспаривалось. «[…] Мы к разведке по скверной привычке, равно как и к связи относимся небрежно, – писал в 1920 г. бывший генерал от инфантерии Д.А. Долгов. – Это словно что-то унаследованное: все сходимся в этом сознании и все неизменно грешим»59. А бывший генерал-майор А.А. Незнамов в 1923-м подчеркивал, что неудачный исход первых боев 105-го пехотного Оренбургского полка 27-й пехотной дивизии (под Сталюпененом 4 (17) августа 1914 г.) и 183-го пехотного Пултусского полка 46-й пехотной дивизии (под Замостьем 13 (26) августа) был вызван как раз невниманием их командиров к организации разведки (и стал «заслуженным возмездием» за пренебрежение ближней разведкой перед войной60).
Однако примеры, приведенные этими исследователями, на поверку оказываются неудачными. Из документов, введенных в научный оборот еще в 1919 г. бывшим начальником штаба 27-й дивизии Л.А. Радус-Зенковичем61, явствует, что разведку в сторону своего левого фланга (откуда был получен потом внезапный удар) командир оренбуржцев полковник П.Д. Комаров все-таки организовывал – и еще 3 (16) августа имел от нее сведения о том, что район за этим флангом занят противником. Фактически организовал он ее и 4-го, когда приказал своему авангарду поддерживать разъездом связь с соседом слева. Столь узкая постановка задачи могла, правда, дезориентировать разведчиков, но, так или иначе, высланный влево разъезд своевременно обнаружил приближение противника. И удар 2-й пехотной дивизии немцев во фланг и тыл Оренбургского полка оказался для него неожиданным не потому, что Комаров пренебрег организацией разведки, а потому, что он – в силу своей предвзятой уверенности в том, что слева могут быть только части русской 40-й дивизии – не придал донесениям разведки значения и принял неправильное решение (наступать, не обеспечив себя от удара с тыла).
Пултусский же полк был разбит не потому, что его командир полковник Д.П. Малеев не организовал разведку, а потому, что Малеев не выполнил приказ командира бригады остановиться и, вырвавшись вперед, оказался в изолированном положении62. Ни прямой начальник Малеева, командир 2-й бригады 46-й пехотной дивизии Д.П. Парский (разбиравший после войны этот бой), ни начальник 46-й дивизии Д.А. Долгов (отдававший в тот день Малееву приказы через голову Парского и сетовавший после войны на невнимание к разведке) в пренебрежении разведкой Малеева не упрекали…
Только с натяжкой можно (вслед за Долговым) обвинить в невнимании к разведке и полковника В.Н. Токарева – командира 9-го гренадерского Сибирского полка 3-й гренадерской дивизии. Действительно, в документах, освещающих первый бой сибирцев – у деревни Завады (под Замостьем) 13 (26) августа, – о разведке нигде не упоминается; известно лишь, что перед выдвигавшимся на рубеж развертывания полком шла цепь дозоров (то есть походное охранение). Но надо учесть, что Токарева весьма подробно ориентировали в обстановке и начальник дивизии и командир авангардного полка; кроме того, Токарев организовал командирскую разведку, а свой открытый левый фланг прикрыл двигающимся на уступе (и способным поэтому парировать удар во фланг главным силам полка) 4-м батальоном…
В общем, из четырех приведенных Незнамовым и Долговым примеров откровенное пренебрежение разведкой налицо лишь в одном. Совершая 15 (28) августа 1914 г. фланговый марш в район Тарношина и будучи предупрежден армейской разведкой о накапливании противника на его левом фланге, командир 137-го пехотного Нежинского полка 35-й пехотной дивизии полковник А.С. Пронин не только пренебрег этой информацией, не только не организовал свою разведку, но и (если, правда, верить сведениям других частей) не организовал сторожевое охранение полка на биваке.
О «небрежности войскового командного состава в вопросах непосредственного охранения и наблюдения» писал и еще один исследователь Томашовского сражения 5-й армии Юго-Западного фронта (эпизодами которого были бои у Замостья и Тарношина) – бывший капитан Б.И. Кузнецов63. Но, кроме все того же боя у Тарношина, ни одного конкретного примера не привел и он, а подробное описание им действий 7-й пехотной дивизии (в которой служил тогда он сам) и опубликованные им документы этой дивизии вообще опровергают его слова. И командир 26-го пехотного Могилевского полка полковник Г.А. Койшевский, и командир 27-го пехотного Витебского полковник С.И. Богданович, ведя 13–15 (26–28) августа встречные бои восточнее Томашова, постоянно высылают походное и выставляют сторожевое охранение (последнее делает и командир 28-го пехотного Полоцкого полка полковник М.Е. Пржилуцкий).
Когда 13 (26) августа сторожевое охранение могилевцев сталкивается с артиллерийским обстрелом и появлением со стороны деревни Посадов австрийских разъездов и цепей, командир полка высылает на разведку 5-ю роту – причем ставит ей не общие (как в «предрепрессионной» РККА), а конкретные задачи: разведать силы противника в районе Посадова и наблюдать дорогу на Рокитно…
Более убедителен бывший генерал-лейтенант Д.Н. Надежный – также обрушивавшийся в 20-е гг. на «навыки мирной маневренной практики, характеризующейся известной долей беспечности и халатным отношением к службе охранения, разведки и связи»64, и приводивший в качестве иллюстрации еще один эпизод Томашовского сражения – бой 10-й пехотной дивизии под Лащовом 14–15 (27–28) августа. Правда, обвинение им командира 38-го пехотного Тобольского полка полковника Н.М. Эйгеля в плохой организации разведки перед боем не конкретизировано, а о походном охранении и об охране открытого фланга Эйгель заботился весьма деятельно. Высланный им боковой отряд как раз и обнаружил – и притом заранее – те силы противника, с которыми пришлось столкнуться 10-й дивизии. Но вот в ходе боя ни он, ни командир 37-го пехотного Екатеринбургского полка полковник К.Г. Мольденгавер разведку действительно не организовывали – и утром 15 (28) августа полк Мольденгавера (как и отряд советского полковника И.Р. Добыша у Павловой сопки 27 ноября 1936 г.) наступал в пустое пространство…
Однако и Мольденгавер, и Пронин, и совершившие меньше, чем они, промахов Эйгель и Токарев, и совсем, видимо, невиновный Малеев – все эти полковники служили перед войной в Московском военном округе, отличавшемся от других меньшим вниманием офицерства к боевой подготовке. Даже если допустить, что командиры полков там действительно привыкли пренебрегать разведкой, то в других округах дела все равно явно обстояли иначе.
Такая, например, случайная выборка источников, как документы частей 1-й и 4-й Сибирских стрелковых дивизий 2-й армии Северо-Западного фронта, введенные в научный оборот С.Г. Нелиповичем при описании им обороны Варшавы в ходе Варшавско-Ивангородской операции65, рисует нам совсем иную, нежели работы А.А. Незнамова и Д.А. Долгова, картину. Для обеих дивизий (прибывших соответственно из Приамурского и Иркутского военных округов) это были первые бои в мировой войне – однако, заняв 25 сентября (8 октября) 1914 г. оборону под Гройцами, командир 13-го Сибирского стрелкового полка 4-й Сибирской дивизии полковник С.А. Панченко первым делом высылает разведку, а в ходе начавшегося 27 сентября (10 октября) боя и он и офицеры, последовательно возглавлявшие дравшийся рядом, под Тарчином, 14-й Сибирский стрелковый полк, ведут ее непрерывно по всем направлениям (так что оказываются в состоянии вовремя отреагировать на охваты и обходы своих флангов). Командир 15-го Сибирского стрелкового полка той же дивизии полковник М.А. Звягин ведет разведку и на марше в район боев (прямо перед собой) и перед тем, как принять решение на наступление с открытыми флангами (в сторону флангов). 27 же сентября непрерывное ведение разведки командиром 3-го Сибирского стрелкового полка полковником В.А. Добржанским позволяет обнаружить наступление германцев на позиции 1-й Сибирской дивизии у Пясечно; разведку части обеих дивизий постоянно ведут и в последующие дни Варшавского сражения…
Как явствует из воспоминаний полковников барона С. А. Торнау и Д.И. Ходнева, из описаний первых боев царскосельских стрелков и Печорского полка и из подборки Высочайших приказов о пожаловании георгиевских наград, не хуже были и командиры участвовавших в Люблин-Холмской операции и втором наступлении 4-й, 5-й и 9-й армий Юго-Западного фронта частей Гвардейского и 18-го армейского корпусов – прибывших из Петербургского округа.
Командир 92-го пехотного Печорского полка 23-й пехотной дивизии полковник А.А. Посохов высылает разведку и перед тем, как двинуть полк в первый бой – у деревень Ходлик и Гробля 17 (30) августа, – и после боя.
Таков же и командующий лейб-гвардии Преображенским полком полковник граф Н.Н. Игнатьев. Организуя свой первый бой – под Владиславовом 20 августа (2 сентября), – он высылает вперед и пеших и конных разведчиков; разведка у него ведется и в ходе боя (обнаруживая, между прочим, разрыв между двумя австро-венгерскими корпусами!).
Командир лейб-гвардии Измайловского полка той же 1-й гвардейской пехотной дивизии генерал-майор В.А. Круглевский в боях 24–27 августа (6–9 сентября) под Зарашевом и Уршулином проводит и личную разведку.
Командир лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка Гвардейской стрелковой бригады генерал-майор Д.Н. Пфейфер организует разведку не только перед наступлением 26 августа (8 сентября) на австрийские позиции у Камня и Войцехова, но и при выдвижении на рубеж развертывания, а командир лейб-гвардии Финляндского полка 2-й гвардейской пехотной дивизии генерал-майор В.В. Теплов – даже при нахождении 24 августа (6 сентября) его части в дивизионном резерве!