— Чтобы не слишком утруждать ищущих? — насмешливо спросил Скептик.
Действительно, постель — не лучшее место для тайника. Не ошибся ли Казневский? Наши сомнения подтвердил и внук ученого — Олег Гэрович Бартини:
— Завещание деда мы нашли в кабинете за шторой. Она всегда наглухо закрывала окно.
Кто-то посетил квартиру Бартини сразу после его смерти. Вряд ли они пришли днем — те, кого он ждал. А ночью плотная штора визитеров вполне устраивала — можно было включить свет и основательно просмотреть все бумаги. Как они вошли — неизвестно. Зато ясно, как уходили: дверь была закрыта изнутри, но окно, выходящее во двор — настежь… И совсем не обязательно эти люди имели отношение к его смерти. Вероятно, таков порядок — «чистить» жилище умершего товарища.
Возможно, это совпадение: смерть наступила через несколько дней после того, как к зарубежным подписчикам поступил ноябрьский номер журнала «Советский Союз», в котором было интервью с Бартини. И, конечно, материал сопровождался фотографией конструктора. Если между этими событиями действительно была связь — что следует видеть в «экспортной» публикации — вызов или неосторожность? Человеку, знакомому с оккультной практикой, должно быть известно, что фотография — прекрасный проводник чужого воздействия.
Вызов или неосторожность? Скорее — необходимость. Та самая необходимость, которая вынуждает пилота взлетать в тумане, а разведчика — пользоваться рискованным каналом связи. Разумеется, все это — чистейшей воды домыслы. Правду мы вряд ли узнаем. Но можно — угадать…
— Допустим, вы угадали — но именно поэтому доказать ничего не удастся!
…Через неделю после похорон Бартини в 10-м управлении Минавиапрома была образована комиссия по разбору и изучению материалов покойного конструктора. «В целях сохранения и использования»… Помимо четырех членов комиссии, к работе привлекли еще несколько человек. По завещанию, все бумаги и фотографии следовало «запаять в цинковый ящик и не вскрывать до 2197 года». Этого, разумеется, сделано не было. Только Музей им. Н. Е. Жуковского выполнил волю покойного насчет книг: библиотека Бартини сохранена именно «как собрание». За книги можно не беспокоиться — хранятся, словно в цинковом ящике! Что же касается бумаг… Даже по актам комиссии видно огромное расхождение в цифрах: например, по одному документу найдено 322 листа по теоретической физике, по другому — 1014!
При жизни Бартини многие пользовались его идеями, расчетами и даже целыми комплектами чертежей, по простоте душевной не ставя в известность автора. После смерти Роберта Людвиговича на его идеях защищены десятки кандидатских и докторских диссертаций, получены сотни авторских свидетельств. Не пропадать же добру! Тем более, что по закону покойник не может быть соавтором — это объяснили тем совестливым изобретателям, которые вписывали его имя рядом со своим.
…Так получилось, что отдельные рукописи Бартини оказались у его коллег. «Технари» великолепно сознают ценность того, чем владеют. Один древний философ, говоря о другом философе, очень точно выразил подобную ситуацию: «То, что я у него понял — прекрасно. Каким же восхитительным должно быть то, чего я не смог понять!» Нынешние владельцы бумаг Бартини — люди честные и достойные, бережно хранящие память о великом человеке. Но они понимают: завещание выполнено не было. И потому весьма неохотно показывают бартиниевские рукописи. Между тем некоторые из документов просто поразительны…
— Резину тянете, уважаемые! — образно выразился Скептик. — Небось откопали бумажку, а что с ней делать — не знаете?
Ну, в общем, так оно и есть… Бумажка — архиважная! Всего несколько слов жутким почерком — видимо, набросок к «Цепи». Предположительно датируется серединой 50-х: на обороте что-то по крутке крыла — новосибирская тематика.
А запись такая: «Знакомство с Булгаковым. Роман о дьяволе».
ГЛАВА XVIII
Свой самый знаменитый роман Михаил Булгаков начал писать в 1928 году — под условным названием «Роман о дьяволе». В марте 1930 года писатель сжег рукопись. Она называлась… «Копыто инженера». Среди вариантов заглавия будущего романа в рукописи 1932 года есть и такой — «Копыто консультанта». Иначе говоря, Воланд — иностранный консультант по черной магии — в первом варианте был инженером!
Как вы помните, Булгаков у нас уже «проходил по делу»: «…Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желаемых пределов…»
Кто был «хорошо знаком» с пятым измерением в Москве 1930 года? Не тот ли «иностранный консультант», который десять лет спустя рассказывал про пятое и шестое измерения коллегам-зекам в «шараге» на улице Радио?
Все булгаковеды в один голос говорят об авторской установке на «документальность» описываемых событий. Реалии московского быта вводятся в роман с поразительной скрупулезностью — улицы, номера домов, количество ступенек, расположение окон — все, как было на самом деле. Энтузиасты нашли даже «окованный железом ларь», который видел Иван Бездомный в погоне за Воландом — он действительно стоял по указанному адресу! И, конечно, обнаружены прототипы всех героев — даже самых второстепенных. Исключая Воланда. И это понятно: у сатаны не может быть прототипа!
— Хотите попробовать? — улыбнулся Скептик. — Но ведь ответ уже готов, не так ли?
Существует возможность. Ее надо проверить, подставив в уравнение вместо «х» предполагаемое значение. Допустим, Воланд действительно был «списан» с Бартини. Тогда можно предположить, что писатель тщательно «вычистил» малейший намек на прототип, который ко времени окончания романа ждал расстрела в Бутырках. Иностранный инженер становится историком. Итальянец — немцем. Но осталось обращение: «мессир», «маэстро». Косвенные приметы: «консультант», телепатические способности, пятое измерение… Главным образом — пятое измерение!
В рукописи 1932 года есть место, где директор Варьете напряженно размышляет: как мог Степа Лиходеев оказаться во Владикавказе (в окончательной редакции — Ялта) всего за два часа?«…Римский представил себе Степу в ночной сорочке, торопливо влезающего в самый-самый, делающий, скажем, триста километров в час аэроплан, и тут же сокрушил эту мысль как явно гнилую. На таком далеко не улетишь. Он представил другой самолет, военный, сверхбоевой, шестьсот километров в час…»
Известно, насколько далек был писатель от всяческой техники. Тем поразительнее его точные знания о пределе возможностей нашей авиации: в том же 1932 году в глубокой тайне достраивался самый скоростной в СССР самолет — со скоростью 420 км/час. И уже был утвержден проект боевого самолета на 600 км/час — то есть вдвое больше, чем у лучших истребителей тех лет! Кто же так хорошо консультировал писателя? Не сам ли автор обоих проектов — Р. Л. Бартини?
В окончательной редакции Булгаков начисто убирает и другие «авиационные» эпизоды: бомбежку на Воробьевых горах и сон Маргариты — полет на летающей лодке (!) над морем. Потом запутывает читателя в части особых примет Воланда. Но оставляет серый берет. В посмертном списке личных вещей Бартини — два головных убора: старая шапка и этот самый серый берет.
— И это все?!. — изумился Скептик. — Позвольте, но под такие «приметы» подпадают тысячи людей!
Но сколько среди них знакомых Булгакова? А из этих знакомых — сколько иностранцев-телепатов, имеющих представление о пятом измерении? Не правда ли, круг подозреваемых сильно сужается?..
Весной 1930 года Бартини переводится на работу в Москву, на должность консультанта ЦКБ.
Можно ли найти приметы того, что в булгаковской Москве именно 1930 год? Одно из доказательств лежит на поверхности: «…лично я, своими руками бросил в печку черновик романа о дьяволе». Это строчка из письма Булгакова от 28 марта 1930 года. В романе — масса точных автобиографических деталей и почти документальная топография. Почему-то это было очень важным для писателя. Можно ожидать, что он, по обыкновению, совместит метки фантасмагории и реальности: мастер сожжет «Роман о Пилате» в тот же год и день.
«…Поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово „профессор“ и начальную букву фамилии — двойное „В“…»
Woland. А почему, собственно — Воланд?.. И. Бэлза полагает, что имя взято из «Фауста»: «Junker Voland kommt». Фоланд! А в самой ранней редакции профессора звали Фаландом — через «F».
«V» превратилась в «F», а затем — в «W». И в этом должен быть какой-то смысл!
…Роберт Формах, он же Ороджи, он же Бартини, он же — Воланд?
Роман о «втором пришествии» закончен 14 мая 1939 года. Но писатель не переставал править рукопись почти до самой смерти. Он и умер, когда окончательно правил девятнадцатую главу — фактически новая редакция романа! В чем же смысл этой даты — имея в виду склонность Булгакова к мистификациям, его чуткость к всевозможным знакам и совпадениям?
14 мая — день рождения Бартини.
Авторитетнейший булгаковед Мариэтта Омаровна Чудакова не встречала имени Бартини в бумагах писателя. Но известно, что в те страшные годы Булгаков жег старые письма, страницы из дневника и даже целые главы «Мастера…» Они вполне могли познакомиться, особенно до 1925 года — через свояка Булгакова по первой жене, члена Научно-технического совета Военно-Воздушной академии им. Н. Е. Жуковского. В те годы у начальника научно-исследовательского отдела Научно-опытного аэродрома Роберта Бартини было много общих дел с академией.
Другая версия: Крым и Волошин. Известно, что летом 1925 года Бартини и Булгаков приезжали в Коктебель. Булгаков гостил в доме Волошина — это установлено совершенно точно. В эпилоге романа есть любопытный абзац, которого вполне могло и не быть — как, впрочем, и населенного пункта, в нем упоминаемого:
«…Пишущий эти правдивые строки сам лично, направляясь в Феодосию, слышал в поезде рассказ о том, как в Москве две тысячи человек вышли из театра нагишом…»
Поезд до Феодосии — это, возможно, 1925 год, Коктебель.
Известно, что следователи НКВД обвиняли Бартини в подготовке поджога завода № 240, где строил