Я, однако, примирился со своею участью, утешая себя надеждой, что, может быть, мне удастся получить от пленного разбойника кое-какие сведения о Рэшли и его происках. Но справедливость требует добавить, что мною владели не одни лишь себялюбивые помыслы, — судьба моего странного знакомца глубоко заинтересовала меня, и я всей душой хотел помочь ему и оказать услуги, какие потребуются ему в его несчастном положении и какие он согласится принять.
Глава XXXIII
Едва ступив на шаткий мост,
Отвесил он поклон,
Добрался вплавь до берега —
И по полю бегом.
Эхо в скалах и ложбинах с двух сторон отзывалось на трубы кавалерии, когда она, выстроившись в два отряда, медленной рысью двинулась по долине. Отряд под командой майора Галбрейта вскоре стал забирать вправо и переправился через Форт, чтобы к ночи поспеть на указанные ему квартиры, — в расположенном поблизости старинном замке, насколько мне было известно. При переправе через поток всадники представляли собою живописную картину; однако они быстро исчезали из виду, поднимаясь на противоположный одетый лесом берег.
Мы продолжали свой марш в довольно стройном порядке. Для вернейшей охраны пленника герцог приказал посадить его на круп лошади за спиной одного из своих телохранителей (его звали, как я потом узнал, Эван из Бриглендза) — самого рослого и сильного человека в отряде. Подпруга, опоясав тела обоих седоков, была застегнута на груди у великана, так что Робу невозможно было освободиться от своего стража. Я получил предписание держаться рядом с ним и был посажен для этого на полкового коня. Солдаты окружали нас так тесно, как позволяла ширина дороги, и постоянно по ту и другую сторону около нас скакал один, а иногда и два всадника с пистолетом в руке. Эндру Ферсервису, посаженному на горного пони, где-то кем-то захваченного, разрешили ехать среди прочих слуг, которые в большом числе следовали за отрядом, не входя, однако, в общий строй с обученными ополченцами.
Так мы проехали некоторое расстояние, пока не прибыли к месту, где нам предстояло переправиться через реку. Форт, вытекая из озера, достигает значительной глубины даже там, где он совсем не широк; спускаться же к переправе нужно было по скалистой крутой тропе в узкой расщелине, где не могли пройти рядом даже два человека. Так как арьергарду и центру нашего небольшого отряда пришлось задержаться на высоком берегу, пока один за другим в расщелину спускались всадники авангарда, произошла длительная заминка, как это обычно бывает в таких случаях, и даже некоторое замешательство: несколько всадников, из тех, что не входили в постоянный состав эскадрона, кинулись, нарушив очередь, к проходу и внесли беспорядок также и в ряды милиции, хотя она была довольно хорошо обучена строю.
Тогда-то, затертый в толпе на крутом берегу, я услышал, как Роб прошептал человеку, за спиной у которого он был посажен:
— Твой отец, Эван, никогда не поволок бы старого друга, как теленка, на убой, хотя бы все герцоги христианской земли дали ему такой приказ.
Эван ничего не ответил и только пожал плечами, точно говоря, что он не волен в своих делах.
— Когда Мак-Грегоры спустятся в долину и ты увидишь пустые загоны, кровь на камнях очага и огонь, полыхающий между стропилами дома, — тогда ты, может быть, поймешь, Эван, что, если бы во главе их клана стоял твой приятель Роб, у тебя уцелело бы всё то, о чем теперь болит твое сердце.
Эван из Бриглендза снова пожал плечами и простонал, но не сказал ни слова.
— Обидно подумать, — продолжал Роб, так тихо нашёптывая свои укоры на ухо Эвану, что их не мог расслышать никто, кроме меня; а я, конечно, никоим образом не счел бы своим долгом помешать его побегу, — обидно подумать, что для Эвана из Бриглендза, которому Роб Мак-Грегор не раз помогал рукой, мечом и кошельком, сердитый взгляд важного вельможи значит больше, чем жизнь друга.
Эван был, как видно, сильно взволнован, но хранил молчание. С другого берега послышался возглас герцога: «Переправляйте пленника».
Эван пустил своего коня, и только успел я расслышать шёпот: «Ты взвешиваешь, стоит ли кровь Мак-Грегора лопнувшего ремня? Но тебе придется дать за нее отчет и в этом мире и в том», — как их лошадь торопливо прошла мимо меня и, стремительно бросившись вперед, вступила в воду.
— Не вам, сэр, погодите, — сказал мне один из кавалеристов, когда я хотел последовать за ними, и несколько всадников, оттеснив меня, устремились к переправе.
Я видел, как герцог на другом берегу, при меркнущем свете дня, выстраивал свой отряд по мере того, как всадники вразброд — кто выше, кто ниже — выходили на берег. Многие уже переправились, другие были еще в воде, остальные только готовились войти в реку, когда внезапный всплеск дал мне понять, что красноречие Мак-Грегора не пропало даром и Эван решился дать ему свободу и возможность отстоять свою жизнь. Герцог тоже услышал этот звук и тотчас понял, что он означал.
— Собака! — крикнул он Эвану, когда тот вышел на берег. — Где твой пленник?
И, не слушая оправданий, которые бормотал, запинаясь, испуганный вассал, он пустил ему в голову пулю — не знаю, смертельную или нет — и вскричал:
— Джентльмены! Бросайтесь врассыпную и догоните негодяя. Сто гиней тому, кто изловит Роб Роя!
Всё мгновенно охвачено было движением и суматохой. Роб Рой, освободившись от своих пут, — несомненно, благодаря тому, что Эван расстегнул пряжку ремня, — соскользнул с крупа коня и, нырнув в воду, прошел под брюхом лошади плывшего слева от него кавалериста. Но так как ему пришлось на одно мгновение выплыть на поверхность, чтобы возобновить запас воздуха, пестрый тартан его пледа привлек внимание ополченцев; тотчас же многие из них кинулись в реку, нисколько не заботясь о собственной безопасности, устремившись, по шотландскому выражению, «через болото и через поток», — и поплыли, кто верхом, кто потеряв коня и борясь теперь за свою жизнь. Другие — менее ревностные или более благоразумные, — кинулись в разные стороны и скакали вверх и вниз по обоим берегам, высматривая место, где беглец мог бы выбраться из воды. Крики и гиканье, призывы о помощи с разных мест, где кто-нибудь видел, или вообразил, что видит, какую-либо часть одежды разбойника; частые гулкие выстрелы из пистолетов и карабинов по каждому предмету, возбудившему малейшее подозрение; вид множества всадников, скачущих над водой, в воду, из воды и замахивающихся палашами на всё, что привлекало их внимание; тщетные старания офицеров водворить хоть какое-нибудь подобие порядка — всё это, в такой суровой обстановке и при тусклом свете осенних сумерек, создавало самое поразительное зрелище. Мне предоставили спокойно наблюдать его, потому что вся наша кавалькада кинулась, рассеявшись во все стороны, преследовать пленника или хотя бы следить за ходом погони. Я заподозрил тогда же, — а впоследствии узнал достоверно, — что многие из тех, кто, казалось бы, наиболее рьяно старался подстеречь и поймать беглеца, в действительности меньше всего желали, чтобы он был пойман, и только кричали во весь голос, чтобы усилить общее смятение и облегчить Роб Рою побег.
А скрыться для такого искусного пловца было нетрудно, раз ему удалось ускользнуть от преследователей в первом пылу погони. Одно время, правда, за ним гнались по пятам, и выпущено было много пуль, которые врезались в воду вокруг него. Эта сцена сильно напоминала охоту на выдру, которую мне приходилось наблюдать в Осбальдистон-Холле: выдра по необходимости время от времени поднимает нос над водой, чтобы сделать выдох и вдох, и в эти мгновения собаки ее замечают, но, отдышавшись, она снова уходит под воду и ускользает от них. Однако Мак-Грегор прибег к уловке, недоступной для выдры: он умудрился под носом у преследователей незаметно освободиться от пледа и пустил его плыть вниз по реке; клетчатый тартан тотчас же привлек всеобщее внимание; это навело многих всадников на ложный след и отвратило немало пуль и сабельных ударов от той головы, для которой они были предназначены.
Как только беглецу удалось скрыться из виду, обнаружить его стало почти невозможно, потому что во многих местах к реке нельзя было подступиться из-за крутизны берегов или из-за густых зарослей ольшаника, березняка, тополей, которые, свесившись над водою, не позволяли всаднику приблизиться. Преследователям нередко случалось ошибаться, многие из них попадали в беду, а надвигавшаяся ночь делала их задачу с каждой минутой всё более безнадежной. Одних затягивало на реке в водоворот, и товарищам приходилось спешить на выручку, чтоб не дать им утонуть; другие, раненные в свалке пулей или ударом шпаги, взывали о помощи или грозили отомстить, — и раза два подобные случаи действительно приводили к драке. Наконец трубы заиграли отбой, возвещая, что командир, как ему ни было обидно, распростился на время с надеждой на крупную награду, так неожиданно ускользнувшую из его рук, и кавалеристы начали медленно и неохотно, перебраниваясь между собою, собираться в ряды. Я видел их темные силуэты, когда они выстраивались на южном берегу реки, гул которой, еще недавно заглушаемый шумом ожесточенного преследования, хрипло звучал теперь, вперебой с грубыми, сердитыми и укоризненными голосами разочарованных всадников.
До сих пор я был безучастным, хотя и далеко не равнодушным зрителем необычайной сцены, происходившей на реке. Но вдруг я услышал возглас:
— А где же этот пришлый англичанин? Это он дал Роб Рою нож перерезать ремень.
— Изрубить негодяя в лапшу! — откликнулся чей-то голос.
— Продырявить ему пулей кочерыжку! — сказал Другой.
— Вогнать ему клинок на три дюйма в грудь! — прогремел третий.
И я услышал сбивчивый топот копыт — несколько всадников поскакали в разные стороны, с явным намерением исполнить свои угрозы. Я тотчас оценил положение и решил, что вооруженные люди, не знающие удержу в своих распаленных страстях, по всей вероятности сперва застрелят или зарубят меня, а уж потом начнут разбираться в справедливости своего поступка. Сообразив это, я соскочил с коня и, пустив его на волю, бросился в заросли ольшаника, полагая, что в надвигавшейся ночной темноте меня вряд ли найдут. Если б я находился вблизи от герцога и мог бы воззвать к его личному покровительству, я так и поступил бы, но он уже начал свой отход, и я не видел на левом берегу реки ни одного офицера достаточно высокого ранга, который мог бы оказать мне покровительство, если я ему сдамся. Между тем, подумал я, законы чести отнюдь не требовали, чтобы я при таких обстоятельствах рисковал жизнью. Когда сумятица понемногу улеглась и вблизи моего убежища уже не слышалось цоканья подков, моим первым побуждением было разыскать стоянку герцога и отдаться в его руки в качестве смиренного подданного, которому нечего бояться правосудия, и чужеземца, который имеет все права на покровительство и гостеприимство. С этой целью я выбрался из своего тайника и осмотрелся.