А здесь, в Париже? Какая потрясающая разница между чистыми, нарядными кварталами центра и окраинами, рабочими предместьями! Кажется, что это два различных мира! Гуляя со своим другом, Максимилиан не раз встречал группы худых, почерневших людей в лохмотьях; они напоминали ему крестьян, виденных в детстве; он знал, что это рабочие мануфактур, несчастные, которые трудятся почти круглые сутки, чтобы заработать скудное пропитание. Он невольно сопоставлял этих оборванцев с раззолоченными дамами и господами из королевского поезда.
Почему, почему все это так?.. Бывало, Максимилиан подолгу ломал себе голову над вопросом, казавшимся неразрешимым. Теперь в сочинениях Жан Жака он находил разгадку. Нарушено естественное право, объяснял учитель. Сильные и жестокие захватили то, что должно принадлежать всем. Общество ушло так далеко вперед, несправедливость настолько его пронизала сверху донизу, что возврат к золотому веку уже невозможен. Но если нельзя уничтожить частную собственность, если нельзя вернуть людей к полному и естественному равенству, то и можно и должно устранить существующее крайнее неравенство или, во всяком случае, свести его к минимуму. Разумный общественный договор с монархом — выразителем интересов своих подданных — вот путь к разрешению этой задачи.
Как все ясно, логично! И, главное, вполне осуществимо! Даже пропадала горечь при воспоминании о встрече с Людовиком XVI: ведь от нового короля ожидали серьезных реформ, многие возлагали на него далеко идущие надежды. И кто знает, быть может, личное впечатление Максимилиана отвечало действительности, быть может, этот толстяк с тусклым взглядом окажется способным понять и воплотить программу учителя.
Толстяк явно не хотел оправдывать надежд юного Робеспьера. В мае 1776 года страна была взбудоражена известием о неожиданной отставке министра-реформатора Тюрго. Эта новость обсуждалась повсюду, в том числе и в коллеже Людовика Великого. Говорили, что виной всему придворная интрига, в которую замешана королева. В действительности дело обстояло гораздо серьезнее и основа его была несравненно глубже.
Опальный министр был человеком незаурядным. Последователь школы физиократов, деятель, проникнутый идеями Просвещения, он лучше многих других видел и понимал существо процессов, происходивших в то время во Франции.
Он видел, что страна стала на путь нового развития, вступившего в острый конфликт со старой феодальной системой регламентов и ограничений.
Он понимал, что ослабление острых социальных противоречий, волновавших различные слои населения Франции и таивших в будущем страшную угрозу для абсолютной монархии, было возможно лишь за счет уменьшения неравенства сословий и установления более равномерного распределения налогового бремени. Став генеральным контролером финансов, Тюрго в 1774–1776 годы провел ряд важных реформ, которые, останься они в силе, могли бы значительно способствовать развитию капитализма в стране и сгладить по крайней мере на первое время многие острые углы. Тюрго отменил стеснения хлебной торговли, ликвидировал некоторые барщины, уничтожил цеховые корпорации и гильдии; за небольшим исключением все виды торгово-промышленной деятельности освобождались от ограничений и регламентов. Вместе с тем, желая найти выход из тяжелого финансового положения, министр-реформатор посягнул на святая святых и запроектировал обложение постоянным налогом привилегированных сословий. Легко представить волну ненависти, которая поднялась вокруг всех этих начинаний! Придворные негодовали и требовали крутой расправы с министром. В Бастилию его! На цепь! Ишь что задумал! Рупором настроений придворной камарильи стала Мария-Антуанетта. Она нажала на короля. Слабый и нерешительный Людовик, который еще так недавно заявлял, будто лишь он и Тюрго по-настоящему любят народ, тотчас же спасовал. На цепь генерального контролера не посадили, но отставку ему вручили немедленно. Все реформы были отменены. Двор ликовал. Привилегированные встречали короля бурными аплодисментами. Это была первая ласточка кризиса «верхов», который открывал прямой путь к зарождению революционной ситуации в стране.
Самые противоречивые мысли и чувства волновали Римлянина. Что происходит вокруг? Почему так не совпадают теория и действительность? Почему убирают тех, кто полезен обществу, и оставляют тех, кто ему вредит? Почему по всей стране происходят волнения крестьян? Его радовало, что он открыл учителя. Его радовало, что главное, основное теперь казалось понятным. И все же… Жизнь шла совсем не тем идеальным путем, как он себе представлял. Трактаты Руссо не давали ответов на все вопросы. Едкая мысль Жан Жака дразнила воображение, но раскрыть ее полностью Максимилиан не мог. Кто объяснит ему все до конца? Уж конечно, не его наставники! И опять ночами напролет он погружается в книги учителя, опять перечитывает то, что уже так много раз читал.
И вдруг удар грома поражает его. Яркая вспышка молнии ослепляет мозг… Страница дрожит в руке… Вот оно то, чего он искал и не мог найти! Вот слова, которые облекают в плоть все недосказанное и недопонятое:
«Мы приближаемся к кризису и к эпохе революции…»
…Максимилиан сидит на кровати, застывший как изваяние. Он не видит, что свеча догорела и погасла. Он ничего больше не видит и не чувствует. Он теперь знает только одно: ему необходимо, совершенно необходимо встретиться с учителем и говорить с ним. Он добьется этого во что бы то ни стало.
Он становится все более замкнутым и отчужденным. Учеба по-прежнему на первом плане, внешне все обстоит по-старому. Но товарищи его не узнают. Что он, одурел, что ли? Или, быть может, он хранит какую-то страшную тайну? Камилл долго и тщетно пытался выведать у своего друга причину непонятной перемены. Но Максимилиан отвечал односложно. Нет, никому, даже Камиллу, он не может доверить самого сокровенного, того, о чем следует говорить только с учителем. Демулен раздраженно пожимал плечами. Подумаешь! Земля не сошлась клином! Тоже нашелся гордец! Первый ученик!.. Есть люди и поинтереснее его. Вот, например, Фрерон: он веселый, беззаботный, у него всегда водятся деньги. С ним можно неплохо провести время.
И длинноволосый Камилл теперь все чаще и чаще уединяется с Фрероном. Искоса он поглядывает еще иногда на своего недавнего друга. Что он? Ревнует? Мучается угрызениями совести? Нет, ничего похожего! Кажется, он холоден как мрамор! Ну, да бог с ним!..
Так люди сходятся и расходятся, подобно кораблям в море, и, разойдясь, не знают, встретятся ли они еще в этой жизни…
Коллеж остался позади. Он окончен с наградой и похвальной грамотой. Там теперь учится младший брат Максимилиана, Огюстен, которого удалось устроить на место, ставшее вакантным.
И вот Римлянину двадцать лет. Подросток превратился в юношу, гимназист — в студента. Он слушает лекции на юридическом факультете Сорбонны. Как и прежде, Максимилиан всецело занят учебой. У него нет друзей. С Камиллом он больше не встречается. На своих собратьев по учебе он смотрит, как на ископаемых чудовищ.
Глупцы! Чем заняты они? Они пропускают лекции и ведут самую безалаберную жизнь. Чередуя попойки с любовными приключениями, они сидят по нескольку лет на одном курсе. Сыновья богатых родителей, они смотрят на занятия как на тяжкое бремя. Но тогда к чему же учиться? Максимилиан не может этого понять.
Нет, он не таков. Он всегда строг к себе. Он очень бережлив и экономен; впрочем, его средства настолько ничтожны, что без крайней бережливости бедному стипендиату не протянуть. У него, так заботливо следящего за своей одеждой, нет даже порядочного костюма. Он лишен всякой возможности участвовать в каких-либо торжественных встречах или церемониях.
Ну и что ж! Быть может, это к лучшему! Во всяком случае, он всегда имеет благовидный предлог для отказа от нежелаемой встречи. А для той встречи, о которой он так мечтает, ему не нужен выходной костюм!
Максимилиан узнал, где проживает Руссо. Теперь он часто ходил на улицу Платриер и следил за темным подъездом. Там, на пятом этаже, на чердаке живет учитель… Сколько людей ежедневно проходило через этот подъезд! Но его Максимилиан так и не дождался. Юноша не знал, что Жан Жак был тяжело болен.
Максимилиан горячо любил свою будущую профессию — профессию адвоката, защитника всех обездоленных и угнетенных. Без сомнения, учитель одобрил бы его выбор. Теперь юный студент с головой погрузился в изучение сложной и тонкой юридической науки. Как и в коллеже, он чувствовал, что одних лекций профессоров ему недостаточно. Но интересной литературы оказалось мало. Большинство произведений по юриспруденции, к которым он обращался, представляли либо комментарии к римскому праву, либо сухие трактаты, состоящие из мертвых формул. Тем с большей радостью обнаружил он книгу председателя бордоского парламента, юриста Дюпати — «Исторические размышления об уголовных законах». Дюпати приобрел громкую известность раскрытием ряда серьезных судебных ошибок. Максимилиан, равно восхищенный и его книгой и его деятельностью, завязал с ним переписку. Бордоский юрист казался ему наилучшим примером, достойным всяческого подражания.
В это же время среди прочей литературы попалась Максимилиану небольшая книжка под заглавием «План уголовного законодательства». Читая ее, Робеспьер быстро обнаружил, что она написана под влиянием хорошо известного ему «Трактата о преступлениях и наказаниях» Беккариа. Но каков язык! Какие формулировки! И, главное, какие выводы! Автор утверждал, что все законы созданы богачами в целях угнетения бедняков. Он объявлял, что бедняки не должны подчиняться этим законам, что они имеют полное право на восстание против своих вековых угнетателей. Максимилиан был поражен. Это, конечно, в духе Руссо, но как резко и смело выражено! Он посмотрел на обложку книги; имя автора — Жан Поль Марат — ему ничего не сказало. Однако с этого дня он заинтересовался Маратом и вскоре сумел о нем кое-что разузнать. Оказалось, что Марат человек уже зрелый, с вполне сложившимися взглядами. Оказалось, что года три назад, находясь в Англии, он выпустил другую книгу, «Цепи рабства», — яркий памфлет против абсолютизма. Он был врачом и физиком, имел звание доктора медицины и совершил ряд выдающихся научных открытий. Но королевская Академия наук отнеслась крайне враждебно к исследованиям Марата, а печать замалчивала его труды. В то время Максимилиан, удивлявшийся Марату, и не подозревал, насколько будущее свяжет его с этим замечательным человеком.