— Не отчаивайтесь, мама, — возразила Тереза, забывая о своём горе и стараясь только успокоить Клариссу. — Господь нам поможет. Мы так много Ему молились, что Он нас не оставит.
Урбен также уговаривал её не отчаиваться. Поговаривали о восстании Коммуны и о нападении на конвент вооружённых сил под предводительством Кофиналя, вполне преданного Робеспьеру.
— С ним, — прибавил он, — никогда не знаешь, что может случиться. Он так способен и так популярен, что может вынырнуть. Если же он спасётся, то снова будет всемогущим и всё повернёт по-своему.
— Да будет воля Божья! — сказала, наконец, Кларисса, покоряясь своей судьбе. — Пойдите и разузнайте, что делается. Мы будем вас ждать здесь.
Урбен удалился, а обе женщины, опустившись на колени, стали молиться.
Между тем разразилась гроза, которая висела над Парижем целый день. Ночь уже наступила, и молния блестела в темноте, а вслед за нею раздавались удары грома. Неожиданно послышался звон колокола. Он раздавался всё громче и громче и перешёл в набат.
Кларисса поднялась с пола и подошла к окну вместе с Терезой. Вдали виднелись войска, блестели ружья и пики.
— Долой конвент! Да здравствует Неподкупный! Выходите на улицу! — раздавалось со всех сторон.
К этим крикам примешивались барабанный бой, бряцание оружия, лошадиный топот. Очевидно, происходило народное восстание.
Вдруг кто-то постучался в дверь.
— Войдите! — сказала Кларисса.
— Я вам говорил, — воскликнул Урбен, вбегая в комнату и едва переводя дыхание, — Робеспьер свободен.
— Свободен! — воскликнули обе женщины с искренней радостью.
— Да, народ его освободил по дороге в консьержери и отнёс в ратушу, где он теперь принимает меры против конвента вместе со своими друзьями Кутоном, Сен-Жюстом и Леба. Обе партии собирают все свои силы, и будет борьба насмерть. Кофиналь отступил к ратуше.
По-прежнему слышался набат, и всё чаще и чаще раздавались крики:
— К оружию! К оружию! Да здравствует Неподкупный!
— Слышите, — произнёс Урбен, — весь город поднимется и пойдёт на Тюильри!
— Что же будет с нами и с моим сыном! — воскликнула Кларисса.
— Насчёт вашего сына я ничего не знаю, но гражданин Робеспьер подумал о вас обеих и прислал меня сказать вам, что здесь вам оставаться небезопасно. Защитники ратуши могут войти сюда, чтобы стрелять из окон по наступающим войскам. Мне приказано отвести вас в ратушу, где гражданин Робеспьер принял меры для вашей безопасности, но прежде всего он желает вас видеть. Вы должны дожидаться его в комнате, соседней с залом заседаний Коммуны, где он теперь совещается со своими товарищами. Он выйдет к вам, как только освободиться. Ваша квартира сообщается коридором с ратушей.
— Пойдёмте, — сказала Кларисса и, взяв за руку Терезу, последовала за Урбеном.
Он провёл их через целый ряд комнат и коридоров к двери, отворяя которую, он сказал:
— Подождите здесь гражданина Робеспьера, он в соседнем зале, а я пойду и объявлю, что привёл вас.
Комната, в которой находились обе женщины, была оклеена зеленоватыми обоями и украшена революционными эмблемами. На возвышении между двумя дверьми стоял стол, а у подножия его было расположено несколько кресел и стульев.
Гроза продолжалась, и среди блеска молний слышались ужасные раскаты грома. Кларисса подошла к окну, но увидев, что на площади под окном устанавливали пушки и двигались люди, вооружённые ружьями и пиками, быстро отскочила и оттолкнула от окна Терезу.
— Нет, нет, не смотри на это ужасное зрелище! — сказала она.
В эту минуту отворилась дверь, и вошёл Робеспьер в сопровождении Урбена. Необыкновенные события дня оставили неизгладимые следы на его бледном, истощённом лице.
— Я сяду, — сказал он, опускаясь в кресло и обтирая платком крупные капли пота, выступившие на его лбу. — Откройте, Урбен, окно, здесь очень душно. Извините, — прибавил он, обращаясь к Клариссе, — но я очень устал. Сядьте поближе ко мне. Урбен вам рассказал, что случилось со мною?
— Да, — отвечала Кларисса и, пододвинув к нему кресло, села, а Тереза, прислонившись к спинке кресла, стала пристально смотреть на человека, пользовавшегося такой грозной славой.
Наступило тяжёлое молчание. Кларисса хотела спросить об Оливье, однако её удерживала мысль, что судьба самого Робеспьера висела на волоске. Но он отгадал, о чём она думала.
— Вы печалитесь о своём сыне?
— Где он?
— Не знаю, — отвечал Робеспьер и рассказал слабым, дрожащим голосом о неудовлетворительном результате его справок в консьержери и о переводе Оливье из тюрьмы Ла-Форс неизвестно куда Комитетом общественной безопасности. — Если бы я одержал победу, то я освободил бы его, но теперь...
Кларисса вскочила с ужасом. Неужели её агония снова начнётся? Но Робеспьер старался её успокоить. Он мог ещё одержать верх над конвентом, и тогда ему будет легко одержать верх над Оливье.
— А если вы не одержите победу? — промолвила Кларисса, забывая всё на свете и думая только о своём сыне.
— Он всё-таки будет спасён. Его единственная вина заключается в том, что он оскорбил меня. После же моего падения он будет героем. Он вернётся к вам обеим, к вам обеим, — прибавил Робеспьер, нежно взглянув на Терезу. — Дайте мне вашу руку, дитя моё. Зачем она так дрожит? Быть может, на вашем юном лице, полном любви к вашему жениху, остановятся с улыбкой в последний раз мои глаза.
Кларисса была очень тронута этой сценой и хотела что-то сказать, но Робеспьер её перебил.
— Вам нельзя здесь оставаться. Пройдите в соседнюю комнату и там подождите, пока мы двинемся на Тюильри.
Затем Урбен доставит вас в надёжное убежище. Если я буду побеждён, то вам всё-таки опасаться нечего. Ведь вы также мои жертвы.
— Зачем отчаиваться? — сказала Кларисса. — Ещё не всё погибло.
— Нет, почти всё. Я слишком поторопился с наступлением на конвент. Я знаю, чьё это дело и кто мне мстит.
— Кто?
— Мертвецы.
Кларисса и Тереза посмотрели на него с изумлением.
— Вы не можете этого понять... Однако довольно, надо подумать о вашей безопасности. Проводите этих гражданок в соседнюю комнату и исполните мои приказания, — сказал он, обращаясь к Урбену.
В это время раздались громкие голоса в зале.
— Идите скорей, мои друзья сейчас явятся сюда! — сказал Робеспьер и повёл обеих женщин к дверям, но на пороге уже показались Леба, Огюстен Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон, Флёрио-Леско, Кофиналь, Пэан и Дюма.
— Теперь не время болтать с женщинами! — воскликнул с нетерпением Кофиналь, вице-председатель революционного трибунала и самый энергичный сторонник восстания.
— Господа, разве я не имею права быть человеком? — произнёс Робеспьер утомлённым голосом и тяжело опустился в кресло.
В эту минуту комната наполнилась многочисленными патриотами, которые окружили Робеспьера.
— Что делать? — спрашивал один.
— Когда же мы пойдём на Тюильри? — спрашивал другой.
— Если атаку отложить, то конвент перейдёт в наступление, — рассуждал третий.
— Каждая минута дорога, — замечал четвёртый, — нелепо бить в набат, а затем целую ночь рассуждать. Кого и чего мы ждём?
Несколько минут Робеспьер молчал, но потом, выведенный из терпения, он вскочил и, указывая на окно, произнёс:
— Кого и что я жду? Очень просто. Я жду, чтобы весь Париж восстал, а восстали только немногие кварталы, да и то, посмотрите на площадь, сколько уже ушли ужинать! — прибавил он с иронической улыбкой.
— Они ушли не ужинать, а им надоело ждать, — заметил Флёрио-Леско.
Гроза между тем усиливалась, и дождь перешёл в ливень.
— Это ещё более разгонит наших сторонников, — заметил Робеспьер.
Леба, стоявший у окна и тщетно кричавший толпе, чтобы она не расходилась, так как сейчас её двинут на Тюильри, воскликнул:
— Они уходят сотнями!
Патриоты снова пристали к Робеспьеру, требуя немедленной атаки Тюильри.
— Решайтесь же скорее, — кричал Кофиналь, — довольно потеряно времени!
— Хорошо! Идём! — сказал Робеспьер, медленно вставая, и прибавил с горькой улыбкой: — Дай Бог, чтобы защитники конвента были так же мужественны, как наши!
— Прежде чем идти, — сказал Пэан, обращаясь к Робеспьеру, — подпишите вот эту прокламацию, она поможет возбудить восстание во всех кварталах.
— Хорошо. Дайте бумагу.
Леба подал ему перо, и Робеспьер только что начал подписывать бумагу, как вдруг остановился. Вдали послышались звуки труб.
Все переглянулись с беспокойством. В эту минуту в комнату вбежал, едва переводя дыхание, Дидье.
— Войска конвента идут на ратушу под предводительством Барра! — воскликнул он. — Они приближаются двумя колоннами. Впереди всех марширует Леонар Бурдон и при свете факелов громко читает декрет конвента, объявляющий Робеспьера и его сторонников вне закона, так что всякий может стрелять в них безнаказанно.
— Но народ, народ за нас! — произнёс Леба.
Нет, народ более не стоял за Робеспьера, а повернул обратно к ратуше, приветствуя войска конвента.
— Вон они кричат, теперь уже против нас! — прибавил Дидье.
Началась паника.
— Отступим в предместья! — кричал один.
— Укрепимся в арсенале! — предлагал другой.
Но Робеспьер произнёс авторитетным тоном:
— Всё это безумие! Надо здесь защищаться! Чтобы орудия были готовы! У нас их довольно на площади, чтобы истребить всех наших врагов.
— Это лучший план! Неподкупный прав! — воскликнул Кофиналь и, подбежав к окну, хотел дать сигнал артиллеристам, но Робеспьер посоветовал ему не торопиться и подождать, пока войска Барра войдут на площадь.
Вообще Робеспьер как бы ожил. Он живо и энергично делал распоряжения, между прочим, послал Леба объявить о его плане членам Коммуны, которые были собраны в соседнем зале. Но, отворив дверь, Леба воскликнул:
— Здесь никого нет! Трусы разбежались!
Все с изумлением взглянули друг на друга. Стоявшие у окна теперь объявили, что войска конвента выходят на площадь.