И потому он, видит Бог,
Имел успех в делах.
Зато теперь в стране царят
Мир, правда, благодать;
Разбоя сколько лет подряд
Уже и не видать.
В народных байках много раз
Помянут Робин Гуд,
Но есть и хроники у нас,
Они-то не соврут.
И тем, кто скажет: «Это ложь!» —
Ответить буду рад:
«В правленье Ричарда найдешь
Ты указаний ряд».
Ей-ей, всё выяснит любой,
Кто летопись прочтет,
Что Робин жил в тени лесной
Без бед за годом год.
И будет, может быть, друзья,
Вознагражден мой труд,
Ведь рассказал о том вам я,
Чем славен Робин Гуд.
ВИЛЛИ И ДОЧЬ ГРАФА РИЧАРДА[219]
Был Вилли родом именит,
Отважен и силен,
И к графу Ричарду служить
Пришел однажды он.
Одна у графа дочь была,
Нежна как вешний цвет,
И Вилли полюбил ее,
И та его — в ответ.
Вот как-то летом, ввечеру,
Когда закат был ал,
В густой тени лесных ветвей
Ее он повстречал.
«Мне узко платье, милый мой,
Трещит оно по швам,
И нежный цвет сбежал со щек —
Что делать, Вилли, нам?
Ведь, коль узнает мой отец,
Что я ношу дитя,
Тебя повесить он велит,
Нимало не шутя.
Ко мне приди ты под окно,
Когда настанет ночь.
Чтоб не расшиблась оземь я,
Ты должен мне помочь».
Явился Вилли в должный час —
Его ждала она
И, вся залитая луной,
Стояла у окна.
А после спрыгнула к нему,
Без страха, не дрожа,
И Вилли прочь понес ее,
В объятиях держа.
Они ушли в зеленый лес,
И там, в тиши ночной,
Она сынишку родила,
Укрытая листвой.
И ночь прошла, и день пришел,
Заря была ясна,
И пробудился наконец
Граф Ричард ото сна.
Своих он кликнул молодцов,
Прислугу и пажей.
«Вы позовите дочь мою,
Пускай придет скорей.
Она мне снилась в эту ночь,
У ней был страшный вид:
Мне снилось, будто дочь моя
В воде морской лежит[220].
О, если умерла она
Иль кто ее увез,
Клянусь Христом, что всякий здесь
Умрет, как подлый пес!»
Искали деву там и тут,
И рядом, и вдали,
И вот, с ребенком у груди,
В лесу ее нашли.
Граф ласково младенца взял
И начал целовать.
«Отца повесить я бы рад,
Но дорога мне мать».
Дитя лаская, молвил он:
«Тебя я признаю;
Пусть “Робин Гуд” тебя зовут.
Цари в лесном краю!»
Поют иные о лугах
И о полях поют,
Но кто споет, где родился
Отважный Робин Гуд?
Не в замке, меж высоких стен,
На свет явился он —
В лесу, где лилии цветут,
Был Робин Гуд рожден.
РОБИН ГУД И ДОЧЬ СКОРНЯКА[221]
В лесу девицу как-то раз
Узрел лихой стрелок,
Та от него бежать тотчас
Хотела со всех ног.
«Нет-нет, красотка, не спеши,
Не бойся, милый друг,
Я человек большой души,
Добрее всех вокруг. —
Вмиг Робин скинул капюшон
И поклонился ей. —
Я буду счастлив, — молвил он, —
Коль станешь ты моей. —
Изящный стан ее обвил
Рукою сей же миг,
Лицо к устам ее склонил
И нежно к ним приник. —
Кто твой отец, любовь моя?
Скорее мне открой». —
«Ах! дочка Джона Гоббса я,
Скорняк — родитель мой». —
«С тобой мы заключим союз —
Мой свет, согласна ль ты?» —
«Согласна, если ты не трус
И помыслы чисты». —
«Кого бояться мне, ответь,
Столь горячо любя?» —
«Моих двух братьев, что терпеть
Не захотят тебя». —
«Их испытаю я в бою,
Не устрашусь, ей-ей.
Пролить готов я кровь свою,
Чтоб ты была моей!» —
«Они горды, они сильны».
Но молвил Робин Гуд:
«Я проучу их, коль они
Бранить тебя начнут.
Мне и лесным моим стрелкам
Законы не страшны,
И сбор дорожный платят нам
Кожевника сыны!
Договорил он до конца,
Вдруг видит: через лес
Им два отважных удальца
Спешат наперерез.
Они, с мечами на боку,
Летят, гоня коней,
А Робин Гуд уж начеку
С возлюбленной своей.
«Ах, это братья! Ну же, прочь,
Спасайся, Робин Гуд!
О, видеть будет мне невмочь,
Как кровь твою прольют!» —
«Домой, неверная сестра,
Ступай-ка сей же час.
Зачем ты в лес густой с утра
Ушла, покинув нас?»
Шагнул назад лихой стрелок,
Уперся в ствол спиной.
«Я буду драться, видит Бог, —
Останься же со мной!»
Он, деву заслонив, стоял;
И, подбежав вдвоем,
Велели братья: «Прочь, нахал,
Иль мы тебя убьем!»
А та вскричала: «Я домой
Хоть сей же миг пойду,
Чтоб этот лучник молодой
Не угодил в беду». —
«Не умоляй, девица, их,
Я свой обет сдержу:
Жестоких родичей твоих
Примерно накажу.
За дуб ты схоронись скорей
И мне не прекословь.
Проворный меч в руке моей
Им живо пустит кровь».
О ствол оперся наш стрелок,
Чтоб с места не сойти,
И брату одному рассек
Он мясо до кости.
Сражались храбро скорняки,
Но был и Робин лих:
Мечом он дрался мастерски
И потчевал двоих,
Но ранен был; и кровь текла
С лица его ручьем.
«Ему вы не чините зла,
Молю, домой пойдем!» —
«Постой, красавица, постой, —
Вскричал лесной стрелок. —
Один удар я снес — с лихвой
Отвечу, видит Бог».
Вложил в размах остаток сил
Он, ловок и удал,
И череп старшему пробил —
И недруг мертвым пал.
Девица молит удальца:
«Пусть младший жив уйдет,
Ведь он для старика-отца
Единственный оплот!»
«Молчи! Твоя постыдна речь», —
Ответил свысока
Ей младший брат и острый меч
Обрушил на стрелка.
Тут Робин Гуд к стволу приник,
И встала тьма в глазах,
Не слышал он, как в этот миг
Вскричала дева: «Ах!»
Пускай не сразу Робин смог
Свой верный меч поднять,
Но вскоре доблестный стрелок
В бой бросился опять.
Скорняк совсем лишился сил —
Не шевельнуть рукой.
Но Робин парня пощадил,
Уйдя с его сестрой.
Клялись сведенные судьбой
В тени лесных ветвей:
Она — быть верною женой,
А он — жить только ей.
АЛАЯ РОЗА И БЕЛАЯ ЛИЛИЯ[223]
Весть разлетелась по всей округе,
Весть принесли чуть свет
Алой Розе и Лилии Белой,
Что матушки больше нет.
И женщину гордую из-за моря
Отец их привез домой.
Она сыновей, двух рыцарей юных,
Оттуда взяла с собой.
Увидели юноши двух красавиц,
Что вышли корабль встречать,
И поклялись, ступив на берег,
Обеих в супруги взять.
Что ж! Не минуло и получаса,
Как в порт вошли корабли,
И удальцы влюбленные эти
Взаимность уже обрели.
В летний вечер звенели струны,
Сладкий звучал напев,
И веселей, чем во всей округе,
Было в покоях дев.
Тогда пришла к ним мачеха злая,
Встала она у дверей.
«Ах, отчего вы так расшумелись?
А ну замолчите скорей!
Ты, Алая Роза, поешь так громко,
Твой голос на вой похож,
Но, коль Господь меня не оставит,
Иначе ты запоешь». —
«Не стану, не стану я петь потише,
Ты сыном не тяжела.
И много, много веселых песен
Еще пропоем досветла.
Только что мы окончили песню
И снова ее начнем.
Возьмем мы арфы и заиграем,
Чтоб ночь обернулась днем». —
«Эй, отправляйтесь за синее море
Немедля, мои сыновья,
А с Алой Розой и Лилией Белой
Останусь в покоях я».
Но старший молвил: «Не дай-то Боже,