– Хорошо, – Изабель покорно склонила головку. – А потом вы отвезете меня назад, к моей деревне?
Шериф нахмурился.
– Туда нельзя. Сколь я знаю замашки Робина, он ни за что не отстанет от девушки, которая не поддалась на его уговоры.
– А еще бывали такие? – не скрывая радости, воскликнула девочка. – А мне-то многие в деревне говорили, будто нет такой женщины, которая бы отказала Гуду! Нет, и не было. Я еще думала: или все женщины настолько глупые? Или настолько плохие?
– Умных женщин я, и точно, не встречал! – усмехнулся шериф. – Да и зачем женщине быть умной? Говорят, королева-мать необычайно умна, умней всякого мужчины. Так вот, и не повезло ей ни с первым, ни со вторым мужем[33]. А плохие… Ну, может, они верят, что Робин на них женится?
– На всех?!
– Каждая верит, что именно на ней. Тоже от глупости. А насчет того, бывали ли такие, которые отвергали Гуда… рассказывали мне пару историй, и они плохо заканчивались! Словом, рисковать не стоит. Наверное, лучше определить тебя в какую-нибудь обитель.
– В монастырь? – испугалась маленькая корзинщица. – Но ведь тогда я не смогу потом выйти замуж, иметь детишек!
– Да вовсе нет! – он едва удержался, чтобы не рассмеяться (обидеть Изабель шериф не боялся, но смех мог разбудить спящего неподалеку епископа Антония). – В монастырях живут не одни монахини. Просто будешь там на послушании, а потом…
Он осекся. А что потом? У девчонки не осталось родни, свои, деревенские, про нее, скорее всего, и не вспомнят. Кто сосватает ее, даст за ней хотя бы козу с козлятами, что ли? Да еще и попробуй, докажи, что эти самые разбойники ничего с ней не сделали там, в лесу! Он, Веллендер, это знает, но не ему же сватать малышку… Разве вот, подождать годик, да и выдать ее за Фредерика? Вон, как парень на нее заглядывается!
– А если хочешь, – вновь заговорил он, – можешь наняться к кому-нибудь служить в городе. Тут я, может, и мог бы тебе помочь. Через год и один день ты станешь свободной[34], и тогда сможешь выйти за кого-то из горожан.
– А вы не возьмете меня к себе служить?
Ну, это уже совсем нахально! Не нанимают, так сама нанимается… А впрочем, почему нахально? По сути дела, кроме него, шерифа, у этой девчушки никого больше нет, и она прекрасно это понимает.
– Ты что, хочешь стать вторым моим оруженосцем? – Эдвин вновь попытался рассердиться, и опять ничего не получилось.
Изабель удивленно подняла брови:
– А у вас в доме разве нет слуг?
– Дома я почти не живу. Целыми днями в седле, это моя служба. Слуга у меня есть, конечно. Вот, есть оруженосец, чей плащ тебе здорово к лицу. Кухарка есть и конюх. А больше мне никто не нужен.
– Но кто же, тогда, стирает вашу одежду, чинит ее и штопает, кто убирает у вас в комнате, кто приносит туда цветы и рассыпает по полу траву[35], чтобы хорошо пахло?
– Ого! А откуда же ты знаешь про траву, про цветы? – удивился шериф. – Ты же никогда не бывала в рыцарских замках!
Девочка улыбнулась, и на ее шелковых щечках вдруг обнаружились две неглубокие ямочки, от которых личико сделалось еще более юным и еще более нежным.
– Я даже и близко к замку не подходила. А вот одна женщина из нашей деревни два года жила в замке у барона, сэра Донуэла. Ее брали туда кормилицей – у леди Донуэл молоко пропало сразу после родов. Так эта женщина, ее зовут Розой, рассказывала столько интересного! Мне бы ужасно хотелось посмотреть на это все.
– Барон Донуэл, наверное, богат, – усмехнулся шериф. – Про меня этого не скажешь, так что в замке у меня не очень интересно. И полы травой мне никто не посыпает, я к этому даже не привык.
– Тем более, нужно взять служанку. Вы не бойтесь, я много не ем!
Это наивное уверение окончательно развеселило Веллендера. Ему даже захотелось потрепать девчонку по голове, но он отчего-то удержался.
– Смешная ты, ей-богу! Ну, не до такой же степени я беден, чтобы считать, сколько едят мои слуги. Послушай, Изабель, ложись и спи. Я подумаю, как лучше устроить тебя, даю слово, что подумаю, хотя, можешь поверить, это не единственное, о чем мне предстоит думать.
Глава 9Надежда шерифа
Далеко заполночь сэр Эдвин все же заставил себя прилечь и проспать несколько часов: долгий путь после бессонной ночи – паршивое дело. Он проснулся, следуя многолетней походной привычке, на рассвете и приказал сменившимся в полночь караульным поднимать отряд.
Епископ Антоний тоже проснулся с первыми лучами солнца и, совершив утреннюю молитву, как ни в чем ни бывало, вскинул на плечо свою тяжелую сумку:
– Я готов, мессир шериф! Полагаю, мы обойдемся без завтрака, чтобы не терять времени?
– Правильно полагаете, ваше преосвященство. Вам это будет не трудно: ведь мессу вы служите, не вкушая перед тем пищи, а мои воины – люди привычные.
Однако, они потеряли куда больше времени, чем могло бы уйти на завтрак: едва все сели в седла и тронулись в путь, как обнаружилось, что восемь из двадцати шести лошадей захромали. Причем, это были те, которых привязали на краю деревни, и которых хуже всего освещали костры.
– Неужели кто-то искалечил их? – не без тревоги воскликнул епископ. – Я слыхал, что лазутчики иногда подрезают или прокалывают лошадям сухожилия.
– Это невозможно, – возразил Веллендер. – Какая же лошадь даст покалечить себя, не издав громкого визга, даже не заржав? А ничего такого за всю ночь никто не слыхал.
Впрочем, совершенно отметать предположения епископа не следовало, поэтому шериф соскочил с коня и принялся осматривать сухожилия ближайшей захромавшей лошади, но не обнаружил следов подреза или прокола, в чем, впрочем, почти и не сомневался.
– Значит, дело куда проще! – воскликнул сэр Эдвин, не слишком утешившись и оставаясь мрачнее тучи (он уже на чем свет проклинал себя за то, что не послушался епископа и не устроил ночлега прямо в поле). – А ну-ка, посмотрим!
С этими словами шериф приподнял хромую ногу коня и осторожно поддел кинжалом подкову. Ковырнул раз, другой, пока из-под подковы не вылетел и не упал на землю небольшой острый камешек. Такие же камешки оказались и под подковами семи других лошадей, у которых обнаружилась хромота.
– Кто мог это сделать? – в ярости Веллендер сгреб ошалевшего от испуга деревенского старосту за куртку и, дернув, почти оторвал от земли, хотя весил почтенный виллан не меньше кантара[36].
– Кто мог это сделать?! – голос шерифа дрожал от ярости. – Отвечай, мерзавец! Кто из твоих селян связан с разбойниками? И если ты мне этого не скажешь, то знай: я спалю дотла всю твою деревню!
– Клянусь Богом и всеми моими восемью детишками, – прохрипел в отчаянии староста, – что не знаю в нашей деревне никого такого… Может, это был кто-то чужой?
– Да?! Кто-то чужой болтался по окраине деревни немалое время, судя по тому, сколько он успел напакостить, и ни одна из ваших собак не подняла лая?! Говори, скотина, да поживее: к вам приезжали люди Робина Гуда?!
– Сэр шериф! – вмешался один из воинов отряда, ночью стоявший на карауле. – Во время дежурства мне показалось, будто какая-то тень мелькнула неподалеку от костра, причем в том месте, где мы привязали к дереву пленных разбойников. На ночь-то мы их с седел сняли, дали по куску лепешки, а потом снова скрутили и посадили отдыхать вон у того граба. Там мне и померещилась какая-то тень. Я окликнул: мол, кто там. Молчок. После этого мы с Ником, он со мной вместе дежурил, разожгли костер посильнее и уж старались с пленных глаз не спускать. Дальше все было спокойно.
– Почему не доложили сразу? – не выпуская трепыхавшегося в его руке старосту, рявкнул сэр Эдвин.
Молодой воин попятился.
– Так думали, показалось… И вы уж заснули.
– Идиоты! Ну?! – шериф вновь пронзил яростным взглядом пораженного ужасом виллана. – Еще нужны доказательства?! Ты знаешь всех своих жителей, как свою семью, не то бы тебя не выбрали старостой. Кого из них можно заподозрить в связи с Гудом?
– Н… не знаю! Правда! Божией матерью, Пресвятой Девой Марией клянусь, не знаю!!! Сэр шериф, умоляю, не жгите деревню, нам же тогда только помереть и останется!
В это время к отряду подошел деревенский кузнец, невысокий, но кряжистый мужчина лет тридцати.
– Сэр! – обратился он к Веллендеру. – Дозвольте сказать.
– Говори.
– Я с утра обнаружил, что у меня подмастерье пропал, Томми. Я бы сразу сказал, да сперва на него и не подумал. Ему тринадцать всего.
– Кто такой? Чей сын?
Шериф отпихнул от себя старосту и повернулся к кузнецу.
– Да ничей он! – развел тот руками. – Жил в соседней деревне, она в двух милях отсюда. Родители и двое братишек у него год назад умерли, говорят, грибов каких-то не тех съели: у них в деревне тогда еще человек семь Богу душу отдали. А мальчишка взял да и пришел к нам, ко мне, то есть. Сказал, хочу учиться на кузнеца. И я его взял: у меня своих детей четверо, только трое из них дочки, а сын еще тогда еще сиську сосал. Ну, а в кузнице без помощника все же трудновато. Взять-то взял, да малый был какой-то угрюмый, слова не вытянешь. Мои его не любили. А сегодня с утра гляжу: и нету его. Вот, кто мог незаметно к лошадям подобраться, так это он – только около скотины и вертелся, с людьми ни гу-гу, а с мерином, да с козами, да с ослом все время переговаривался, точно они понимают Кто знает, может, он и засунул камешки под подковы?
– Он такой сообразительный? – Веллендер с сомнением покачал головой.
– Да обычный он. Только за год в кузнице раза два такое бывало: подходит проезжий, ведет коня в поводу. Говорит, захромал, меняй подковы. Я ковырну, а под подковку-то камень попал. Подколочу, и все в порядке. Томми же это видел.
Шериф понимал, что кузнец не врет, слишком простоватое у него лицо, да и вряд ли ему было выгодно ставить себя под подозрение: парнишка-то, как ни крути, жил именно у него. Явно не врет и староста.