Однако же довольно забавный случай помог нашим одержать полную победу. Наш плотник как раз перед тем собрался очищать дно корабля и заливать пазы смолою в тех местах, где образовались трещины, и принес в лодку два котла: один с кипящею смолою, другой — наполненный камедью, салом и маслом, тоже кипящими; а его помощник захватил с собою большой железный черпак, и, как только два дикаря вскочили в лодку, где он стоял, он зачерпнул полон ковш кипящей жидкости и плеснул ею в них, и, так как дикари были полуголые, их до того ошпарило и обожгло, что они заревели, как быки, и, обезумев от боли, прыгнули оба в море. Плотник, увидев это, закричал: «Здорово, Джек, ну-ка огрей их еще» — и, выступив сам вперед, схватил швабру, а его помощник другую — и, обмакивая швабры в котел со смолою, они так хорошо угостили неприятелей, что из всех дикарей, размещенных в трех лодках, не осталось ни одного, который не был бы обожжен или обварен; а уж крик и вой они подняли такие, как волки в лесах на границе Лангедока.
Тем временем мой компаньон и я, с помощью части матросов, искусно повернули корабль, поставив его почти прямо, и водворили на место пушки, после чего наш канонир попросил меня приказать нашей лодке сойти прочь с дороги, потому что он сейчас будет стрелять. Я запретил ему стрелять, заявив, что плотник сделает все дело и один, без него, и приказал вскипятить еще котел смолы, уже приготовленный поваром; но враг был до того напуган отпором, полученным им в первую атаку, что уже не повторял нападения, а те лодки, что поотстали, увидя, что корабль качается на волнах и стоит прямо, должно быть, поняли свою ошибку и отказались от своих планов. На другой день, окончив чистку и починку корабля и залив смолою все трещины, мы распустили паруса.
Глава шестнадцатая
Старый португальский лоцман. — Прибытие в Квинчанг. — Японский купец
Сначала мы держали путь на северо-восток, как бы направляясь к Манильским или Филиппинским островам — это мы делали для того, чтоб не встретиться с каким-нибудь европейским судном, — а затем взяли курс на север и не меняли его, пока не дошли до 22° и 22' северной широты, став на якорь у берегов острова Формоза с целью запастись водою и свежею провизиею; отсюда мы пошли еще дальше на север, все время держась на почтительном расстоянии от китайского берега, пока не миновали всех китайских портов, куда обыкновенно заходят европейские суда. Дойдя до 30° северной широты, мы решили зайти в ближайший торговый порт, и, в то время как направлялись к берегу, к нам подъехал в лодке старый португалец-лоцман предложить свои услуги. Мы были очень рады этому и тотчас взяли его на борт.
«Можете ли вы провести нас к Нанкину, где мы желаем распродать наш груз и накупить китайских товаров?» — обратился я с вопросом к нему. Он ответил, что, конечно, может и что большой голландский корабль недавно пошел туда. Это известие немного встревожило меня: голландские корабли стали для нас теперь пугалом, и мы охотнее встретились бы с самим чертом, лишь бы только он показался не в очень уж страшном виде, так как были уверены, что голландский корабль погубит нас.
Заметив мое смущение, старик сказал мне: «Сударь, вам нечего бояться этого корабля. Ведь ваше государство не находится в войне с Голландией». — «Это верно, — ответил я, — но Бог ведает, какие вольности могут позволить себе люди, когда они недосягаемы для закона». — «Но ведь вы не пираты; чего же вам бояться? Конечно, они не тронут мирных купцов».
Если вся моя кровь не прилила к лицу при этих словах, то лишь потому, что ей помешали устроенные природой клапаны в сосудах; ибо португалец поверг меня в крайнее смущение, которого он не мог не заметить.
«Сударь, — сказал он, — мои речи как будто смутили вас. Однако я весь к вашим услугам и готов вести вас, куда вам будет угодно». — «Сеньор, — отвечал я, — я действительно нахожусь в некоторой нерешительности, куда мне держать курс, и ваше упоминание о пиратах еще увеличило мое колебание. Надеюсь, что в этих морях нет пиратов; мы совсем не подготовлены к встрече с ними: вы видите, как нас мало и как мы плохо вооружены». — «Пожалуйста, не тревожьтесь: пятнадцать лет не было видно пиратов в этих морях, за исключением одного, который, по слухам, показался месяц тому назад в сиамской бухте; но можете быть уверены, что он пошел по направлению к югу; к тому же это корабль небольшой и не приспособленный для разбоя. Он был украден мерзавцами матросами после того, как капитан и несколько человек команды были убиты малайцами на Суматре или где-то близко от нее». — «Как! — воскликнул я, притворяясь, что ничего не знаю об этом. — Они убили капитана?» — «Нет, я не утверждаю этого; но так как они увели потом корабль, то все убеждены, что они выдали капитана малайцам, и те, может быть, по их наущению умертвили его». — «В таком случае они заслуживают смерти, как если бы сами совершили убийство». — «Несомненно, — отвечал старик, — и они, наверное, будут повешены, если встретятся с английским или голландским кораблем, ибо все командиры порешили между собой не давать пощады негодяям, когда те попадут в их руки». — «Однако, по вашим словам, пират ушел из этих морей, какже они могут встретиться с ним?» — «Да они и не рассчитывают на это; однако пират, как я уже сказал вам, был опознан в устье Камбоджи голландскими матросами, которые служили на нем и были покинуты мятежниками на берегу; несколько английских и голландских кораблей, стоявших в реке, чуть было не изловили пирата. Если бы лодки, посланные за ним, получили вовремя поддержку, он, наверное, был бы захвачен; но прежде чем подошла подмога, он успел потопить их и удрал. Однако всем судам дано такое точное описание пирата, что его узнают повсюду и, уж конечно, не будет дано пощады ни капитану, ни матросам: негодяи тут же будут вздернуты на рее». — «Как! — воскликнул я, — не выслушавши их? Сначала повесят, а затем будут судить?» — «Э, сударь, — отвечал лоцман, — с такими мерзавцами не стоит церемониться; связать их спинами да и пустить поплавать — вот все, чего они заслуживают».
Я знал, что старик в моей власти и не может причинить нам вреда; поэтому я без обиняков заявил ему: «Именно по этой причине, сеньор, я и хочу, чтобы вы провели нас в Нанкин, а не в Макао или в какой-нибудь другой порт, куда заходят английские или голландские корабли; да будет вам известно, что капитаны этих английских и голландских кораблей — самонадеянные наглецы, не знающие законов божеских и человеческих: плохо понимая свои обязанности, они сами становятся убийцами в уверенности, будто наказывают преступников, оскорбляют людей, на которых взведено ложное обвинение, и обсуждают их без всякого расследования дела. Может быть, именно на меня выпала задача призвать их к ответу и показать им, что с человеком нельзя обращаться как с преступником, пока совершение им преступления не доказано с очевидностью». Тут я рассказал ему всю нашу историю. Лоцман был очень удивлен и признал, что мы были правы, взяв курс на север. Во время этого разговора мы все время шли по направлению к Нанкину и через тринадцать дней стали на якорь в юго-западной части большого Нанкинского залива; там я случайно узнал, что меня опередили два голландские судна и что я непременно попаду в их руки.
Я спросил старого лоцмана, нет ли тут бухты или залива, куда бы мы могли зайти и завести торговлю с китайцами, не подвергаясь при этом никакой опасности. Он ответил, что, если я не прочь отойти лиги на сорок две к югу, там есть небольшой порт Квинчанг, где обыкновенно высаживаются отцы-миссионеры, направляясь из Макао в Китай проповедовать христианскую религию и куда еще не заходил ни один европейский корабль. Однако порт этот не коммерческий, и лишь во время ярмарки туда заезжают японские купцы.
Мы все были согласны идти туда и на другой же день снялись с якоря, съездив на берег только два раза за свежею водою, но ветер был противный, и до Квинчанга мы добрались только через пять дней, зато остались им очень довольны, в особенности я. Когда я наконец мог, не подвергаясь опасности, выйти на берег, я ощутил прилив не только радости, но и благодарности, и мы с моим компаньоном оба решили, что, если только будет какая-нибудь возможность пристроить здесь сколько-нибудь выгодно себя самих и свои товары, мы никогда больше не вернемся на этот злосчастный корабль.
В самом деле, на основании собственного опыта могу сказать, что ничто не делает человека таким жалким, как пребывание в беспрерывном страхе. Действуя на воображение, страх преувеличивает каждую опасность, и капитаны английских и голландских кораблей рисовались нам людьми, неспособными внимать доводам разума и отличать честных людей от негодяев, правдивый рассказ от выдумки. Несомненно, у нас была тысяча средств убедить разумное существо, что мы не пираты: товары, которые мы везли, курс нашего корабля, открытые посещения портов, наконец, слабые наши силы и ничтожное количество оружия, амуниции и припасов. Опиум и другие товары доказывали, что судно наше шло из Бенгалии. Но страх, эта слепая и бессмысленная страсть, направлял наши мысли в другую сторону и рисовал нам тысячи невероятных картин. Мы воображали, что английские и голландские корабли настолько озлоблены потоплением лодок, что расправятся с нами, не слушая никаких наших доводов. Ведь у них было столько данных, что мы пираты: то же самое судно, которое потопило лодки на реке Камбоджа; получив известие, что нас хотят обыскать, мы обратились в бегство, обстреляв их лодки. К тому же, будь мы на их месте, мы бы действовали так же беспощадно.
Как бы то ни было, мы находились в постоянном страхе; и мне, и моему компаньону по ночам грезились виселица, веревки, нападение на нас, наша отчаянная защита; однажды мне приснилось, что нас взял на абордаж голландский корабль и я повалил одного из нападавших на нас матросов; в неистовстве я изо всей силы хватил кулаком по стенке каюты, так что расшиб и поранил себе руку; от боли я проснулся.