Он оказался прав, едва завидев наставленные на них ружья, всадники, как те глупые бараны, сбились в кучу и пустили в нас кучу стрел. Они так спешили, что ни одна стрела не попала в цель. Зато залп наших ружей сделал прореху в их толпе. Недолго думая, они повернули лошадей и, гикнув, так же быстро исчезли, как появились.
Пересекая эту дикую равнину, мы еще не раз видели издали отряды подобных разорителей крестьянских усадеб. Но, видя наш многочисленный караван, они не решались даже приближаться. Целый месяц мы странствовали по обширным владениям китайского императора. Иногда наш караван останавливался у хорошо укрепленного на случай нападения кочевников большого селения. Там мы покупали или меняли лошадей и верблюдов.
Переправившись через несколько больших рек, мы пересекли две ужасные пустыни (по одной из них мы шли в песках целых шестнадцать дней!) и наконец добрались до границы Московского царства. И первой крепостью, бывшей под властью московского царя, было укрепленное село Аргунское на берегу реки Аргунь. Наступил апрель, но Сибирь, а это была именно она, встретила нас холодами и снежной метелью.
Идол
Путешествуя по московским владениям, мы удивлялись тому, что везде, в самых глухих местах, поставлены были крепости или выстроены города и селения, в которых непременно стояли военные гарнизоны. Иногда это был небольшой отряд, состоящий всего из нескольких солдат и офицера.
Позднее мы убедились, что лишь эти военные были русскими. Остальные обитатели этих поселений оказывались туземцами и язычниками. Они приносили жертвы своим идолам и поклонялись солнцу, луне, звездам и всем небесным светилам.
В одной деревне близ города Нерчинска я был свидетелем их варварского жертвоприношения. Вот подробное описание этого первобытного действа. У околицы деревни на большом пне возвышался грубо высеченный из дерева идол. Голову его трудно описать, ибо она не имела сходства с головой какой-либо земной твари. Уши огромные и торчат над головой, украшенной кривыми рогами. Глаза выпученные и круглые, как два яблока. Нос искривлен, словно бараний рог. Разверстая пасть украшена острыми крючковатыми зубами. Одет идол был в овчинный тулуп, вывернутый шерстью наружу. Голову венчала островерхая, мохнатая шапка. Высотой идол был в два человеческих роста, но без рук и без ног.
Невдалеке у наспех выстроенного шалаша стояли два здоровенных парня с длинными ножами. У ног их лежали связанные бараны, а рядом стоял привязанный к столбу молодой бычок. Это были будущие жертвы. Их привели жители деревни. Крестьян было человек семнадцать. Все они простерлись на земле у подножия идола и молили об исполнении желаний.
– Чам-Чи-Тонгу! Чам-Чи-Тонгу! – повторяли они, как заклинание.
Со мной был русский офицер, командир стоявшего здесь гарнизона. Он спокойно наблюдал за этой дикостью. Но мне было не по себе.
– Мне так жаль этих бедных животных, предназначенных на убой, что я готов наехать на проклятого идола и изрубить его в куски! – воскликнул я.
Однако офицер остановил меня.
– Это было давно, – сказал он. – Еще до того, как сюда прибыл посланный царем военный гарнизон. Рассказывают, что проезжавший в этих краях путешественник так же, как и мы, наблюдал это языческое жертвоприношение. Он не выдержал, кинулся на чудище и свалил его. Дикари за оскорбление их идола поймали его и привязали к голове поднятого чудища. Потом окружили и стали пускать стрелы, пока все тело несчастного не было утыкано ими.
Я почему-то вспомнил давнишнюю встречу на острове с дикарями-людоедами.
– И съели его? – с дрожью в голосе спросил я.
– Нет, – совершенно серьезно ответил этот русский. – Они принесли его в жертву идолу вместо намеченного теленка. Кстати, называют они этого своего божка Чам-Чи-Тонгу.
Его рассказ совершенно охладил мой пыл, и мы удалились.
Тунгусы
Впрочем, не все племена, населяющие Сибирь, так же опасны, как те туземцы. И хотя они тоже язычники, давно сжились с русскими и благожелательны к путешественникам. Я близко познакомился с тунгусами, живущими в Тунгусской области посреди бескрайней снежной пустыни.
Зима здесь длительная и суровая, а потому одеваются тунгусы в оленьи шкуры. Причем и мужская, и женская одежды выглядят совершенно одинаково. Да и лицом они очень похожи. Во всяком случае, я каждый раз ошибался, вежливо обращаясь к даме, вместо которой почти всегда оказывался мужчина, что вызывало веселый смех сопровождавших меня русских офицеров.
Живут тунгусы в заснеженных то ли погребах, то ли землянках. А летом строят из жердей, покрытых шкурами, высокие жилища, очень напоминавшие мне мою островерхую козью шапку.
Так, минуя один сибирский край за другим, мы постепенно приближались к Европе. Вскоре позади оказался Енисейск, стоящий на реке Енисей. По словам московитов, река эта отделяет Азию от Европы. У меня только русские карты, на которых больше пустот, чем освоенных пространств. Но, вернувшись домой, в Англию, я постараюсь достать карту Сибири и проверить, действительно ли мы достигли границы Европы. А пока, проехав обширную почти пустынную снежную равнину, тянущуюся вдоль реки Обь, мы направились в Тобольск, столицу Сибири.
Столица Сибири
До самого Тобольска с нами не приключилось ничего примечательного. Прошло уже семь месяцев с того весеннего дня, как я пересек дальнюю границу Московии. И если весна здесь была такой же студеной, как наша зима, то настоящей зимы я до сей поры еще не видел.
И снова я вспомнил мой милый остров, на котором я чувствовал холод только во время простуды, а огонь зажигал лишь для приготовления пищи. Зато печи в Сибири замечательные. Наши камины дают тепло, пока в них пылают дрова. А печь хранит жар целый день.
К тому же и дома здесь выстроены с учетом невероятных морозов. Толстые бревенчатые стены не пропускают ни воющих стылых ветров, ни цепенящих холодов. Двери закрываются плотно. А окошки маленькие с двойными рамами. Да и находятся они под самой крышей, чтобы их не заметало снегом даже в самые метельные дни. Пища тоже дарит силы и тепло. Главным образом, это вяленое оленье мясо, мороженая или вяленая рыба и хороший отлично выпеченный хлеб. Всю провизию они заготавливают заранее, летом.
У меня, кстати, был изрядный запас китайского чая, и я щедро угощал им своих русских гостей.
В Сибири мне пришлось закутываться в меха с головой и носить тяжелую, до пят шубу. Я чувствовал себя неповоротливым истуканом. А морозы долгой и суровой зимы таковы, что, выходя на улицу, я укрывал лицо, как маской, меховым башлыком с тремя отверстиями – для глаз и для дыхания. И все же чаще всего погода стояла ясная, а снег был таким слепяще белым и искристым, что и ночью тьма не могла поглотить весь свет.
В Тобольске я не по своей воле задержался надолго. Отсюда я собирался добраться до моря и сесть на корабль, направлявшийся в Англию или Голландию. Но в это время года и Балтийское, и Белое моря замерзают. Вот я и решил перезимовать в Тобольске, а по весне отправиться до Архангельска, где и найти подходящий корабль.
Впрочем, скучать мне не пришлось. Оказалось, что в Тобольск московский царь ссылает провинившихся перед ним высоких дворян. Потому он просто полон знати, князей, военных и придворных. Тут я познакомился со знаменитым князем Голицыным и старым воеводой Ростовским, которые уже не один год ждали помилования от царя. Со многими из этих высокообразованных аристократов я не без удовольствия проводил долгие зимние вечера в этой северной стране, находящейся невдалеке от Ледовитого океана.
Ссыльный князь
Особенно я подружился с неким ссыльным князем. Этот милый господин, даже здесь, в глуши, всегда был одет в щегольской камзол. Голову его неизменно украшал напудренный парик, а шея была всегда повязана отменно выглаженным шелковым платком.
В прошлом он, кажется, был царским министром, попавшим в опалу. Во всяком случае, он любил поговорить об устройстве Московского царства и его величии.
Сидя в теплом бревенчатом доме у пышущей жаром печи и при щедро освещавших комнату сальных свечах, мы вели длинные, задушевные беседы.
– Величие русского государя, – разглагольствовал князь, – не знает сравнения. Его двор великолепен. Владения его обширны.
Я позволил себе возразить ему.
– Видите ли, князь, – скромно проговорил я, – не смею сомневаться в величии русского императора. Но я, сказать по правде, был еще более могущественным владыкой, чем Московский царь. Правда, владения мои были не столь велики. А подданных еще меньше.
Князь внимательно, без улыбки, слушал меня, не понимая, шучу ли я или нет.
Я продолжал, как ни в чем не бывало:
– Во-первых, я мог распоряжаться жизнью и смертью каждого из моих подданных. Однако никто из них не только не выражал неудовольствия моим правлением, но и готов был сражаться за меня до последней капли крови. Во-вторых, все земли моего царства безраздельно принадлежали мне. А сам я был окружен безраздельной и преданной любовью.
– Да, пожалуй, вы правы, – покачал головой князь. – Вы и впрямь по всем превосходите Московского государя. Он властитель, но не тиран.
И он опасливо отодвинулся от меня. Видя его смятение, я не выдержал, расхохотался и рассказал ему обо всех своих приключениях на необитаемом острове. Когда его сиятельство услышал, что моими подданными были дикарь, попугай и собака, он рассмеялся от души и долго не мог остановиться.
– Простите меня, – проговорил он. – Но я подумал, что передо мной сидит сумасшедший!
Тут уж и я посмеялся вволю.
Кстати, я спросил князя, правда ли, что граница между Европой и Азией проходит здесь, по реке Енисей?
– Какой невежда вам это сказал? – возмутился князь. – Давно уже известно, что разделяет два континента река Кама. И первый европейский город, который попадется вам по пути, стоящий на берегу Камы, зовется Соликамск.