25 декабря
Все та же отвратительная погода.
26 декабря
Наконец-то дождь прекратился. Все кругом ожило, зелень стала свежее, воздух прохладнее, небо очистилось.
27 декабря
Утром подстрелил двух козлят, одного наповал, другого только ранил в ногу. Поймав подранка, принес домой и осмотрел. Рана оказалась пустяковой, я перебинтовал ее и выходил козленка. Со временем он стал совсем ручным, пощипывал травку у меня на участке, и я впервые задумался над тем, чтобы завести домашний скот. Тем более что порох у меня скоро закончится.
28–31 декабря
Полное безветрие, изнурительная жара. Выходил поохотиться только под вечер. Дичи мало. Все остальное время занимался домашними делами и читал.
1 января 1660 года
Жара не спадает, но я дважды, утром и вечером, ходил на охоту. Днем отдыхал. Когда уже в сумерках возвращался с охоты домой, в долине заметил стадо коз. Они такие пугливые, что к ним не подойти на выстрел. Подумал – а не натравить ли на них моего пса?
2 января
Взял на охоту собаку. Однако мой опыт не удался – стадо, как только я натравил пса на коз, двинулось на него, угрожающе выставив рога. Пес мой, бешено лая, начал пятиться, пока не струсил окончательно и не бросился прочь.
3 января
Начал укреплять внешнюю сторону частокола земляным валом. Хоть остров мой и кажется безлюдным, вероятность нападения на мое жилище все еще существует, – ведь я до сих пор не обследовал его полностью. Работа с частоколом продолжалась около четырех месяцев, потому что прерывалась непогодой и другими неотложными делами. Теперь у меня появилось надежное убежище…
Каждый день, если не было дождя, я выбирался на охоту, все дальше уходя от дома и осваивая окружавший меня мир. Я наткнулся на высокие непроходимые заросли бамбука и долго огибал их стороной, видел кокосовые пальмы, дынное дерево – папайю, дикорастущий табак, отведал плодов авокадо. Многих птиц и животных я видел впервые в жизни; особенно много попадалось шустрых зверьков с золотисто-красным мехом, похожих на зайцев. Пестрые попугаи сновали в лианах, которые поднимались своими крепкими стеблями к свету из полумрака широколиственного леса, шелестели папоротники, благоухали орхидеи, на открытых местах встречались колючие кактусы – я поражался, любуясь многообразием и красотой тропической природы.
Однажды я наткнулся на диких голубей. Они вили гнезда не на деревьях, а в расщелинах скал, так что я легко мог до них добраться. Взяв несколько птенцов, я попытался их приручить и сделать домашними. Я долго провозился с голубями, но как только птенцы окрепли, они тотчас улетели. Так повторялось несколько раз; возможно, голуби покидали мой дом, потому что у меня не было подходящего для них корма. После этого я ловил диких голубей только для собственного пропитания.
Я продолжал успешно столярничать, однако кое-что смастерить так и не смог. Мне не хватало бочек, в особенности для питьевой воды, – единственный подходящий бочонок из тех трех, что имелись у меня, был слишком маленького объема, и приходилось часто его наполнять, спускаясь к роднику. Но изготовить солидную бочку у меня не получилось.
Нуждался я и в свечах. День здесь гас мгновенно – темнота наступала около семи часов вечера. Света от очага было недостаточно. Я припомнил, как делал свечи во время моих злоключений в Африке: брал фитиль, погружал его в жир или растительное масло, зажигал и подвешивал. Затем много раз подряд обливал растопленным воском и остужал, пока не выходила толстая свеча. Воска, однако, у меня не было, и пришлось использовать козий жир. Я сделал плошку из глины, хорошенько высушил ее на солнце, для фитиля взял пеньку от старой веревки. Так у меня получился светильник. Он горел слабо и неровно, намного хуже, чем свеча, но теперь, соорудив несколько таких светильников, я мог по вечерам хотя бы ненадолго взять в руки книгу.
Еще до начала дождей, разбирая вещи, я наткнулся на мешок, в котором были остатки корма для корабельной птицы. Мешок мне понадобился для пороха, и, выйдя за палатку, я как следует вытряхнул его содержимое на землю, избавляясь от изгрызенного крысами зерна. Каково же было мое удивление, когда спустя месяц я увидел на поляне неизвестные мне зеленые ростки. К этому времени я совершенно позабыл о мешке и не помнил, где вытряхивал его. Теперь же я стал внимательно приглядываться к стеблям. И не напрасно – они быстро подрастали и вскоре заколосились. Это был ячмень! Больше того – среди колосьев ячменя я заметил с десяток стебельков пшеницы. На моих глазах совершилось чудо – ведь в мешке, по моему мнению, оставалась одна труха, в которой похозяйничали корабельные крысы. Чудом было и то, что стоило мне пройти на два шага дальше и встряхнуть мешок в другом, более сухом и солнечном месте, пшеница и ячмень могли не взойти. Я решил поискать в округе – может быть, где-то еще на острове растут хлебные злаки, – обшарил все поляны в окрестностях, но ничего не обнаружил.
Когда в конце июля колосья полностью созрели, я с величайшей осторожностью срезал их. Зерна набралась горстка, но я собрал все до последнего, рассортировал и спрятал в сухом и прохладном месте. Я надеялся, посеяв зерна раз и другой, со временем получить такой урожай, чтобы его хватило и на пропитание, и для нового посева. Ждать пришлось долго – лишь к концу четвертого года моего пребывания на острове все это у меня получилось. Дело в том, что свой первый урожай я едва не погубил, не рассчитав время и посеяв ячмень перед наступлением засухи. Всходы оказались редкими и слабыми. С пшеницей вышло удачнее. Когда зернá накопилось достаточно, я приловчился толочь его в муку и печь из нее отменные лепешки…
Однако возвращаюсь к частоколу. Четырнадцатого апреля я закончил эту работу. Чтобы мое жилье нельзя было обнаружить со стороны, я не оставил в ограде никакого прохода, решив ограничиться приставной лестницей.
Глава 16Землетрясение. Продолжение дневника
16 апреля
Закончил сколачивать лестницу и проверил на прочность – поднялся по ней, перенес через частокол и спустился во двор. Теперь, находясь в моей крепости, я чувствую себя в безопасности.
На другой день я едва не погиб.
Я занимался обычными делами у самого входа в пещеру, как вдруг со склона на меня посыпалась земля и в глубине холма – там, где начиналась подземная галерея, – затрещали столбы, подпиравшие свод. Я испугался: неужели опоры рухнут, как это уже случилось однажды, и придется все начинать сначала? Однако все оказалось гораздо хуже: земля, словно при качке на море, заколебалась под моими ногами, палатка заходила ходуном, с вершины холма покатились камни. Опасаясь, что меня может завалить землей или искалечить, я опрометью бросился к лестнице и перелез через частокол. Только оказавшись на ровном месте, я догадался, что произошло довольно сильное землетрясение.
Я увидел, как от скалы, стоявшей у берега, отвалилась огромная глыба и с грохотом скатилась в воду. На морском дне также происходили толчки – вода в заливе, казалось, кипела. Я упал на землю и закрыл руками голову; мне было страшно, и больше всего от мысли, что землетрясение может разрушить пещеру, где хранятся все мои запасы провизии и инструменты; обвал навсегда похоронит мои ружья, мой подземный ход, мою с таким трудом изготовленную мебель…
Этот кошмар продолжался минут десять; после третьего толчка наступило затишье, но я не рискнул вернуться в свою крепость. Сидя в траве, я горячо и долго молился.
Неожиданно небо нахмурилось, потемнело, как перед грозой, ветер резко усилился. Я взглянул на море – волны с ревом обрушивались на берег, надвигалась буря. Где-то позади меня трещали, ломаясь, ветки деревьев, дело шло к сильнейшему ливню. Внезапный ураган, понял я, явился следствием землетрясения, а значит, толчки больше не повторятся. Вскоре первые капли ударились о землю и я поспешил домой, чтобы укрыться в палатке. Ливень оказался настолько сильным, что вокруг моего убежища забурлили потоки воды; я стремглав перебежал в пещеру, где было сухо, и устроился на скамье, время от времени с опаской поглядывая на потолок.
Дождь как будто не собирался утихать. Он беспрерывно лил сутки напролет, заставив меня безвылазно сидеть в пещере. Мой пес давным-давно спрятался в кладовой и не высовывал оттуда носа. Я пошел его проведать, а заодно поужинать с ним вместе и хлебнул для бодрости рома.
Землетрясение и ливень задали мне новую работу – придется снова укреплять свод пещеры и рыть канавы для отвода дождевой воды… Уже укладываясь на ночь, я подумал, что если мой остров подвержен таким капризам природы, то оставаться здесь наверняка опасно. Случись землетрясение посильнее – и склон холма рухнет, похоронив меня заживо хоть в палатке, хоть в пещере. Нужно построить шалаш где-нибудь на открытом месте и огородить еще один участок – так же надежно, как и прежний. Если бы кто-нибудь мог знать, как горько мне было расставаться с тем, что я сделал своими руками, с какой тоской я смотрел на мое уютное гнездо и хозяйство, приведенное в полный порядок…
Но как только дождь прекратился, я начал подыскивать удобное место для нового пристанища, при этом, однако, не оставляя и повседневных занятий. Мне не очень хотелось покидать свою крепость. К тому же, чтобы построить новую ограду и шалаш, перенести туда все имущество, потребуется много времени, а ночевать так или иначе придется здесь. Так что от шуток природы все равно не уберечься.
И еще одно обстоятельство мне досаждало: у меня затупились и зазубрились почти все инструменты.
22 апреля
Помимо дюжины ножей в моем хозяйстве было три больших топора и десятка три маленьких топориков, которые мы закупили в Бразилии для торговли с неграми. Имелось и точило, но использовать его в одиночку я не мог – кто-то должен был приводить в движение круглый точильный камень. Я долго ломал голову, как выйти из этого положения, пока меня не осенило. Смастерив из дерева колесо, я приспособил его так, чтобы с помощью ремня ногой приводить колесо в движение и вращать вал с точильным камнем, – при этом руки мои оставались свободными.