Пользуясь собственными наблюдениями, я составил календарь, обозначив там дождливые и сухие месяцы. Это мне пригодилось для выращивания хлеба. И не только. Заранее зная, как пагубно действует на здоровье сезон тропических дождей, я заблаговременно запасался водой и провизией, ведь мне приходилось подолгу находиться в пещере.
В зависимости от направления ветров дожди заметно отличались: они были то проливными, то короткими, а порой между ними по нескольку дней сияло солнце. Мне по-прежнему не хватало многих вещей в моем хозяйстве, и, сидя взаперти во времена штормов, я использовал вынужденное заточение для занятий ремеслом. Так, к примеру, я не единожды пытался сплести корзину, однако всякий раз мне недоставало подходящих прутьев. Я знал, как это делается, – еще в детстве мне часто доводилось наблюдать за работой соседа-корзинщика. Он был в приятельских отношениях с моими родителями, и матушка меня к нему отпускала. Я не только с любопытством следил за работой проворных рук старика, но и помогал ему. Поэтому вся загвоздка была в материале.
Так продолжалось до тех пор, пока мне не пришла в голову мысль: а не подойдут ли для корзины гибкие ветки тех деревьев, которые я использовал для живой изгороди? Ведь в Европе корзины и короба плетут из липового лыка, бересты, лозы или побегов ивы, на которую мои деревца очень похожи. Отправившись в очередной раз в долину, я нарезал целый ворох прутьев и впоследствии делал это не раз, пополняя запасы материала. Когда же на остров обрушились ливни, я начал плести корзины. У меня их получилось много – больших и средних, совсем маленьких – для семян, ровных и кособоких. Но это ничего не значило, ведь за красотой я не гнался, главное – в них прекрасно и удобно хранилось что угодно, включая зерно.
После этого пришлось решить еще пару задач. Кроме бочонков, бутылок и бутылей, в которых я хранил ром и питьевую воду, у меня не было никаких емкостей. Долгое время я жил без посуды, мне не в чем было сварить суп или бульон, мясо или яйца. У меня имелся здоровенный корабельный котел, но он не годился для приготовления еды, по которой я соскучился. А я был совсем не против отведать тушеных овощей или мяса с подливой… Еще я мечтал разжиться курительной трубкой, пока в конце концов не придумал, чем ее заменить.
Когда закончились дожди и наступила ясная погода, я отправился в очередное путешествие по острову. Взяв с собой ружье, запас пороха, дроби и пуль, топорик, из еды – изюм и пару сухарей, я свистнул свою собаку и двинулся в сторону ручья. Мне хотелось обследовать его противоположный берег, где я до сих пор еще не бывал.
Дойдя до моего шалаша в долине, скрытого за тенистой изгородью, я свернул на запад. Через полчаса долина осталась позади, начался подъем, и вскоре я увидел сверкающую под яркими лучами солнца голубизну моря. Я поспешил в ту сторону, и уже через несколько минут передо мной открылся широкий морской простор, хотя при этом я хорошо различал землю на горизонте, но не мог понять, материк это или еще один остров. Земля тянулась с запада на юг и находилась довольно далеко – на глаз милях в сорока, если не дальше. Смутно проступали очертания какого-то высокого плоскогорья.
«Бог мой, – подумал я, – а что, если это какая-нибудь часть Америки, населенная дикарями? Что стало бы со мной, попади я туда? Да ведь мой безлюдный остров и в самом деле рай…»
Эта мысль утешила меня, к тому же во мне вновь проснулась надежда. А вдруг на далеком побережье находится испанская колония, и тогда рано или поздно я увижу какой-нибудь проплывающий мимо корабль, который меня подберет. Но если это не так и белых людей там нет, а есть одни свирепые дикари, моя безопасность выглядит очень сомнительной.
Глава 21Клетка для попугая
Размышляя о своем открытии, я не спеша продолжал разведку. Эта часть острова показалась мне гораздо привлекательнее, чем та, где я поселился. Вокруг было зеленее, ярче – везде, куда ни посмотришь, сочные луга, густые рощи, голубое небо. В ветвях деревьев переговаривались пестрые попугаи, да так громко и живо, что мне захотелось поймать какого-нибудь. Я весь взмок, гоняясь за птицами, а пес мой веселился, распугивая их радостным лаем; наконец мне удалось взять одного в плен. Это оказался птенец гиацинтового ара, которого я благополучно принес домой, приручил и добился, чтобы попугай стал звать меня по имени. Замечу, однако, что для этого понадобилось несколько лет…
Прогулкой своей я остался доволен. В травянистых низинах попадалось большое количество зверьков с блестящим красноватым мехом, уже знакомых мне; гораздо позже я узнал, что их называют золотыми зайцами, иначе – агути. Видел я животных, похожих на лис и на небольших кошек с тигровой окраской. Тратить на них порох было пустым занятием – я догадывался, что в пищу они не годятся.
Я прошел около двух миль, если считать по прямой, но столько кружил, высматривая все новое, что до дома добрался совершенно обессилевшим.
Тем не менее в последующие дни я повторял и повторял свои походы, все чаще оставаясь на ночлег в лесу. Спал я в таких случаях на дереве, но иногда устраивался прямо на траве, огородив себя кольями; собака всегда была со мной и чутко отзывалась на приближение любого дикого зверя.
Однажды, выбравшись к берегу моря, я окончательно убедился, что избрал далеко не самое лучшее место для жизни. Там за полтора года мне удалось поймать всего трех черепах; здесь же их было несметное множество. А какое тут было разнообразие птиц! Я не знал почти ни одной, но мясо тех, что я подстрелил, оказалось на удивление вкусным. Можно было бы продолжать охоту, но я решил поберечь порох. И хоть эта часть острова мне приглянулась, я так и не решился покинуть свою крепость. Пройдя по побережью еще с десяток миль, я повернул назад, к дому, оставив на последнем рубеже моего путешествия метку, – чтобы в следующий раз достигнуть этого места, обойдя остров с востока.
По глупости и самонадеянности я решил возвращаться домой именно так – по восточному берегу. «Площадь моих владений невелика, – беспечно думал я, – разве можно здесь заплутать? В крайнем случае взберусь на гору и сразу увижу, где находится мое жилище, – сверху палатку видно издалека». При этом я начисто забыл, что моя крепость расположена под крутым склоном холма, а значит, увидеть мне ничего не удастся.
Пробираясь по скалам, я к вечеру спустился в незнакомую широкую долину, где мне пришлось заночевать. С восходом солнца я отправился в путь, однако вскоре окончательно заблудился, потому что дальше тянулись бесконечные крутые холмы и густые рощи, похожие одна на другую. Вторую ночь я провел на дереве без сна под вой и хохот каких-то тварей; пес мой внезапно исчез в неизвестном направлении. Наутро я обнаружил собаку мирно спящей под кокосовой пальмой. Погода стояла пасмурная, душная, при мне было тяжелое снаряжение, и мы с моим псом в конце концов снова вышли на берег моря. Здесь я и воткнул высокий шест в горячий песок. Оттуда я вернулся домой уже знакомой дорогой…
Мое старое убежище встретило меня тишиной и покоем.
Еще на обратном пути в одной из долин я приметил безмятежно пасущееся стадо коз. Пес бросился вниз и отбил от стада козленка, которого я забрал с собой и довел на веревке до шалаша. Оставив животное на ночь за оградой, я перебрался через частокол и поспешил лечь в постель, так как совершенно обессилел. Признаться, я тотчас забыл о нем, а с утра сразу же занялся неотложными делами: приготовлением пищи, уборкой, столярными работами – одним словом, поддержанием того порядка жизни, который завел. Мой шалаш казался мне верхом благоустройства, я отъедался после трудного путешествия, отдыхал и мастерил клетку для попугая, который уже начал ко мне привыкать.
И тут я вспомнил о несчастном малыше.
Я нашел козленка привязанным к колышку у шалаша и полумертвым от голода и жажды. Трава повсюду, куда он мог дотянуться, была выщипана подчистую. Я сразу же напоил бедное животное, нарубил нежных побегов с ближайших деревьев и, перерезав веревку, отпустил. Я думал, что козленок, утолив голод, сразу убежит, но он доверчиво подошел ко мне и лег в тени у моих ног. С тех пор я всегда сам кормил его, и козленок сделался совсем ручным. Так было положено начало моему животноводству.
Вскоре подоспела дождливая пора осеннего равноденствия, и снова тридцатого сентября я отпраздновал печальную годовщину моего заточения на острове – уже вторую. Мне вспомнилась прежняя жизнь, полная упрямства, себялюбия и отвратительных поступков, и я понял, что, к счастью, уже не чувствую себя тем человеком, который их совершал. Мои радости и горести, удовольствия и огорчения, заботы и отдых стали совсем иными, чем тогда. Еще год назад я не переставал думать о своем несчастном положении. Меня не покидало отчаяние. Теперь эти чувства потеряли остроту, я научился ценить и любить свою жизнь.
Глава 22Пугало
Мне редко случалось оставаться без дела; весь мой день был рассчитан по минутам и заполнен всевозможными занятиями: охотой, стряпней, столярными работами, расчисткой территории, починкой одежды и многими другими мелочами. Не забывал я читать по воскресеньям свою Библию.
Наступил декабрь – время моего первого урожая. И хоть участок был невелик, ячмень и пшеница взошли дружно. Я радовался плодам моих усилий до тех пор, пока не обнаружил, что снова рискую все потерять. И дело было не в засухе. На мое поле повадились грызуны, опустошая его из ночи в ночь. Зверьки, похожие на зайцев, так обнаглели, что, не боясь ни меня, ни моего пса, ни дневного света, все чаще шуршали в молодых побегах, пока не привели меня в полное отчаяние.
Существовало единственное средство – защитить ростки от набегов прожорливых разбойников частой и достаточно высокой оградой. Пришлось потратить целых три недели на то, чтобы изгородь получилась прочной. Днем я отпугивал разбойников стрельбой, а на ночь привязывал к ограде пса. Это дало результат: пшеница и ячмень благополучно поднялись и заколосились.