для них хлеву.
Через полтора года мое стадо увеличилось до двенадцати голов, а еще через пару лет – до сорока трех. Я разбил участок на пять загонов, соединенных между собой, – так мне было удобнее управляться с козами. Кроме мяса, которого у меня теперь было вдоволь, появилась возможность доить коз, и это меня радовало: иной раз я получал до двух галлонов[7] козьего молока в сутки. Научился я этому делу не сразу; часто бывало, что даже с самыми смирными животными у меня ничего не выходило: то коза взбрыкнет, то уже почти полный кувшин опрокинется. Однако со временем я наловчился и больше не проливал ни капли молока. Ферма кормила меня исправно. Раньше я даже не догадывался, как делаются из молока масло и сыр; после многих проб и неудач мне удалось добиться успеха – теперь эти продукты разнообразили мое меню…
Кто бы смог удержаться от улыбки, глядя на меня и мою маленькую семью, смирно сидящую за обеденным столом?
Во главе уставленного всевозможными яствами стола восседает сам король, то есть я – его величество хозяин острова, имеющий власть казнить и миловать. Я пирую, окруженный верными слугами. Одному только попугаю Попке, как фавориту, разрешается вести со мной беседу. Пес всегда сидит по правую руку; он, бедняга, от старости немного глуховат и обычно дремлет – так и прошла его одинокая жизнь на острове без подруги. Обе кошки не спускают с меня глаз в ожидании подачки… Это уже не те кошки, которых я захватил с корабля. Гостьи из Бразилии давно отправились в кошачий рай, а ко мне прибилась парочка из многочисленного потомства одной из них. Это полудикое кошачье племя доставляло мне много неприятностей и хлопот, пока я не повел против них настоящую войну. Через некоторое время вернулись только двое котят; они были крепкие, ласковые, правда, вороватые, но я оставил их у себя.
И все-таки мне не хватало пироги. Но забрать ее из дальней лагуны было слишком трудно, и я ограничивался пешими прогулками по острову. Время от времени меня тянуло снова взглянуть на очертания загадочной далекой земли. И однажды я снова отправился туда, откуда открывался вид на нее.
Если бы кто-либо повстречал меня в Англии в таком наряде, то долго бы смотрел мне вслед, не зная, задать ли стрекача или расхохотаться до упаду. На голове у меня красовалась бесформенная островерхая шапка мехом наружу с падающей на плечи накидкой, которая предохраняла мои затылок и шею от солнечных лучей и дождя. Нет ничего неприятнее и вреднее, когда в тропиках вода ручьем стекает вам за шиворот. Одет я был в долгополый кожаный камзол с разнокалиберными пуговицами и штаны до колен из шкуры очень старого козла, шерсть которого свисала почти до земли. Чулки мои и башмаки давно износились, и я сшил себе нечто отдаленно похожее на сапоги, застегивающиеся сбоку, словно гетры, но самого невероятного фасона. Поверх камзола я носил широкий пояс из козьей – какой же еще! – шкуры, очищенной от шерсти. Его дополняли пряжка в виде двух тонких ремешков, которыми я стягивал пояс, а по бокам – петли для пилы и топора. За плечами у меня болтались две сумки с порохом и дробью, ружье, корзина, а над головой я держал большой раскрытый меховой зонт, крайне безобразный, однако незаменимый в моих походах.
Что до моего лица, то оно совершенно не походило на негритянское, хотя именно этого и следовало ожидать, поскольку я жил у самого экватора. Кожа лица и рук лишь слегка потемнела, несмотря на то, что я ничуть не боялся загара. Первое время я отпускал бороду, а затем стал подстригать ее ножницами. Усы я оставил, и они отросли такой длины, какую я встречал только у турок-мусульман. Кончики усов свисали и закручивались, я часто цеплялся ими за колючие ветки кустарника, но расстаться с такой красотой у меня не было сил.
Одним словом, в Англии мною пугали бы непослушных детей…
Глава 29След
Впрочем, собственная внешность меня интересовала меньше всего.
Итак, я отправился в новое путешествие и провел около недели вне своего надежного жилища. Для начала я решил еще раз взглянуть на скалистую гряду, которую так неудачно пытался миновать, плывя на пироге, и возле которой меня едва не унесло течением в открытое море. В эту часть острова я пришел самой короткой дорогой, прихватив с собой подзорную трубу. Каково же было мое удивление, когда, взобравшись на холм, никаких бурунов у скал я не обнаружил – в том месте море было лазурным и совершенно спокойным.
Я остался, чтобы понаблюдать за этим загадочным явлением природы и только к вечеру следующего дня пришел к выводу, что причиной бурных течений является чередование приливов и отливов. К тому же существовал определенный промежуток, когда течения бурлили не у самой косы, а на значительном расстоянии от нее. В это время можно было совершенно безбоязненно обогнуть рифы на лодке и наконец-то вернуть ее домой. Однако память тут же услужливо явила картину моей первой морской прогулки, и я, вздрогнув, решил, что уж лучше построю еще одну пирогу, чем рискну повторить ужасное плавание. Пусть будет две лодки – каждая на своей стороне острова, ведь было же у меня два дома!
Первый – и самый главный, моя крепость, – находился под защитой холма и был обнесен двойной оградой. Внутри ухоженного дворика располагалась надежная палатка, а также погреб, кладовая с потайным ходом и тенистой живой изгородью. В пещере имелись очаг, стол, скамья, стулья; в кладовой, сухой и чистой, находились моя посуда и более дюжины корзин разных размеров, наполненных всевозможной провизией, в том числе зерном, из которого я научился печь хлеб. Погреб я также расширил, потому что запасы продуктов у меня не уменьшались, а только увеличивались. Я мог спрятаться от ливней в пещере, но в ясные дни спал в палатке или на свежем воздухе, бросив на траву пару фуфаек и закутавшись в плащ. Неподалеку от этого дома располагались оба поля, которые я старательно возделывал и засевал, из года в год получая отменный урожай ячменя и пшеницы.
Другое мое пристанище, «дачу» в лесу, я тоже содержал в полном порядке. Деревья, которые образовали сплошную живую изгородь, я регулярно подстригал, и все равно весь участок оставался в тени; лестница была надежно спрятана, и только я один мог попасть за ограду и пройти к надежному, укрытому парусиной шалашу. Здесь я проводил немало времени и часто оставался ночевать, поэтому в шалаше была устроена постель из козьих шкур.
Рядом с моим лесным жилищем находились загоны для коз. На то, чтобы огородить пастбище, как помнится, ушло много времени и сил, но я регулярно подправлял и укреплял изгородь новыми кольями, опасаясь, что козы могут разбежаться. Плетеную ограду щедро поливали дожди; ветки, срубленные с живых деревьев, пустили корни и постепенно так разрослись, что образовали своего рода стену вокруг загона – надежную защиту от непрошеных гостей. Моя ферма располагалась в прекрасном месте, стадо с каждым годом увеличивалось, и по моим подсчетам запасов мяса, молока, масла и сыра мне бы хватило лет этак на сорок. Недалеко от этого участка рос виноград, который я сушил на зиму, получая изюм. Я очень дорожил этим лакомством, считая, что оно содержит много питательных, полезных для организма веществ и разнообразит мои завтраки.
Шалаш и ферма находились как раз на полпути между домом и той бухточкой на западном берегу, где я оставил лодку. Поэтому я часто останавливался здесь переночевать, прежде чем предпринять короткую морскую прогулку. За лодкой я тоже приглядывал, чтобы она всегда оставалась чистой и сухой; выбираясь в море в ясную погоду, я старался не отплывать далеко от берега, ловил рыбу или просто катался ради удовольствия…
Однако теперь я перехожу к событию, круто изменившему мою благополучную и размеренную жизнь.
Как-то в полдень я направлялся по берегу к лодке, чтобы заняться рыбалкой, и внимательно смотрел под ноги в надежде обнаружить на берегу черепашьи гнезда. Море в это время было тихим, сонным, даже птицы приумолкли в вершинах пальм. Я шел не спеша, пребывая в меланхолической задумчивости.
Неожиданно я застыл на месте, будто передо мной выросла каменная стена. На песке виднелся четко обозначенный след босой человеческой ноги. Я вздрогнул и осторожно осмотрелся: никого, все, как обычно. Прислушался: тишина, ничего подозрительного, лишь слабые всплески волн да шуршание песка. Я присел на корточки, чтобы рассмотреть отпечаток, все еще надеясь, что он мне привиделся, однако это и в самом деле был человеческий след – пальцы ног, стопа, углубление, оставленное пяткой…
Я поспешно поднялся на холм и оглядел окрестности, но, кроме привычного пейзажа, ничего нового не обнаружил. Спустился вниз – след был на месте. Но почему он был один? Я принялся рыскать вокруг, но это оказалось пустой тратой времени. В смятении и страхе я не придумал ничего лучшего, как вернуться домой. Всю дорогу я оглядывался по сторонам, мне мерещилось бог знает что; я шарахался и вздрагивал от каждого звука, а дикие фантазии заставляли гулко биться мое сердце. Мне казалось, что за каждым деревом кто-то прячется, а кусты подозрительно шевелятся. Мгновенно перебравшись через ограду, будто за мной гнались полчища привидений, я, словно насмерть перепуганный заяц, забился в свое убежище. Позднее я даже не помнил, как попал в свою крепость – через потайной ход или с помощью приставной лестницы…
До самой ночи я не выходил из пещеры, не зажигал светильники; нервы мои были в полном беспорядке – до утра мне не удалось сомкнуть глаз. Причина страха осталась на песке, вдали от моего дома, но от потрясения, которое я пережил, ощущение опасности не исчезло, а напротив, еще сильнее возбудило мое воображение. «А что, если это сам дьявол пришел за моей грешной душой? – думал я. – Кто, кроме него, способен принять человеческий облик и попасть туда, куда никто из людей добраться не может?» Но с другой стороны, успокаивал я себя, если бы врагу рода человеческого вздумалось меня напугать, он бы нашел иной способ это сделать. Сатана не так глуп; в любой момент след ноги могло смыть первой же волной во время прилива…