На протяжении всего следующего года я даже не приближался к моему сторожевому посту – желание расправиться с дикарями окончательно угасло. Да и сами людоеды давно не появлялись. Единственное, что я предпринял, уже почти совершенно успокоившись, так это перевел лодку поближе к дому. Теперь мое суденышко находилось в надежном месте и было готово немедленно выйти в море – в случае, если бы мне пришлось бежать с острова. Неподалеку от лодки я устроил надежный тайник, в котором спрятал якорь, парус, весла и запас всего необходимого в пути.
Я жил размеренно, в кругу повседневных забот, и прекратил свои исследовательские походы по окрестностям. Растил коз, сеял хлеб, латал прорехи в одежде, снова и снова возвращаясь к мысли о том, как надежно оберегало меня божественное провидение. Не наткнись я на отпечаток босой ноги туземца, у меня бы до сих пор не возникло подозрений по поводу грозящей мне опасности. А ведь я в любой момент мог оказаться на волосок от гибели! Путешествуя по острову, рано или поздно я бы встретился с дюжиной размалеванных голодных людоедов. Бегают они необычайно быстро, а их свирепости может позавидовать даже исчадие ада.
Мне становилось не по себе, когда я представлял, что могло ожидать меня в этом случае. И в то же время я не был наивен настолько, чтобы не быть готовым к возвращению дикарей на мой остров…
Постоянное ожидание опасности начисто лишило меня прежнего легкомыслия и безмятежности. Порой мне казалось, что я состарился лет на двести. Я больше не любовался закатами, не бродил по окрестностям, приглядываясь к травам, цветам и деревьям, не слушал пения птиц. Теперь мне не было дела до моих обедов и ужинов; я думал только о том, как вновь сделать свою жизнь безопасной.
Я дошел до того, что не осмеливался вбить гвоздь или разрубить полено без опасения, что этот звук будет услышан кем-то, кто бродит по острову. По той же причине я прекратил охотиться и не решался лишний раз развести огонь в очаге, чтобы дым не выдал моего присутствия. Мне стало не хватать посуды, ведь для того, чтобы наделать новых горшков и кувшинов, нужно было их обжечь как следует, а это требовало большого огня.
Неудивительно, что я испытал огромную радость в тот день, когда случайно обнаружил грот в одной из скал неподалеку от берега. Эта находка на время вернула мне душевное равновесие, и я сейчас расскажу почему.
Вход в эту небольшую пещеру был настолько узким и неприметным, что его невозможно было заметить со стороны. Наткнулся я на него, когда рубил и жег сучья у самого подножия скалы. За грудой камней я заметил лаз, вернее, узкую расщелину, на которую не обратил бы внимания никто, кроме человека, постоянно занятого поисками надежного убежища.
Сучья я жег для того, чтобы получить древесный уголь. Еще в Англии я видел, как его производят, пережигая куски древесины, прикрытые толстым слоем дерна. Дома я опасался разводить огонь, однако не мог обойтись без лепешек и горячей пищи. И тогда мне пришло в голову заменить дрова углем, который горит жарко и совершенно не дает дыма. Я собирал валежник, рубил его, сжигал прямо в лесу, а затем приносил домой готовый уголь.
Увидев расщелину в скале, я немедленно направился к ней, чтобы проверить, насколько она глубока. Когда я не без труда протиснулся в узкий лаз, передо мной неожиданно открылся узкий темный проход, ведущий в более просторное помещение. Не раздумывая, я пополз по нему и вскоре оказался в полной тьме. Подняв руку, я так и не смог дотянуться до свода грота.
А в следующую минуту я вылетел оттуда со скоростью пули – во сто крат быстрее, чем вошел.
Едва опустив руку, я замер и в испуге попятился. Из мрака на меня смотрели два горящих зеленым огнем глаза неведомого существа. Был ли это человек, а может, демон – в тот миг мне было некогда выяснять. Только оказавшись снаружи, я смог вздохнуть полной грудью и опомниться.
«Должно быть, – сказал я себе, – тебе померещилось. У страха, как говорится, глаза велики. Кому, кроме тебя, мог понадобиться этот грот?»
Набравшись храбрости и прихватив горящий сук, я решил тем же путем отправиться на разведку. Однако не успел я протиснуться в лаз, как из глубины грота донесся протяжный стон, за которым последовали хриплое бормотание и тяжелые вздохи.
Я застыл, обливаясь холодным потом и чувствуя, как у меня на затылке встали дыбом волосы, – будь на мне шапка, она непременно свалилась бы с головы…
И все же, собравшись с духом и подбадривая себя мыслью, что Всевышний не покинет меня в беде, я двинулся прямо в то место, откуда исходили таинственные звуки. И что же? При свете факела, который я держал перед собой, я увидел, что в гроте, с тоской уставившись прямо мне в глаза, лежит огромный старый козел.
Я тронул животное ногой, чтобы заставить его подняться, но козел едва смог пошевелиться. По всей вероятности, бедняга был при смерти.
Пока жив, пусть остается здесь, решил я. Уж если он меня так напугал, то любой дикарь, который вздумает сюда сунуться, сбежит без оглядки.
Глава 32Подземный тайник
Оправившись от испуга, я начал осматриваться в гроте. Это было небольшое помещение неправильной формы площадью около двенадцати квадратных футов. Грот был естественного происхождения – его стен никогда не касалась человеческая рука. В дальнем углу виднелся еще один проход, и когда я приблизился к нему, то увидел, что он ведет дальше, вглубь скалы. Проход был достаточно широк, чтобы в него мог протиснуться человек моего сложения, но я не стал обследовать его без предварительной подготовки, решив вернуться сюда на следующий день.
Прихватив свечи, огниво, сделанное из старого ружейного замка, и лопату, я прямо с утра отправился к гроту. Прежде всего мне пришлось похоронить несчастного козла, который скончался минувшей ночью. Затем я вернулся к лазу в глубине грота и немного его расширил. К моей радости, подземный ход постепенно становился просторнее, так что я смог проползти на четвереньках ярдов десять, не имея при этом ни малейшего понятия, куда он ведет. Мною двигало нетерпеливое, почти детское любопытство.
И я был вознагражден за все усилия!
Когда, перемазанный землей и глиной, я наконец-то выбрался из самой узкой части подземного хода, то почувствовал движение воздуха и смог встать, выпрямившись во весь рост.
Я зажег свечу и ахнул от удивления. Передо мной открылась картина, прекраснее которой я еще не видел на своем острове. Я находился в просторном гроте высотой более двадцати футов; пламя свечи отражалось от свода и стен множеством разноцветных огоньков, сверкающих, словно алмазы. Под ногами у меня хрустел чистый сухой гравий – и нигде не было видно никаких признаков плесени и сырости.
«Вот, – подумал я с восторгом, – самое лучшее и безопасное место, где можно хранить вещи, которыми я особенно дорожу: порох и оружие, несколько мушкетов и запасные ружья». Сюда можно поместить также зерно и все то, что боится влаги, грызунов и насекомых. Правда, лаз довольно тесный, но с этим неудобством можно смириться, учитывая все преимущества столь замечательного тайника. В моей домашней крепости остались бы только те припасы и оружие, без которых я не могу обойтись в повседневной жизни.
Не откладывая дело в долгий ящик, я принялся за осуществление намеченного плана.
Когда почти все было перемещено в грот, я неожиданно вспомнил о бочонке с подмоченным порохом. Я достал его из кладовой и вынес на свет. Вскрыв крышку, я обнаружил, что вода проникла в бочонок всего на пол-ладони, а из подмокшего пороха образовалась твердая скорлупа наподобие той, что у кокосовых орехов. Основное же содержимое бочонка осталось совершенно сухим, и это чрезвычайно обрадовало меня. Таким образом, я стал богаче еще на шестьдесят фунтов отменного пороха, что стало для меня настоящим подарком.
Я переправил бочонок в свой новый тайник и с тех пор держал дома только небольшой запас – не более трех фунтов.
В те дни я воображал себя одним из великанов, о которых рассказывают древние легенды, существом, живущим в расщелинах скал и глубоких пещерах, недоступных для смертных. Кто бы меня ни искал, кто бы ни гнался за мной – пусть даже целая орда кровожадных дикарей, – никто не отыщет моего тайного убежища. Я ликовал. А если кто и пойдет за мной по следам, то все равно не сумеет и не осмелится проникнуть в грот…
Все эти события случились на двадцать третьем году моего пребывания на острове.
За эти годы я успел совершенно сжиться со своим положением. Если бы не постоянная необходимость быть настороже и опасность высадки десанта дикарей-людоедов, я охотно согласился бы провести здесь остаток своих дней до самого последнего вздоха и тихо отошел бы в лучший мир, как тот древний козлище, которого я обнаружил в гроте.
У меня, как и у каждого человека, были свои маленькие радости и развлечения. Я поймал еще двух попугаев, и, хотя уделял им гораздо меньше времени и внимания, чем своему любимцу Попке, со временем они тоже научились произносить мое имя – Робинзон Крузо. Вместе со стариком Попкой – я не знал, сколько ему лет, но слышал в Бразилии, что ара порой живут и больше века, – попугаи составляли мне веселую и бесшабашную компанию. Попка уже знал множество слов; в жаркие дни мы с ним любили посидеть в тени и поболтать по душам…
К сожалению, пес, который был мне верным другом на протяжении шестнадцати лет, умер от старости. Что до кошек, то плодились они по нескольку раз в год; я оставлял себе лишь двух или трех самых крепких, послушных и спокойных, остальных же приходилось отпугивать выстрелами, потому что эти наглые создания повадились воровать провизию в погребе и кладовой. Окрестности моего убежища часто оглашались отвратительными кошачьими воплями, но я старался обращать как можно меньше внимания на это одичавшее и отбившееся от рук племя. Кроме того, я держал при себе пару козлят, приучая их брать корм из рук. Живой частокол вокруг моего форта стал таким густым и ветвистым, что больше походил на лес. В его вершинах свили гнезда птицы, будившие меня на рассвете разноголосым пением.