Несмотря на то что мне приходилось постоянно оставаться начеку, я, признаться, был доволен своей участью.
Однако тихой жизни вскоре пришел конец.
Зло, которое ежедневно нам докучает, подчас кажется страшнее всего остального, что только может случиться с человеком. Но именно оно становится в своем роде пробным камнем, испытанием, которое закаляет человека и готовит его к грядущим трудностям и бедствиям. Я мог бы привести тому множество примеров, включая и свою собственную судьбу. Но в этом смысле особенно замечательны события последних лет моего пребывания на острове.
Наступил декабрь – пора летнего солнцестояния и сбора урожая. В эти дни я проводил все время на полях, где созревал хлеб. Однажды, как и всегда, я поднялся на рассвете, перекусил, приготовил все необходимое и отправился в путь. Однако, пройдя совсем немного, я застыл на месте как громом пораженный: над береговыми зарослями поднимался к небу густой дым костра. Причем костер этот находился не на той стороне острова, где обычно высаживались дикари, а гораздо ближе к моему дому.
Я бросился к частоколу и затаился среди густых ветвей. Ноги едва держали меня. Я лихорадочно думал о том, что дикари – если, конечно, они разбредутся по острову – непременно наткнутся на поля, возделанные мною, и загоны с козами. Им станет ясно, что здесь живут люди, и они не успокоятся, пока не разыщут меня.
Я перебрался через ограду и стал готовиться к обороне.
Поспешно зарядив мушкеты в бойницах, я прихватил пистолеты и ружье и, помолившись, твердо решил сражаться с варварами до последнего вздоха.
Прошло два часа, но ничего не происходило: все так же шумела листва, пели птицы, грелись на солнышке котята и дремали на кровле моей палатки попугаи.
Я отложил оружие. Неизвестность мучила меня гораздо сильнее, чем опасность быть съеденным дикарями, и, взвесив все за и против, я решил выйти за ограду и разведать обстановку.
Самым удобным местом для наблюдения за этой частью берега был холм, у подножия которого находился мой дом. Я взял заряженное ружье и подзорную трубу, осторожно перелез через частокол, пробрался сквозь заросли и начал карабкаться наверх. Взмокнув от усилий и напряжения, я наконец-то достиг вершины холма. Отсюда все побережье было видно как на ладони. Расположившись на площадке, я прилег на землю и направил подзорную трубу в ту сторону, где по-прежнему поднимался дым. И сразу увидел голых дикарей, сидящих у костра. Их было человек десять, и, полагаю, они развели огонь совсем не для того, чтобы погреться.
Туземцы прибыли в двух больших пирогах – те стояли высоко над линией прибоя, и было ясно, что раньше наступления прилива им не удастся сняться с мели и отправиться в обратный путь. Женщин среди дикарей не было, и то, что они посетили остров ради очередного варварского пиршества, не вызывало никаких сомнений. Я провел на холме еще пару часов и хорошо видел их дикие пляски. До меня даже доносились их крики и нестройное пение.
Трудно представить смятение, в которое повергло меня это событие. Больше всего меня встревожило то, что туземцы высадились на моей стороне острова, а не там, где обычно. Впрочем, постепенно я успокоился, поняв, что незваные гости отчалят с приливом и я снова смогу выходить из дома.
Как только дикари уселись в пироги и отплыли от берега, я спустился с холма и, прихватив с собой ружья, пистолеты и саблю, отправился к тому месту, где впервые обнаружил следы зловещей трапезы. Путь туда занял у меня около часа. Из-за деревьев я заметил в море еще три пироги – они направлялись от острова к той земле, которую я видел на горизонте.
Об остальном вы уже догадались. На берегу, как обычно, остались ужасные следы кровавого пира.
Глава 33Пушечный выстрел
Прошло больше года, прежде чем дикари снова появились на моем острове.
За все это время я не встретил никаких признаков их пребывания. Разумеется, в сезон дождей туземцам тут нечего было делать, а в этом году плохая погода затянулась, море все время штормило.
Несмотря на отсутствие врагов, я вел довольно жалкую и беспокойную жизнь; бесконечное ожидание и страх перед внезапным столкновением с туземцами изводили меня настолько, что тоскливое уныние стало привычным спутником моих дней и ночей. Меня терзали мелкие хвори, и одна лишь мысль о том, что я все-таки немало сделал для своего благополучия и безопасности, немного утешала меня. Мне снились тревожные сны: то я сражаюсь с полчищем каннибалов, то бегу в ужасе от них, то снова вижу картины человекоубийств и адских плясок.
В середине мая, а если быть точным – то есть соотносить время с зарубками на моем календаре – шестнадцатого числа, с утра на море началась буря. К полудню она усилилась и продолжалась до вечера. Ветер беспрестанно дул с юго-запада, и я, прихватив Библию, перебрался из палатки в более тихую и сухую пещеру. Устроившись поудобнее, я раскрыл книгу и едва успел прочитать первые слова, как вдруг до меня донесся отдаленный пушечный выстрел.
Я вздрогнул от неожиданности. Будучи готов ко всему что угодно, я растерялся. Вот так сюрприз!
Возбужденный до предела, я, недолго думая, схватил ружье, подзорную трубу, второпях сунул в пришитый к поясу кожаный карман кисет с табаком, трубку и огниво и поспешил на вершину холма. Едва я поднялся на площадку, как прогремел второй выстрел. Не мешкая ни секунды, я начал лихорадочно собирать мелкие сучья и ветки, а затем с третьей попытки развел костер. Ветер подхватил струйку дыма и унес ее вдаль, но постепенно огонь разгорался все сильнее.
По звуку второго выстрела я определил направление и понял, что пушка палит в том месте, куда однажды меня унесло течением в лодке. Но даже в подзорную трубу я ничего не мог разглядеть из-за громадных волн, разбивавшихся о скалы. Тем не менее у меня были все основания предположить, что бедствие терпит большой корабль, возможно отставший от каравана. И если я ничем не могу помочь морякам, может статься, что они сами, заметив огонь на острове, поменяют курс и доберутся сюда. Тогда я буду спасен!
Я надеялся, что так оно и будет, тем более что вскоре прозвучал третий выстрел, вселивший в меня уверенность, что на корабле все-таки заметили мой костер.
Я поддерживал огонь весь вечер и в течение всей ночи, время от времени спускаясь в рощу за дровами, но выстрелы прекратились. Когда совсем рассвело, я сразу схватился за подзорную трубу, однако опять ничего не смог разобрать из-за туманной мглы, хотя море немного успокоилось и ветер совершенно стих. Единственное, что мне удалось разглядеть, – это неподвижный силуэт, чернеющий рядом с цепью рифов у южной оконечности острова.
Весь день я следил за этим таинственным силуэтом и ломал голову над тем, что может означать его полная неподвижность. Наконец я предположил, что это корабль, стоящий на якоре, и, чтобы получить подтверждение своей догадки, отправился в юго-восточную часть острова. Ружье было со мной, но признаюсь честно: в тот момент я и думать забыл о дикарях – настолько вчерашнее происшествие волновало меня.
Я выбрался к скалам, поднялся на пригорок, с которого когда-то наблюдал прихотливую игру течений, и вздох разочарования вырвался из моей груди: передо мной был лишь остов корабля, очевидно разбившегося этой ночью о рифы. Мне было бесконечно горько и от моей ошибки, и от того, что здесь наверняка погибли люди. Моряки не могли знать, что течение несет их во мраке к скалистому мысу, ну а шторм довершил остальное, швырнув корабль на рифы, почти полностью покрытые водой. Едва ли с корабля могли видеть остров, и третий выстрел орудия был не ответом на мой сигнальный огонь, а отчаянным и безнадежным призывом о помощи. Я же расценил его так, как мне хотелось, а действительность оказалась совсем иной.
Существовало три варианта событий. Первый, самый печальный: моряки с наткнувшегося на рифы корабля спустили на воду шлюпки и попытались спастись, однако их постигла та же участь, что и наш экипаж – шлюпка затонула и никто не сумел достичь берега. Шлюпку также могло унести в открытое море, где, скорее всего, спасшихся моряков ждала голодная смерть или гибель от жажды. И наконец, – я отчаянно надеялся на это – корабль был торговым, плыл в составе каравана и всему экипажу, несмотря ни на что, удалось спастись, перебравшись на другое судно. Я хорошо представлял, как сложна и опасна такая операция, но все-таки хотел верить, что все обошлось благополучно…
Мне было до слез жаль этих людей, ибо я сам когда-то пережил нечто подобное. И вот результат, с горькой усмешкой подумал я: судьба была ко мне милосердной и одновременно жестокой, поскольку дважды у берегов этого острова терпели крушение корабли, а остаться в живых довелось мне одному. Я прошептал: «Господи, пусть случится чудо и хотя бы одному из этих несчастных моряков удастся спастись! У меня был бы товарищ, вдвоем нам было бы не так тяжело жить на этом острове… и все изменилось бы к лучшему…»
Однако мне не суждено было что-либо узнать об участи экипажа.
Через несколько дней море выбросило на берег тело юноши-юнги – я обнаружил его, когда снова отправился к скалам. Он был в матросской форме – в куртке, коротких холщовых штанах и синей изорванной рубашке. В карманах куртки, кроме трубки и пары золотых монет, не оказалось никаких бумаг, из которых можно было бы узнать его национальность. Внешне юноша походил на европейца. Я похоронил беднягу у подножия скалы, напротив того места, где разбился его корабль, поставил безымянный крест и взял себе на память его курительную трубку.
И все-таки я не мог отделаться от мысли, что на изуродованном судне кто-то остался в живых и теперь нуждается в моей помощи. Я слепо надеялся на такую случайность и вынашивал планы добраться до корабля. Это было крайне сложно и опасно, но нетерпение придавало мне смелости.
Наконец наступил полный штиль, оставалось рассчитать время прилива и отлива, после чего можно было попытаться достичь судна на лодке. Путь предстоял неблизкий, ведь моя пирога находилась далеко от этого места, но меня это не останавливало.