Пятнице не понадобилось много времени, чтобы перенять у меня навыки обращения с теслом, топором и пилой. За месяц упорного труда мы придали нашей пироге необходимую форму и выдолбили ее изнутри. Затем две недели ушло у нас только на то, чтобы с помощью деревянных катков и рычагов доставить лодку к берегу моря. Медленно и упорно, шаг за шагом мы перемещали эту огромную тяжесть. Порой за целый день, выбиваясь из сил, нам удавалось сдвинуть пирогу на каких-нибудь два-три ярда.
Когда же пирога наконец была спущена на воду, я пришел в восхищение, наблюдая за тем, с какой ловкостью и умением Пятница управляется с веслами и рулем. В его руках большая и тяжелая лодка, способная вместить два десятка человек, казалась легкой как перышко.
Я спросил Пятницу, кажется ли ему пирога надежной, и он ответил, что даже шторм не помешает ей добраться до цели.
Мы решили оснастить наше судно не только веслами, но и мачтой, парусом и якорем.
Для мачты я выбрал молодую кедровую сосну, приказал Пятнице срубить ее и очистить от веток и коры. Парусом я занялся сам. У меня в кладовой лежало немало старых корабельных парусов, в том числе и разрезанных на части. Но так как они пролежали уже много лет и я не заботился об их сохранности, большая часть парусины истлела и пришла в полную негодность. Однако я все-таки нашел два подходящих по размерам и довольно прочных куска, сшил их и соорудил косой парус вроде тех, которые в Англии называют «баранья лопатка». Обычно под такими парусами ходят корабельные шлюпки.
Я умел управлять косыми парусами еще с тех времен, когда бежал от мавров на баркасе, и мог быстро обучить этому нехитрому искусству Пятницу.
Два месяца ушло у нас на установку мачты, снастей и парусов. К мачте я прикрепил небольшой поворотный штаг, что позволило пироге лавировать и даже идти против ветра, а на корме установил руль. Мы с Пятницей были не слишком умелыми кораблестроителями, но нас подталкивало сознание того, как важны и нужны все эти устройства в открытом море, поэтому мы не жалели труда.
Когда все было готово, я показал на практике моему дикарю, как управляться с парусом, как ходить галсами и поворачивать с помощью руля. Вскоре Пятница стал настоящим мореходом, за одним исключением – он никак не мог понять, каким образом следует пользоваться компасом и зачем этот прибор нужен в море. Туземцы вообще не совершают долгих плаваний, а во время коротких переходов между островами ориентируются по звездам и солнцу. В этих краях не бывает густых туманов, а пасмурная погода стоит недолго, поэтому небесные светила почти всегда видны.
Наступил двадцать седьмой год моего заточения на острове, и хотя последние три года, которые я провел в обществе моего Пятницы, не шли ни в какое сравнение с прежним одиночеством, время это можно было сопоставить с целой человеческой жизнью. День моего прибытия на остров я всегда праздновал с искренней благодарностью Всевышнему за его милосердие. А теперь у меня было еще больше причин благодарить Создателя – передо мной забрезжила надежда на освобождение. Я верил всем сердцем, что до возвращения на родину мне осталось провести здесь не больше года, однако продолжал ухаживать за своими полями, собирал и сушил виноград, доил коз, чинил ограды и ловил рыбу вместе с моим товарищем по несчастью.
Наступил сезон дождей; один за другим на остров обрушивались штормы, и для того, чтобы сохранить нашу новую лодку в целости, я привел ее в тот самый залив, где когда-то причаливал на плотах с имуществом погибшего корабля. Во время самого высокого прилива Пятница выкопал на суше небольшой бассейн, достаточно просторный, чтобы пирога оставалась в нем на плаву; затем мы ввели туда наше судно и отгородили бассейн от залива прочной плотиной.
Теперь наша лодка находилась на берегу и одновременно на воде, и самые высокие прибойные волны были ей не страшны. Чтобы предохранить пирогу от дождей, мы прикрыли ее толстым слоем древесных ветвей – получилось нечто вроде шалаша. Оставалось дождаться ноября – на этот месяц я назначил отплытие Пятницы.
Как только установилась хорошая погода, я занялся подготовкой всего, что необходимо для путешествия. В первую очередь нужно было собрать достаточный запас провизии и упаковать ее так, чтобы ее не испортила соленая вода. Уже через неделю я рассчитывал разрушить во время прилива плотину и перегнать пирогу из бассейна в залив.
Однажды утром я занимался обычными делами, а Пятницу отправил на взморье, чтобы он поискал в песке гнезда зеленых черепах. Черепашьи яйца были нашим обычным лакомством. Не прошло и получаса, как я увидел, что мой приятель мчится обратно. Перемахнув через частокол, Пятница бросился ко мне и, не успел я открыть рот, чтобы спросить, что случилось, закричал, задыхаясь:
– О, мой господин! Беда! Случилось плохое!
– Что такое, Пятница, говори толком!
– Там… ох… – Он едва переводил дух. – Там один, два, три лодка! Один, два, три!
Зная его манеру изъясняться, я решил, что лодок шесть, но оказалось, что все-таки три.
– Ну и чего ты так испугался? – произнес я как можно спокойнее, чтобы ободрить его. – Подумаешь, лодки!
Однако Пятница был в панике и дрожал всем телом. Оказывается, он вбил себе в голову, что те дикари, от которых он спасся, снова явились за ним и теперь рыщут по всему острову, чтобы съесть его.
Пришлось сказать ему, что и я в такой же опасности и при случае меня съедят с не меньшим аппетитом, чем его. Но живьем в руки каннибалам мы не дадимся, и, по-видимому, придется вступить с ними в бой.
– Ты готов сражаться, Пятница? – спросил я.
– Пятница стрелять! – отвечал он. – Но их много, очень много!
– Не беда, – сказал я. – Все они разбегутся при первом же мушкетном выстреле. Я буду защищать тебя, а ты защитишь меня.
– Пятница умереть, когда господин прикажет умереть! – твердо произнес мой верный туземец, уже овладев собой.
Мы с ним сделали по доброму глотку рома, зарядили охотничьи ружья и мушкеты крупной дробью и прихватили еще пару пистолетов. Я подвесил к поясу свою тяжелую ржавую саблю без ножен и вручил Пятнице плотницкий топор.
После этого я поднялся на склон холма над нашим убежищем и, глядя в подзорную трубу, насчитал на берегу двадцать одного дикаря, трех пленников и три пироги. Нетрудно было догадаться, что единственной целью прибытия этой орды было людоедское празднество, варварский ритуал, который они справляли после всякой победы в стычках с соседями.
На этот раз дикари причалили не к тому месту, откуда сбежал Пятница, а гораздо ближе к нашему заливу. Берег там был более отлогим, и лес подступал почти к самой воде.
Меня переполняло негодование, когда я наблюдал за тем, как негодяи готовятся к своей кровавой забаве едва ли не у порога нашего дома. Я бегом вернулся к Пятнице и сообщил ему, что принял решение напасть на дикарей врасплох и перебить всех до единого.
Мы нагрузились оружием – Пятница взял два мушкета и ружье, а за пояс заткнул один из пистолетов, себе я оставил также два мушкета и охотничье ружье. Кроме того, я сунул в карман флягу с ромом, а Пятнице дал нести кожаный мешок с порохом и пулями.
Перед тем как перебраться через частокол, я строго-настрого приказал ему ни на шаг не отходить от меня, не стрелять, ничего не делать без моей команды и не произносить ни слова, что бы ни случилось.
Выйдя из дома, мы свернули направо и сделали лесом крюк около мили, чтобы обойти залив и приблизиться к неприятелю на ружейный выстрел незамеченными. Однако уже в пути в голову мне начали приходить некоторые мысли, которые поколебали мою решимость.
Нет, я не боялся многочисленных врагов – они по сравнению с нами были почти безоружными, и даже если бы я остался один, без Пятницы, то наверняка справился бы с ними. Но какая причина, спрашивал я себя, вынуждает тебя, Робинзон, идти на убийство и обагрять руки кровью? Эти люди не причинили тебе никакого зла, а их зверские обычаи ничем не отличаются от обычаев десятков других племен и народов. В сущности, они не виноваты в том, что соблюдают те же ритуалы, которые соблюдали их предки в десяти поколениях. Бог лишил из света разума, но не мне быть судьей их поступков, и уж тем более исполнителем приговора. И если Бог сочтет нужным, то сам покарает их за все злодеяния!
Конечно, у Пятницы имелись оправдания: эти люди были его врагами, он находился с ними в состоянии войны и имел полное право напасть на них. Пятница, но не я.
Глава 40Пятница и его отец
Эта мысль так глубоко запала мне в душу, что я решил подобраться к дикарям поближе, чтобы взглянуть на их чудовищный пир, и уж тогда начать действовать по обстоятельствам и так, как внушит мне Провидение. По крайней мере, пока я не собирался вмешиваться во что бы то ни было.
С такими мыслями я пробирался по лесу, стараясь двигаться как можно осторожнее. Пятница следовал за мной по пятам. Мы не останавливались до самой противоположной опушки, неподалеку от которой расположились дикари. Теперь нас отделял от них лишь небольшой перелесок.
Я шепотом подозвал моего спутника, указал ему на огромное дерево, возвышавшееся над всеми вершинами, и велел попробовать забраться туда, чтобы в точности разведать, чем занимаются туземцы. Пятница повиновался и вскоре, вернувшись обратно, сообщил, что с дерева все видно как на ладони. Дикари сидят у огня, пожирая одного из пленников, а другой, связанный, лежит на песке в ожидании своей участи. Нет никаких сомнений, что негодяи умертвят и его.
Тут в моей душе вспыхнуло пламя гнева. А Пятница добавил: пленник этот явно не принадлежит ни к одному туземному племени, потому что кожа у него светлая, а лицо заросло бородой. Очевидно, он из тех «бородатых людей», о чьем прибытии в здешние края мой спутник уже рассказывал мне.
При упоминании о бородатом белом человеке я почувствовал настоящий ужас. Забравшись на нижние ветви того же дерева, где только что побывал Пятница, с помощью подзорной трубы я смог разглядеть на прибрежном песке связанного лианами человека. Это, несомненно, был европеец, хотя дикари не оставили на нем ни клочка одежды.