С 10 по 14 мая. Все эти дни бывал на корабле. Добыл много кусков дерева, досок, брусьев и т. п., а также два-три центнера железа.
15 мая. Сегодня брал с собой на корабль два маленьких топора: хотел попробовать отрубить кусок листового свинца. Но так как свинец лежит фута на полтора под водой, то я не мог ударить с надлежащей силой.
16 мая. Ночью поднялся сильный ветер. Остов корабля ещё больше расшатало волнами. Я долго искал в лесу голубей на обед, замешкался и уж не мог попасть на корабль из-за прилива.
17 мая. Сегодня видел несколько обломков корабля, прибитых к берегу, милях в двух от моего жилья. Я решил взглянуть, что это такое; оказалось: кусок от носовой части, но такой большой и тяжёлый, что я не мог его поднять.
24 мая. Все эти дни работал на корабле. С величайшим трудом так сильно расшатал ломом несколько предметов, что с первым же приливом всплыли наверх несколько бочек и два матросских сундука. Но ветер дул с берега, так что их угнало в море. Зато сегодня прибило к берегу несколько обломков и большую бочку с остатками бразильской свинины, которая, впрочем, была совсем попорчена солёной водой и песком.
Я продолжал эту работу с 25 мая по 15 июня ежедневно, кроме тех часов, когда приходилось добывать пропитание. Но с тех пор, как возобновились мои работы, я охочусь только во время прилива, чтобы к началу отлива уже ничто не мешало мне идти к кораблю. За эти три недели набрал такую кучу дерева и железа, что их хватило бы на хорошую лодку, если б я сумел её сделать. Кроме того, мне удалось всё же нарезать в несколько приёмов до центнера листового свинца.
16 июня. Нашёл на берегу большую черепаху. Раньше я никогда их здесь не видал, что объясняется просто случайностью, так как черепахи на моём острове были совсем не редкость, и, если б я попал на другую сторону острова, я мог бы ловить их сотнями каждый день.
17 июня. Весь день жарил черепаху на угольях. Нашёл в ней штук шестьдесят яиц. Никогда в жизни я не едал такого вкусного мяса, да и неудивительно: с тех пор как я оказался на этом ужасном острове, мою пищу составляли исключительно козы да птицы.
18 июня. С утра до вечера шёл дождь, и я не выходил. Должно быть, я простудился, и весь день меня знобит.
19 июня. Мне очень нездоровится: так зябну, точно на дворе зима.
20 июня. Всю ночь не сомкнул глаз: сильная головная боль и озноб.
21 июня. Совсем плохо. Смертельно боюсь занемочь всерьёз: каково будет тогда моё положение без всякой помощи!
22 июня. Сегодня мне получше, но страх болезни не покидает меня.
23 июня. Опять нехорошо: весь день знобило и сильно болела голова.
24 июня. Гораздо лучше.
25 июня. Был сильный приступ лихорадки; в течение часов семи меня бросало то в холод, то в жар. Закончился приступ лёгкой испариной.
26 июня. Лучше. У меня вышел весь запас мяса, и я ходил на охоту, хотя чувствовал страшную слабость. Убил козу, через силу дотащил её до дому, изжарил кусочек на угольях и поел. Мне очень хотелось сварить из неё супу, но у меня нет горшка.
27 июня. Опять лихорадка настолько сильная, что я весь день пролежал в постели, не ел и не пил. Я умирал от жажды, но не в силах был встать и сходить за водой. Я метался часа два или три, покуда приступ не прошёл, и я уснул и не просыпался до поздней ночи. Проснувшись, почувствовал себя гораздо бодрее, хотя был очень слаб. Меня мучила жажда, но у меня не было ни капли воды. Под утро я снова уснул.
28 июня. Наутро, немного освежённый сном, я встал; моя лихорадка совершенно прошла; но я рассудил, что на другой день приступ может повториться, и потому решил заранее припасти всё необходимое на этот случай. Первым делом я наполнил водой большую четырёхугольную бутыль и поставил её на стол на таком расстоянии от постели, чтобы до неё можно было достать не вставая; а чтобы обезвредить воду, лишив её свойств, вызывающих простуду или лихорадку, я влил в неё около четверти пинты рому. Затем я отрезал козлятины и изжарил её на угольях, но съел самый маленький кусочек – больше не мог. Пошёл было прогуляться, но от слабости еле передвигал ноги. Вечером поужинал тремя испечёнными в золе черепашьими яйцами.
Перед ужином снова пытался пройтись, но был так слаб, что с трудом мог нести ружьё. Прошёл недалеко, сел на землю и стал смотреть на расстилавшееся передо мной гладкое и спокойное море. Задумчивый и грустный поднялся я и побрёл в своё убежище. Я перелез через ограду, зажёг светильник, так как уже начинало смеркаться, и опустился на стул у стола. Страх перед тем, что болезнь может вернуться, весь день не покидал меня, и вдруг я вспомнил, что жители Бразилии от всех почти болезней лечатся табаком; между тем в одном из моих сундуков лежало несколько пачек. Я встал и пошёл за табаком в свою кладовую.
Я не знал, как применяется табак против болезней, не знал даже, помогает ли он от лихорадки; поэтому я произвёл несколько опытов в надежде, что так или иначе действие его должно проявиться. Прежде всего я отделил из пачки один лист, положил его в рот и разжевал. Табак был ещё зелёный, очень крепкий; вдобавок, я к нему не привык, так что сначала он почти одурманил меня. Затем я положил немного табаку в ром и настаивал его час или два с тем, чтобы выпить эту настойку перед сном. Наконец я сжёг немного табаку в жаровне и втягивал носом дым до тех пор, пока не начинал задыхаться; я повторил эту операцию несколько раз.
Настала ночь, от табака голова моя отяжелела, и мне захотелось спать. Я выпил табачную настойку и лёг. Настойка оказалась такой крепкой и противной на вкус, что я еле её проглотил. Она сразу бросилась мне в голову, и я крепко уснул. Когда я проснулся на другой день, было, судя по солнцу, около трёх часов пополудни; мне сдаётся, что я проспал тогда не одну, а две ночи и проснулся только на третий день; по крайней мере ничем другим я не могу объяснить, каким образом из моего счёта выпал один день, как это обнаружилось спустя несколько лет.
Но как бы то ни было, этот сон удивительно меня освежил: я встал бодрый и в весёлом настроении духа. У меня заметно прибавилось сил, желудок, очевидно, поправился, ибо я чувствовал голод. Лихорадка в тот день не повторилась, и вообще с тех пор я начал быстро выздоравливать. Это было 29 июня.
30-е число было счастливым для меня днём. Выходил с ружьём, но старался не слишком удаляться от дома. Убил несколько морских птиц, похожих на казарок. Принёс их домой, но не решился съесть, ограничив свой обед черепашьими яйцами, которые были очень вкусны. Вечером повторил приём лекарства, которое так помогло мне накануне (я говорю о табачной настойке на роме). Только в этот раз я выпил его не так много, табачных листьев не жевал и не вдыхал табачного дыма. Однако на другой день, 1 июля, чувствовал себя не так хорошо: меня опять знобило, хотя и не сильно.
2 июля. Снова принял табак всеми тремя способами, как в первый раз, удвоив количество выпитой настойки.
3 июля. Окончательно освободился от приступов лихорадки, однако полностью силы мои восстановились лишь по прошествии нескольких недель.
4 июля. Теперь, как только ко мне вернулись здоровье и силы, я стал энергично работать над восполнением того, чего мне ещё не хватало.
С 4 по 14 июля я большею частью ходил с ружьём, но каждый раз лишь понемногу, как положено человеку, который не совсем ещё окреп после болезни, ибо трудно себе представить, как я отощал тогда и ослаб. Моё лечение табаком, вероятно, никогда ещё до сих пор не применялось против лихорадки, и я не решусь никому рекомендовать его. Правда, оно остановило болезнь, но вместе с тем страшно ослабило меня, и в течение некоторого времени я страдал судорогами во всём теле и нервною дрожью.
Кроме того, болезнь научила меня, что здесь пагубнее всего для здоровья оставаться под открытым небом во время дождей, особенно если они сопровождаются грозами и ураганами, и что поэтому не так опасны дожди, которые льют в дождливый сезон, то есть в сентябре и октябре, как те, что перепадают случайно в сухую пору.
Прошло десять с лишком месяцев моего житья на злосчастном острове. Я был твёрдо убеждён, что никогда до меня человеческая нога не ступала на эти пустынные берега, так что приходилось, по-видимому, отказаться от всякой надежды на избавление. Теперь, когда я был спокоен за безопасность моего жилья, я решил более основательно обследовать остров и посмотреть, нет ли на нём ещё каких-нибудь животных и растений, неизвестных мне до сей поры.
Я начал это обследование 15 июля. Прежде всего я направился к той бухточке, где я причаливал с моими плотами. Пройдя мили две вверх по течению, я убедился, что прилив не доходит дальше и, начиная с этого места и выше, вода в ручье была чистая и прозрачная. Из-за сухого времени года ручей местами если не пересох, то еле струился.
По берегам его тянулись красивые луга, ровные, гладкие, покрытые травой, а дальше – там, где низина постепенно переходила в возвышенность и куда, надо думать, не достигала вода, – я обнаружил обилие зелёного табака с высокими и толстыми стеблями. Там были и другие растения, каких я раньше никогда не видал; весьма возможно, что, знай я их свойства, я мог бы извлечь из них пользу для себя. Я искал кассавы[9], из корня которой индейцы тех широт делают муку, но не нашёл. Я увидел также большие растения вроде алоэ и сахарный тростник. Но я не знал, можно ли как-нибудь употребить алоэ; что же касается сахарного тростника, то он рос в диком состоянии и потому вряд ли годился в пищу. На первый раз я удовольствовался этими открытиями и пошёл домой, раздумывая по дороге о том, как бы мне научиться распознавать свойства и доброкачественность плодов и растений, которые я найду. Но мне не удалось ничего придумать. Во время пребывания в Бразилии я так мало обращал внимания на тамошнюю флору, что не знал даже самых обыкновенных полевых растений; во всяком случае, мои сведения почти не пригодились в теперешней моей бедственной жизни.