Покуда рос мой хлеб, я сделал маленькое открытие. Как только прекратились дожди и погода установилась – это было приблизительно в ноябре, – я отправился на свою лесную дачу, где нашёл всё в том же виде, как оставил, несмотря на то, что не был там несколько месяцев. Двойной плетень, поставленный мной, был не только цел, но все его колья, на которые я брал росшие поблизости молодые деревца, пустили длинные побеги. Я не знал, что это за деревья, и был изумлён, увидя, что моя ограда зазеленела. Я подстриг все деревца, постаравшись придать им по возможности одинаковую форму. Трудно описать, как красиво разрослись они за три года. Несмотря на то что огороженное место имело до двадцати пяти ярдов в диаметре, деревья скоро покрыли его своими ветвями и давали густую тень, в которой можно было укрыться от солнца в период жары.
Это навело меня на мысль нарубить ещё несколько таких же кольев и вбить их полукругом вдоль ограды моего старого жилья. Так я и сделал. Я втыкал их в два ряда, ярдов на восемь отступая от прежней ограды. Они принялись, и вскоре у меня образовалась живая изгородь; сначала она укрывала меня от зноя, а впоследствии послужила мне для защиты.
По моим наблюдениям, на моём острове времена года следует разделять не на холодные и тёплые, как они делятся у нас в Европе, а на дождливые и сухие, приблизительно таким образом:
Изведав на опыте, как вредно для здоровья пребывание под открытым небом во время дождя, я теперь всякий раз перед началом дождей заблаговременно запасался провизией, чтобы выходить пореже, и просиживал дома почти все дождливые месяцы.
Я пользовался этим временем для работ, которые можно было производить, не покидая жилища. В моём хозяйстве недоставало ещё очень многих вещей, а чтобы сделать их, требовались упорный труд и неослабное прилежание. Я, например, много раз пытался сплести корзину, но все прутья, какие я мог достать, оказывались такими ломкими, что у меня ничего не выходило. В детстве я очень любил ходить к одному корзинщику, жившему по соседству от нас, и смотреть, как он работает. Теперь это мне очень пригодилось. Как все мальчишки, я был весьма наблюдателен и полон готовности помогать взрослым. Иной раз я помогал и корзинщику, так что теперь мне не хватало только материала, чтобы приступить к работе. Вдруг мне пришло в голову, не подойдут ли для корзины ветки тех деревьев, из которых я нарубил кольев и которые потом проросли; ведь у них должны быть упругие, гибкие ветки, как у нашей английской вербы, ивы или лозняка. И я решил попробовать.
На другой же день я отправился на свою дачу, как я называл моё жильё в долине, нарезал там несколько веточек, выбирая самые тонкие, и убедился, что они как нельзя лучше годятся для моей цели. В следующий раз я пришёл с топором, чтобы сразу нарубить, сколько мне нужно. Нарубив прутьев, я сволок их за ограду и принялся сушить, а когда они подсохли, перенёс в пещеру. В ближайший дождливый сезон я принялся за работу и наплёл много корзин для носки земли, для укладки всяких вещей и для разных других надобностей. Правда, у меня они не отличались изяществом, но вполне годились для моих целей. С тех пор я никогда не забывал пополнять свой запас корзин: по мере того как старые разваливались, я плёл новые. Особенно я запасался прочными глубокими корзинами для хранения в них зерна на тот случай, если у меня накопится большое его количество.
Разрешив эту задачу, на что у меня ушла уйма времени, я стал придумывать, как мне восполнить ещё два недостатка. У меня не было посуды для хранения жидкости, если не считать двух бочонков, занятых ромом, да несколько бутылок и бутылей, в которых я держал воду и спирт. У меня не было ни одного горшка, в котором можно было бы что-нибудь сварить. Правда, я захватил с корабля большой котёл, но он был слишком велик, чтобы варить в нём суп и тушить мясо. Другая вещь, о которой я часто мечтал, была трубка, но я не умел сделать её. Однако в конце концов я придумал, чем её заменить.
Всё лето, иначе говоря, всё сухое время года, я был занят устройством живой изгороди вокруг своего старого жилья и плетением корзин. Но меня отвлекло новое дело, отнявшее у меня гораздо больше времени, чем я рассчитывал.
Я уже говорил, что мне давно хотелось обойти весь остров и что я несколько раз доходил до ручья и дальше, до того места долины, где я построил свой шалаш и откуда открывался вид на море по другую сторону острова. И вот я наконец решился пройти весь остров поперёк и добраться до противоположного берега. Я взял ружьё, топорик, больше, чем обычно, пороха, дроби и пуль, прихватил про запас два сухаря и большую кисть винограда и пустился в путь в сопровождении собаки. Пройдя то место долины, где стоял мой шалаш, я увидел впереди на западе море, а дальше виднелась полоса земли. Был яркий, солнечный день, и я хорошо различал землю, но не мог определить, материк это или остров. Эта земля представляла собою высокое плоскогорье и отстояла очень далеко от моего острова.
Я не имел понятия, что это за земля, и мог сказать только одно – должно быть, это какая-нибудь часть Америки, лежащая недалеко от испанских владений. Весьма возможно, что она населена дикарями и что, если б я попал туда вместо моего острова, моё положение было бы ещё хуже. И как только у меня явилась эта мысль, я перестал терзаться бесплодными сожалениями, зачем меня выбросило именно сюда.
К тому же, подумав как следует, я сообразил, что если новооткрытая мною земля составляет часть испанских владений, то рано или поздно я непременно увижу какой-нибудь корабль, идущий туда или оттуда. Если же это не испанские владения, то, стало быть, это береговая полоса, лежащая между испанскими владениями и Бразилией, населённая исключительно дикарями, и притом самыми свирепыми – людоедами, которые убивают и съедают всех, кто попадает им в руки.
Погрузившись в такие размышления, я не спеша подвигался вперёд. Эта часть острова показалась мне гораздо привлекательнее той, в которой я поселился: везде, куда ни взглянешь, зелёные луга, пестреющие цветами, красивые рощи. Я заметил здесь множество попугаев, и мне захотелось поймать хоть одного, чтобы приручить его и научить разговаривать. После многих бесплодных попыток мне удалось изловить птенца, сбив его палкой; он быстро оправился, и я принёс его домой. Но понадобилось несколько лет, прежде чем он заговорил; тем не менее я всё-таки добился, чтобы он стал называть меня по имени.
Я остался как нельзя более доволен моим обходом. В низине, на лугах, мне попадались зайцы и много лисиц; но эти лисицы резко отличались от своих родичей, которых мне случалось видеть раньше. Мне не нравилось мясо этих животных, хотя я и подстрелил их несколько штук. Да, впрочем, в этом не было и надобности: в пище я не терпел недостатка; можно даже сказать, что я питался очень хорошо. Я всегда мог иметь любой из трёх сортов мяса: козлятину, голубей или черепаху, а с прибавкой изюма получался совсем роскошный стол.
Во время этого путешествия я делал не более двух миль в день, если считать по прямой, но я так много кружил, осматривая местность в надежде, не встречу ли чего нового, что добирался до ночлега очень усталым. Спал я обыкновенно на дереве, а иногда, если находил подходящее место между деревьями, устраивал ограду из кольев, втыкая их от дерева до дерева, так что никакой хищник не мог подойти ко мне, не разбудив меня.
Дойдя до берега моря, я окончательно убедился, что выбрал для поселения самую худшую часть острова. На моей стороне я за полтора года поймал только трёх черепах; здесь же весь берег был усеян ими. Кроме того, здесь было несметное множество птиц всевозможных пород. Мясо многих из них оказалось очень вкусным.
Я мог, если бы хотел, настрелять пропасть птиц, но я берёг порох и дробь и предпочитал охотиться на коз, так как их мясо вкуснее. Но хотя здесь обитало много коз – гораздо больше, чем в моей части острова, – к ним было очень трудно подобраться, потому что местность здесь была ровная и они замечали меня гораздо скорее.
Бесспорно, этот берег был много привлекательнее моего, и тем не менее я не имел ни малейшего желания переселяться. Прожив в своём гнезде более полутора лет, я к нему привык; здесь же я чувствовал себя как бы на чужбине, и меня тянуло домой. Пройдя вдоль берега к востоку, я решил, что пора возвращаться. Я воткнул в землю высокую веху, чтобы заметить место, так как решил, что в следующий раз я приду сюда с другой стороны от моего жилища и таким образом докончу обозрение моего острова.
Я хотел вернуться домой новой дорогой, полагая, что я всегда могу окинуть взглядом весь остров и не собьюсь с пути. Однако я ошибся, ибо, отойдя от берега не больше двух-трёх миль, я спустился в широкую котловину, которую со всех сторон так тесно обступали холмы, поросшие густым лесом, что не было никакой возможности осмотреться. Я мог бы держать путь по солнцу, но надо было в точности знать его положение в это время дня.
На моё горе, погода была пасмурная. Не видя солнца в течение трёх или четырёх дней, я плутал, тщетно отыскивая дорогу. В конце концов я принуждён был выйти опять к берегу моря, на то место, где стояла моя веха, и оттуда вернулся домой прежним путём. Шёл я не спеша, часто отдыхая, так как стояли необычайно жаркие дни, а ружьё, заряды и топор составляли довольно тяжёлую поклажу.
Во время этого путешествия моя собака вспугнула козлёнка и бросилась на него; но я успел вовремя подбежать и спас его от собачьих клыков. Мне захотелось взять его с собой: я давно уже мечтал приручить пару козлят и развести стадо ручных коз, чтобы обеспечить себя мясом к тому времени, когда у меня выйдут все запасы пороха и дроби.
Я сделал козлёнку ошейник и с некоторым трудом повёл его на верёвке. Добравшись до своего шалаша, я пересадил козлёнка за ограду и там оставил, ибо мне не терпелось добраться поскорее до дому, где я не был уже больше месяца.
Не могу выразить, с каким чувством удовлетворения я вернулся к своей старой хижине и растянулся на подвесной койке. Это путешествие и бесприютная жизнь так меня утомили, что мой «дом», как я его называл, показался мне вполне благоустроенным жилищем: здесь меня окружало столько удобств и было так уютно, что я решил никогда больше не уходить из него далеко.