Но все мои старания спустить её на воду не привели ни к чему. До воды было никак не более ста ярдов; но первое затруднение состояло в том, что местность поднималась к берегу в гору. Я храбро решился его устранить, сняв всю лишнюю землю таким образом, чтобы образовался отлогий спуск. Сколько труда я положил на эту работу! Но кто бережёт труд, когда дело идёт о получении свободы? Когда это препятствие было устранено, дело не подвинулось ни на шаг.
Тогда я измерил расстояние, отделявшее мою лодку от моря, и решил вырыть канал: видя, что я не в состоянии подвинуть лодку к воде, я хотел подвести воду к лодке. И я уже начал было копать, но когда я прикинул в уме необходимую глубину и ширину канала, когда подсчитал, в какое приблизительно время может сделать такую работу один человек, то оказалось, что мне понадобится не менее десяти-двенадцати лет, чтобы довести её до конца. Берег был здесь очень высок, и его надо было углублять по крайней мере на двадцать футов.
К моему крайнему сожалению, мне пришлось отказаться и от этой попытки. Я был огорчён до глубины души и тут только сообразил – правда, слишком поздно, – как глупо приниматься за работу, не рассчитав, во что она обойдётся и хватит ли сил для доведения её до конца.
В разгар этой работы наступила четвёртая годовщина моего житья на острове. Мне жилось теперь гораздо легче, чем раньше, и в физическом и в нравственном отношении.
Я так давно жил здесь, что многие из взятых мною с корабля вещей или совсем испортились, или кончили свой век, а корабельные припасы частью совершенно вышли, частью подходили к концу.
Чернил у меня оставалось очень немного, и я всё больше и больше разводил их водой, пока они не стали такими бледными, что почти не оставляли следов на бумаге. До тех пор, пока у меня было хоть слабое их подобие, я отмечал в коротких словах дни месяца, на которые приходились выдающиеся события моей жизни.
Вслед за чернилами у меня вышел запас корабельных сухарей. Я растягивал их до последней возможности, и всё-таки до того, как я собрал со своего поля такое количество зерна, что можно было начать употреблять его в пищу, я почти год сидел без крошки хлеба.
Запасы одежды тоже сильно оскудели. Из белья у меня давно уже не оставалось ничего, кроме клетчатых рубах, которые я нашёл в сундуках наших матросов и берёг пуще глаза, ибо на моём острове бывало зачастую так жарко, что приходилось ходить в одной рубахе, и я не знаю, что бы я делал без этого запаса. Было у меня ещё несколько толстых матросских шинелей; все они хорошо сохранились, но я не мог их носить из-за жары. Собственно говоря, в таком жарком климате вовсе не было надобности одеваться; но я стыдился ходить нагишом; я не допускал даже мысли об этом.
К тому же, когда на мне было что-нибудь надето, я легче переносил солнечный зной. Никогда не мог я также привыкнуть ходить на солнце с непокрытой головой: всякий раз, когда я выходил без шляпы, у меня разбаливалась голова.
Итак, надо было привести в порядок хоть то тряпьё, какое у меня ещё оставалось и которое я торжественно именовал своим платьем. Прежде всего мне нужна была куртка. Я решил переделать на куртки матросские шинели. И вот я принялся портняжничать, или, вернее, кромсать и ковырять иглой. Как бы то ни было, я с грехом пополам состряпал две или три куртки, которых, по моему расчёту, мне должно было надолго хватить. О первой моей попытке сшить брюки лучше не говорить, так как она окончилась постыдной неудачей.
Я уже говорил, что сохранял шкурки всех убитых мною животных. Каждую шкурку я просушивал на солнце, растянув на шестах. И по большей части они становились такими жёсткими, что едва ли могли на что-нибудь пригодиться, но некоторые из них были очень хороши. Первым делом я сшил себе из них большую шапку. Я сделал её мехом наружу, чтобы лучше предохранить себя от дождя. Шапка так мне удалась, что я решил соорудить себе из такого же материала полный костюм, то есть куртку и штаны. Их я сделал совершенно свободными, а последние – короткими до колен, ибо и то и другое было мне нужно скорее для защиты от солнца, чем для тепла. Покрой и работа, надо признаться, никуда не годились. Как бы то ни было, моё изделие отлично мне служило, особенно когда мне случалось выходить во время дождя: вся вода стекала по длинному меху шапки и куртки, и я оставался совершенно сухим.
После куртки и брюк я потратил очень много времени на изготовление зонтика, который был очень мне нужен. Я видел, как делают зонтики в Бразилии: там никто не ходит без зонтика из-за жары, а на моём острове было ничуть не менее жарко, пожалуй, даже жарче, чем в Бразилии. Много времени прошло, прежде чем мне удалось сделать что-то похожее на зонтик (раза два или три я выбрасывал испорченный материал и начинал снова).
Главная трудность заключалась в том, чтобы он раскрывался и закрывался. Сделать раскрытый зонтик мне было легко, но тогда пришлось бы всегда носить его над головой, а это было неудобно. Но я преодолел эту трудность, и мой зонтик мог закрываться. Я обтянул его козьими шкурами мехом наружу: дождь стекал по нему, как по наклонной крыше, и он прекрасно защищал от солнца, а когда он был мне не нужен, закрывал его и нёс под мышкой.
Так я жил на моём острове тихо и спокойно.
Следующие пять лет прошли, насколько я могу припомнить, без всяких чрезвычайных событий. Жизнь моя протекала по-старому – тихо и мирно; я жил на прежнем месте и по-прежнему делил своё время между работой и охотой. Главным моим занятием – конечно, помимо ежегодных работ по посеву и уборке хлеба и по сбору винограда (хлеба я засевал ровно столько, чтобы хватало на год, и с таким же расчётом собирал виноград) и не считая ежедневных экскурсий с ружьём, – главным моим занятием, говорю я, была постройка новой лодки. На этот раз я не только сделал лодку, но и спустил её на воду: я вывел её в бухточку по каналу (в шесть футов ширины и четыре глубины), который мне пришлось прорыть на протяжении полумили без малого. Первую мою лодку, как уже знает читатель, я сделал таких огромных размеров, не рассчитав заблаговременно, буду ли я в состоянии спустить её на воду, что принуждён был оставить её на месте постройки как памятник моей глупости. Действительно, в следующий раз я поступил гораздо практичнее. Правда, я и теперь построил лодку чуть не в полумиле от воды, так как ближе не нашёл подходящего дерева, но теперь я, по крайней мере, хорошо соразмерил её величину и тяжесть со своими силами. Видя, что моя затея на этот раз вполне осуществима, я твёрдо решил довести её до конца. Почти два года я провозился над сооружением лодки, но не жалел об этом: так я жаждал получить, наконец, возможность пуститься в путь по морю.
Надо, однако, заметить, что новая пирога совершенно не подходила для осуществления моего первоначального намерения: она была так мала, что нечего было и думать переплыть на ней те сорок миль или больше, которые отделяли мой остров от материка. Таким образом, мне пришлось распроститься с этой мечтой. Но у меня явился новый план – объехать вокруг острова. Я уже побывал однажды на противоположном берегу, и открытия, которые я сделал в эту экскурсию, так заинтересовали меня, что мне ещё тогда очень хотелось осмотреть всё побережье острова. И вот теперь, когда у меня была лодка, я только и думал о том, как бы совершить эту поездку.
Чтобы осуществить это намерение, я сделал для своей лодки маленькую мачту и сшил соответствующий парус из кусков корабельной парусины.
Когда лодка была оснащена, я попробовал её ход и убедился, что парус действует отлично. Тогда я сделал на корме и на носу по большому ящику, чтобы провизия, заряды и прочие нужные вещи, которые я собирался взять в дорогу, не подмокли от дождя и от морских брызг. Для ружья я выдолбил в дне лодки узкий жёлоб и для предохранения от сырости приделал к нему откидную крышку.
Затем я укрепил на корме раскрытый зонтик в виде мачты так, чтобы он защищал меня от солнца, подобно тенту. И вот я время от времени стал предпринимать небольшие прогулки по морю, но никогда не выходил в открытое море, стараясь держаться возле бухточки. Наконец желание ознакомиться с границами моего маленького царства победило, и я решил совершить свой рейс. Я запасся в дорогу всем необходимым, начиная с провизии и кончая одеждой. Я взял с собой два десятка ячменных лепёшек, большой глиняный горшок поджаренного риса, бутылочку рома и половину козьей туши; взял также пороха и дроби, чтобы пострелять ещё коз, а из одежды – две куртки, которые оказались в перевезённых мною с корабля матросских сундуках; одной из этих курток я предполагал пользоваться в качестве матраца, другой – укрываться.
Шестого ноября, в шестой год моего царствования, или, если угодно, пленения, я отправился в путь. Проездил я гораздо дольше, чем рассчитывал. Хотя мой остров сам по себе и невелик, но когда я приблизился к восточной его части, то увидел длинную гряду скал; она выдавалась миль на шесть в открытое море, а дальше, за скалами, ещё мили на полторы тянулась песчаная отмель. Таким образом, чтобы обогнуть косу, пришлось сделать большой крюк.
Сначала, когда я увидел эти рифы, я хотел было отказаться от своего предприятия и повернуть назад, не зная, как далеко мне придётся углубиться в открытое море, чтобы обогнуть их; тем более что я не был уверен, смогу ли я повернуть назад. И вот я бросил якорь (перед отправлением в путь я смастерил себе некоторое его подобие из обломка шлюпочного якоря), взял ружьё и сошёл на берег. Взобравшись на довольно высокую гору, я смерил на глаз длину косы, которая отсюда была видна вся, и решился рискнуть.
Обозревая море с этой возвышенности, я заметил сильное и бурное течение, подходившее к самой косе. Тогда уже я подумал, что тут кроется опасность: что, если я попаду в это течение, меня может унести в море. Вероятно, так бы оно и было, если б я не произвёл разведки, потому что такое же морское течение виднелось и с другой стороны острова, только подальше, и я заметил сильное встречное течение у берега. Значит, мне нужно было выйти за пределы первого течения, и меня тотчас же должно было понести к берегу.