– Так за дело, господа! – сказал я. – Прежде всего вот вам три ружья, вот порох и пули. По моему мнению, нам надо действовать решительно. Подкрадёмся к ним, пока они спят, и дадим по ним залп. Если же те, которые останутся живы, сдадутся, их можно будет пощадить.
На это он робко возразил, что ему не хотелось бы проливать столько крови и он предпочёл бы этого избежать, но что двое неисправимых негодяев, поднявших мятеж на корабле, поставят нас в опасное положение, если ускользнут и вернутся на корабль, потому что приведут сюда весь экипаж и перебьют всех нас.
– Значит, тем более необходимо принять мой совет, – заметил я, – это единственное средство спастись.
Между тем, пока у нас шли эти переговоры, матросы начали просыпаться, и вскоре я увидел, что двое из них поднялись. Я спросил капитана, не это ли зачинщики бунта.
– Нет, – отвечал он.
– Так пусть уходят с миром: не будем им мешать, – сказал я. – Но если вы дадите ускользнуть остальным, это уж будет ваша вина.
Подстрекаемый этими словами, капитан схватил мушкет, заткнул за пояс пистолет и ринулся вперёд в сопровождении своих товарищей, каждый из которых тоже вооружился мушкетом. Один из проснувшихся матросов обернулся на шум их шагов и, увидев в их руках оружие, поднял тревогу. Но было уже поздно: в тот самый момент, когда он закричал, грянуло два выстрела – капитанского помощника и пассажира; сам же капитан благоразумно воздержался, приберегая свой заряд. Стрелявшие не дали промаха: один человек был убит наповал, другой тяжело ранен. Однако раненый вскочил на ноги и стал звать на помощь. Но тут к нему подбежал капитан и прикончил его ударом приклада по голове. Оставались ещё трое, из которых один был легко ранен. Тут подошёл я. Поняв, что сопротивление бесполезно, наши противники запросили пощады. Капитан отвечал, что он готов их пощадить, если они поручатся в том, что искренне каются в своём вероломстве, и поклянутся помочь ему овладеть кораблём и отвести его обратно на Ямайку. Они стали заверять в своей искренности и обещали беспрекословно повиноваться ему. Капитан удовлетворился их обещаниями и склонен был пощадить их. Я не противился этому, но только потребовал, чтобы в течение всего пребывания на моём острове они были связаны по рукам и ногам.
Пока всё это происходило, я отрядил Пятницу и помощника капитана к баркасу с приказанием унести с него парус и вёсла. Тем временем три отсутствовавшие, к счастью для них, матроса, услыхав выстрелы, воротились. Когда они увидели, что капитан из пленника превратился в победителя, они даже не пытались сопротивляться и беспрекословно дали себя связать. Таким образом, мы одержали полную победу.
Теперь капитану и мне оставалось только поведать друг другу наши приключения. Я начал первый и рассказал ему всю мою историю, которую он выслушал с жадным вниманием. Не было, впрочем, ничего удивительного в том, что мой рассказ так его взволновал: вся жизнь моя на острове была сплошными чудесами. Но когда от моей необычайной судьбы мысль его, естественно, перенеслась к собственной судьбе и капитану показалось, что я был сохранён здесь как бы для спасения его жизни, из глаз этого бывалого человека хлынули слёзы, и он не мог выговорить больше ни слова.
Я пригласил капитана и обоих его спутников к себе в замок, куда мы вошли моим обыкновенным путём, то есть через крышу дома. Я предложил моим гостям подкрепиться тем, что у меня было, а затем показал им своё домашнее хозяйство со всеми хитроумными приспособлениями, какие были сделаны мною за долгие годы моей одинокой жизни.
Они изумлялись всему, что я им показывал. Но капитана больше всего поразили воздвигнутые мной укрепления и то, как искусно было скрыто моё жильё в чаще деревьев. Я объяснил моим новым знакомым, что замок – главная моя резиденция, но, как у всех владетельных особ, у меня есть и другая – загородный дворец, который я тоже иногда посещаю. Я обещал им показать его в другой раз, теперь же нам следовало подумать, как освободить от разбойников корабль. Капитан согласился со мной, но прибавил, что он в полнейшем недоумении, как к этому приступить, ибо на корабле осталось ещё двадцать шесть человек экипажа. Так как все они замешаны в гнусном заговоре, то будут сопротивляться до последнего вздоха, ибо им хорошо известно, что если они нам сдадутся, то тотчас по возвращении будут повешены; по этой причине немыслимо вступать с ними в бой, имея столь неравные силы. Слова капитана заставили меня призадуматься.
Тогда я сказал, что, по-моему, нам прежде всего следует позаботиться, чтобы разбойники не могли увести обратно баркас, а для этого надо сделать его непригодным для плавания. Мы тотчас отправились к баркасу, сняли с него оружие, пороховницу, две бутылки – одну с водой, другую с ромом, мешок с сухарями, большой кусок сахару (фунтов пять или шесть), завёрнутый в парусину. Я очень обрадовался добыче, особенно водке и сахару: ни того ни другого я не пробовал уже много, много лет.
Вытащив на берег весь этот груз (вёсла, мачта, парус и руль были убраны раньше), мы пробили в дне баркаса большую дыру. Сказать по правде, я и не надеялся, что нам посчастливится захватить в свои руки корабль, но что касается баркаса, то починить его ничего не стоило, а на таком судне легко было добраться до подветренных островов, захватив по дороге наших друзей испанцев, о которых я не забыл. Когда мы общими силами оттащили баркас в такое место, куда не достигал прилив, и пробили дыру в дне, мы присели отдохнуть и решить, что нам делать дальше. В этот момент с корабля раздался пушечный выстрел, и на нём замахали флагом. Это был, очевидно, призывный сигнал для баркаса. Но баркас не трогался. Немного погодя грянул второй выстрел, потом ещё и ещё: сигналы флагом тоже не прекращались.
Наконец, когда все эти сигналы и выстрелы остались без ответа и баркас не показывался, с корабля спустили вторую шлюпку. Шлюпка направилась к берегу, и, когда она подошла ближе, мы увидели, что в ней было не менее десяти человек, и все с ружьями.
От корабля до берега было около шести миль, так что мы имели время рассмотреть сидевших в шлюпке. Капитан всех их узнал и тут же охарактеризовал мне каждого. По его словам, между ними было три честных матроса. Он был уверен, что их вовлекли в заговор против воли, силой и угрозами; зато боцман, который, по-видимому, командовал ими, и все остальные были отъявленные мерзавцы.
– Они зашли слишком далеко, – добавил капитан, – и будут защищаться отчаянно. Боюсь, что нам не устоять против них.
Я улыбнулся и сказал: что бы ни ожидало нас в будущем, всё будет лучше нашего настоящего положения и что в предстоящей задаче меня смущает только одно.
– Что такое? – спросил он.
– Да то, что, как вы говорите, в числе этих людей есть три или четыре порядочных человека, которых следует пощадить, ибо всякий, вступивший на этот остров, будет в нашей власти и, смотря по тому, как он к нам отнесётся, умрёт или останется жить.
Моя уверенность передалась капитану, и мы принялись за дело. Как только с корабля была спущена вторая шлюпка, мы позаботились разлучить наших пленников и хорошенько запрятать их. Двоих, как самых ненадёжных, я отправил под конвоем Пятницы и капитанского помощника в свою пещеру. Это было достаточно укромное место, откуда арестантов не могли услышать и откуда им было бы нелегко убежать. Их посадили связанными, но оставили им еды и сказали, что если они будут вести себя смирно, то через день или два их освободят, но зато при первой попытке бежать убьют без всякой пощады. Они обещали терпеливо переносить своё заключение и очень благодарили за то, что их не оставили без пищи и позаботились, чтоб они не сидели впотьмах, так как Пятница дал им несколько наших самодельных свечей. Они были уверены, что Пятница остался на часах у входа.
С четырьмя остальными пленниками мы поступили мягче. Правда, двоих мы оставили пока связанными, так как капитан за них не ручался, но двух других я взял под своё начало после того, как оба они торжественно поклялись мне в верности. Итак, – считая этих двоих и капитана с двумя его товарищами, – нас было теперь семеро хорошо вооружённых людей, и я не сомневался, что мы управимся с теми десятью, которые приближались к острову, тем более что в числе их, по словам капитана, было три или четыре честных человека.
Подойдя к острову, они причалили, вышли из шлюпки и вытащили её на берег, чему я был очень рад. Признаться, я боялся, что они из предосторожности станут на якорь, не доходя до берега, и что часть людей останется караулить шлюпку: тогда мы не смогли бы её захватить.
Выйдя на берег, они первым делом бросились к баркасу, и легко представить себе их изумление, когда они увидели, что с него исчезли все снасти и весь груз и что в дне его зияет дыра.
Поразмыслив по поводу этого неприятного сюрприза, они принялись что было мочи окликать своих товарищей. Долго надсаживали они себе глотки, но без всякого результата. Тогда они стали в кружок и по команде дали залп из ружей. По лесу раскатилось гулкое эхо, но это нисколько им не помогло.
Матросы были так ошеломлены исчезновением своих товарищей, что решили воротиться на корабль с донесением: баркас продырявлен, а люди, вероятно, все перебиты. Мы видели, как они торопливо спустили на воду шлюпку и сели в неё.
Капитан, который до сих пор ещё надеялся, что нам удастся захватить корабль, теперь совсем пал духом. Он боялся, что когда на корабле узнают об исчезновении команды баркаса, то снимутся с якоря, и тогда прощай все его надежды. Но скоро у него явился новый повод для страха. Не успела шлюпка отдалиться от берега, как мы увидели, что она возвращается: должно быть, посовещавшись, матросы приняли новое решение. Мы продолжали наблюдать. Шлюпка причалила к берегу, и в ней осталось три человека, остальные же семеро вышли и отправились в глубь острова.
Дело принимало невыгодный для нас оборот. Даже если бы мы захватили семерых вышедших на берег, это не принесло бы нам никакой пользы – шлюпка с тремя остальными вернулась бы назад, и корабль, несомненно, снялся бы с якоря, поднял паруса и был бы для нас потерян.