Дав эти наставления, я простился с ними на другой день и переехал на корабль. Но как мы ни спешили с отплытием, а всё-таки не успели сняться с якоря в ту ночь. На следующий день на рассвете двое из пяти изгнанников подплыли к кораблю и, горько жалуясь на трёх своих товарищей, заклинали нас взять их с собой, хотя бы потом их повесили. Заставив их дать торжественную клятву в том, что они исправятся и будут вести себя примерно, мы приняли их на корабль.
Дождавшись прилива, капитан отправил на берег шлюпку с вещами, которые были обещаны поселенцам. К этим вещам он присоединил их сундуки с платьем. А я пообещал, что не забуду о них и, если только по пути мы встретим корабль, я непременно пошлю его за ними.
Простившись с островом, я взял с собой на память сделанную мной собственноручно шапку из козьей шкуры, мой зонтик и одного из попугаев. Не забыл я взять и деньги.
Так покинул я остров 19 декабря 1686 года, судя по корабельному календарю, пробывши на нём двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней; из этого плена я был освобождён в тот самый день месяца, в какой я некогда спасся бегством на баркасе от мавров города Сале.
После продолжительного морского путешествия я прибыл в Англию 11 июня 1687 года, пробыв в отсутствии тридцать пять лет.
В Англию я приехал для всех чужим, как будто никогда и не бывал там. Моя благодетельница и доверенная, которой я отдал на сохранение свои деньги, была жива, но пережила большие невзгоды. Я успокоил эту добрую женщину насчёт её долга мне, уверив, что ничего не стану с неё требовать, и, напротив, в благодарность за прежние заботы помог ей, насколько это позволяли мои обстоятельства, но позволили они немногое.
Затем я поехал в Йоркшир, но отец мой умер, мать также, и весь род мой угас, за исключением двух сестёр и двоих детей одного из моих братьев; меня давно считали умершим и поэтому мне ничего не оставили из отцовского наследства. Словом, я не нашёл ни денег, ни помощи, а того, что у меня было, оказывалось слишком мало, чтобы устроиться.
Пораздумав о своём положении, я решил съездить в Лиссабон и попытаться узнать что-нибудь о моей плантации в Бразилии и о моём компаньоне, который должен был считать меня мёртвым. С этой целью я отплыл на корабле в Лиссабон и прибыл туда в апреле; во всех этих поездках мой слуга Пятница добросовестно сопровождал меня и много раз доказывал мне свою верность.
По приезде в Лиссабон я навёл справки и, к великому моему удовольствию, разыскал моего старого друга, капитана португальского корабля, впервые подобравшего меня в море у берегов Африки. Он состарился и не ходил больше в море, а судно передал своему сыну, который продолжал вести торговлю с Бразилией.
После горячих приветствий с обеих сторон я не преминул спросить о своей плантации и своём компаньоне. Старик сказал мне, что, когда он около девяти лет назад в последний раз уезжал из Бразилии, мой компаньон был ещё жив, но мои доверенные оба умерли. Тем не менее поставленные мной опекуны ежегодно отдавали отчёт о доходах с моей части плантации чиновнику государственного казначейства, который постановил – на случай, если я не вернусь, – конфисковать мою собственность и одну треть доходов с неё отчислять в казну, а две трети – в монастырь. Но если я сам явлюсь или пришлю кого-либо вместо себя требовать моей части, она будет мне возвращена.
Капитан рассказал мне, что мой компаньон страшно разбогател, владея лишь половиной плантации и что преемники поставленных мною опекунов хорошие, честные люди, притом очень богатые, и что они не только помогут мне вступить во владение своим имуществом, но ещё и вручат мне значительную сумму денег, составившуюся из доходов с плантации.
Это несколько удивило меня, и я не без тревоги спросил капитана, как же могло случиться, что опекуны распорядились таким образом моей собственностью, когда он знал, что я составил завещание и назначил его, португальского капитана, своим единственным наследником.
Несколько дней спустя мой старый друг представил мне отчёт о ведении хозяйства на моей плантации в течение первых шести лет моего отсутствия. По расчёту старика оказывалось, что он должен мне четыреста семьдесят золотых мойдоров да ещё шестьдесят ящиков сахару и пятнадцать двойных пачек табаку, погибших вместе с его кораблём, – он потерпел крушение на обратном пути из Бразилии в Лиссабон лет одиннадцать спустя после моего отъезда.
Добряк жаловался на постигшие его несчастья и говорил, что он вынужден был израсходовать мои деньги на покрытие своих потерь и на покупку пая в новом судне.
– Но всё же, мой старый друг, – закончил он, – нуждаться вам не придётся, а когда возвратится мой сын, вы получите деньги сполна. – С этими словами он вытащил старинный кошелёк и вручил мне сто шестьдесят португальских мойдоров золотом, а в виде обеспечения остального долга передал свои документы на владение судном.
Этого я уже не мог допустить: честность и доброта бедного старика глубоко меня растрогали. Поэтому я взял его сто мойдоров и, спросив перо и чернила, написал ему расписку в получении их, а остальные деньги отдал назад, говоря, что, если я получу обратно свою плантацию, я отдам ему и остальное, как я и сделал впоследствии.
После этого старик предложил научить меня, как предъявить свои права на плантацию. И вот меньше чем через семь месяцев я получил от наследников моих доверенных большой пакет с вложением писем и документов, содержащих подробный отчет о прибылях. А также мои доверенные посылали мне доход с плантаций за текущий год: тысячу двести ящиков сахарного песку, восемьсот пачек табаку и остальное золотом.
Ещё в пакете было письмо от моего компаньона. Он сердечно поздравлял меня с возвращением, радовался, что я жив, сообщал мне, как разрослось теперь наше имение и сколько оно даёт ежегодно. Далее мой компаньон горячо упрашивал меня вернуться в Бразилию и вступить во владение своей собственностью, а пока дать ему наказ, как распорядиться ею в случае, если я сам не приеду.
Итак, я неожиданно оказался обладателем более пяти тысяч фунтов стерлингов и поместья в Бразилии, приносящего свыше тысячи фунтов в год дохода. Первым делом я вознаградил своего благодетеля, доброго старика капитана. Я возвратил ему взятые у него сто мойдоров и составил доверенность, давшую ему право ежегодно получать за меня доходы с моей плантации и предоставлявшую ему право на получение из доходов ежегодной пенсии в сто мойдоров.
Теперь надо было подумать о том, куда направить свой путь и что делать с состоянием, доставшимся мне. Как мне казалось, мои интересы в Бразилии призывали меня туда, но я не мог себе представить, как же я уеду, не устроив своих дел и не оставив своего капитала в надёжных руках. Из всех моих родственников и знакомых я не находил ни одного, кому бы я решился доверить целиком своё состояние, чтобы со спокойной душой уехать в Бразилию, и это сильно тревожило меня.
Прошло несколько месяцев, прежде чем я пришёл к решению самому ехать в Англию и везти деньги с собой. И вот я стал собираться в путь. Устроив свои дела, продав товары и обратив деньги в надёжные бумаги, я мог спокойно двинуться в путь. Но теперь возникло другое затруднение: как ехать в Англию – сухим путём или морем? К морю я, кажется, достаточно привык, а между тем на этот раз мне до странности не хотелось ехать в Англию морем, и, хотя я ничем не мог объяснить это нежелание, оно до того разрослось во мне, что, уже отправив свой багаж на корабль, я передумал и взял его назад.
Я решил ехать всю дорогу сухим путём, а так как я не торопился и не считался с издержками, то этот путь был и самым приятным. А чтобы сделать его ещё более приятным для меня, старик капитан нашёл мне попутчика, англичанина, сына одного лиссабонского купца; кроме того, мы ещё прихватили с собой двух английских купцов и двух молодых португальцев – последние, впрочем, ехали только до Парижа; всех нас собралось шесть человек да пять слуг – купцы и португальцы для сокращения расходов брали с собой только по одному слуге на двоих. Я же взял с собой в качестве слуги одного английского матроса да своего Пятницу, который был слишком непривычен к европейским порядкам, чтобы в дороге заменить мне слугу.
Так я наконец выехал из Лиссабона; мы запаслись всем необходимым, были хорошо вооружены и все вместе составляли маленький отряд; мои спутники почтили меня званием капитана как потому, что я был старше всех годами, так и потому, что у меня было двое слуг, да я же и затеял всё это путешествие.
Я расскажу лишь о некоторых приключениях, случившихся с нами во время этого трудного и утомительного пути.
По прибытии в Мадрид мы все, будучи в первый раз в Испании, пожелали остаться там, чтобы увидеть испанский двор и посмотреть всё, что заслуживало внимания, но, так как лето уже близилось к концу, мы поторопились с отъездом и выехали из Мадрида около половины октября. Доехав до границы Наварры[14], мы получили тревожную весть, что на французской стороне гор выпал глубокий снег, и многие путешественники принуждены были вернуться в Памплону[15] после напрасной и крайне рискованной попытки перебраться через горы.
Добравшись до Памплоны, мы и сами убедились в этом. Для меня, прожившего почти всю жизнь в жарком климате, холод был нестерпим. Притом же было не только тягостно, но и странно: всего десять дней тому назад выехав из Старой Кастилии, где было не только что тепло, а жарко, тотчас же вслед за этим попасть под такой жестокий ледяной ветер, дувший с Пиренейских гор, что мы не могли выносить его, не говоря уже о том, что рисковали отморозить себе руки и ноги.
Бедный Пятница – тот попросту испугался, увидав горы, сплошь покрытые снегом, и ощутив холод, какого ему никогда в жизни не доводилось испытывать.