Было, по моему счёту, 30 сентября, когда нога моя впервые ступила на ужасный остров. Прошло дней десять-двенадцать моего житья на острове, и я вдруг сообразил, что потеряю счёт времени. Чтобы избежать этого, я водрузил на берегу большой деревянный столб и вырезал на доске ножом крупными буквами надпись: «Здесь я ступил на берег 30 сентября 1659 года», которую прибил к столбу. По сторонам этого столба я каждый день делал ножом зарубку, а через каждые шесть зарубок делал одну подлиннее; это означало воскресенье; зарубки же, обозначавшие первое число каждого месяца, я делал ещё длиннее. Таким образом я вёл мой календарь, отмечая дни, недели, месяцы и годы.
Перечисляя предметы, привезённые мною с корабля, я не упомянул о многих мелких вещах, хотя и не особенно ценных, но сослуживших мне тем не менее хорошую службу. Так, например, в каютах корабля я нашёл чернила, перья и бумагу, три или четыре компаса, некоторые астрономические приборы, хронометры, подзорные трубы, географические карты и книги по навигации. Всё это я сложил в один из сундуков на всякий случай, не зная даже, понадобится ли мне что-нибудь из этих вещей. Я должен ещё упомянуть, что у нас на корабле были две кошки и собака. Кошек я перевёз на берег на плоту, собака же ещё в первую мою экспедицию на корабль сама спрыгнула в воду и поплыла следом за мной. Много лет она была мне верным товарищем и слугой. Она делала для меня всё, что могла, и почти заменяла человеческое общество. Мне хотелось бы только, чтобы она могла говорить, но это ей не было дано.
Перья, чернила и бумагу я экономил до последней возможности и, пока у меня были чернила, аккуратно записывал всё, что случалось со мной; но, когда они вышли, мне пришлось прекратить мои записи, так как я не мог придумать, чем их заменить.
И тогда мне пришло в голову, что, несмотря на огромный склад всевозможных вещей, мне, кроме чернил, недоставало ещё очень многого: у меня не было ни лопаты, ни заступа, ни кирки, и мне нечем было копать или взрыхлять землю, не было ни иголок, ни ниток. Не было у меня и белья, но я скоро научился обходиться без него, не испытывая больших лишений.
Из-за недостатка инструментов всякая работа шла у меня медленно и трудно. Чуть не целый год понадобился мне, чтоб довести до конца ограду: нарубить в лесу толстых жердей, вытесать из них колья, перетащить эти колья к моей палатке. Колья были так тяжелы, что я не мог поднять более одной штуки сразу, а иногда у меня уходило два дня только на то, чтобы обтесать кол и принести его домой, а третий день – на то, чтобы вбить его в землю. Для этой последней работы я пользовался сначала тяжёлой деревянной дубиной, а потом вспомнил о железных ломах, привезённых мною с корабля, и заменил дубину ломом.
Но что из того, если мне всё равно некуда было девать время? А по окончании постройки я не предвидел для себя другого дела, кроме как скитаться по острову в поисках пищи, чем я и без того занимался почти каждый день.
Настало время, когда я принялся серьёзно и обстоятельно обдумывать своё положение и начал записывать свои мысли – не для того, чтобы увековечить их в назидание людям, а чтобы высказать словами всё, что меня терзало и мучило, и тем хоть сколько-нибудь облегчить свою душу. Но как ни тягостны были мои размышления, рассудок мой начинал мало-помалу брать верх над отчаянием. По мере сил я старался утешить себя тем, что могло бы случиться и нечто худшее, и противопоставлял злу добро. С полным беспристрастием я записывал все претерпеваемые мной горести, а рядом – всё, что случилось со мной отрадного.
Запись эта непреложно свидетельствует о том, что у нас всегда найдётся какое-нибудь утешение, которое в счёте наших бед и благ следует записать в графу прихода.
Итак, вняв голосу рассудка, я начинал мириться со своим положением. Прежде я поминутно смотрел на море в надежде, не покажется ли где-нибудь корабль; теперь я уже покончил с напрасными надеждами и все свои помыслы направил на то, чтобы облегчить своё существование.
Я уже описал своё жилище. Это была палатка, разбитая на склоне горы и обнесённая частоколом. Но теперь мою ограду можно было назвать скорее стеной, потому что вплотную к ней, с наружной её стороны, я вывел земляную насыпь фута в два толщиной. А спустя ещё года полтора я поставил на насыпь жерди, прислонив их к откосу, а сверху сделал настил из разных ветвей. Таким образом, мой дворик оказался под крышей, и я мог не бояться дождей, которые в известное время года лили на моём острове непрерывно.
Я уже упоминал, что всё своё добро перенёс в ограду и в пещеру, которую я выкопал за палаткой. Но первое время вещи были свалены в кучу, перемешаны как попало и загромождали всё пространство, так что мне негде было повернуться. По этой причине я решил углубить мою пещеру. Сделать это было нетрудно, так как гора легко поддавалась моим усилиям. Итак, когда я увидел, что мне не угрожает опасность от хищных зверей, я принялся копать вбок, с правой стороны пещеры, а потом повернул ещё правее и вывел ход наружу, за пределы моего укрепления.
Эта галерея служила не только чёрным ходом к моей палатке, дававшим мне возможность свободно уходить и возвращаться, но также значительно увеличивала мою кладовую.
Покончив с этой работой, я принялся за изготовление самых необходимых предметов обстановки, прежде всего стола и стула.
И вот я принялся столярничать. Ни разу в жизни до тех пор я не брал в руки столярного инструмента, и тем не менее благодаря трудолюбию и прилежанию я мало-помалу так наловчился, что, несомненно, мог бы сделать что угодно. Но даже и без инструментов или почти без инструментов, с одним только топором да рубанком я смастерил множество предметов, хотя, вероятно, никто ещё не делал их таким способом и не затрачивал на это столько труда. Так, например, когда мне нужна была доска, я должен был срубить дерево, очистить ствол от ветвей и, поставив его перед собой, обтёсывать с обеих сторон до тех пор, пока он не приобретал необходимую форму. А потом доску надо было ещё выстругать рубанком. Правда, при таком методе из целого дерева выходила только одна доска, и выделка этой доски отнимала у меня массу времени и труда. Но против этого у меня было лишь одно средство – терпение.
Итак, я прежде всего сделал себе стол и стул. Я употребил на них короткие доски, которые привёз на плоту с корабля. Когда же затем я натесал длинных досок вышеописанным способом, то приладил в моём погребе несколько полок одну над другой и сложил на них свои инструменты, гвозди, железо и прочий мелкий скарб. Я вбил также колышки в стенку погреба и развесил на них ружья и всё, что можно было повесить. Теперь всё было у меня под руками, и мне доставляло истинное удовольствие заглядывать в этот склад: такой образцовый порядок царил там и столько там было всякого добра.
Только по окончании этой работы я начал вести свой дневник и записывал туда всё сделанное мной в течение дня. Привожу его здесь полностью, хотя описанные в нём события уже известны читателю из предыдущих глав. Я вёл его, пока у меня были чернила, когда же они вышли, дневник поневоле пришлось прекратить.
30 сентября 1659 года. Я, несчастный Робинзон Крузо, потерпев кораблекрушение во время страшной бури, был выброшен на берег этого угрюмого, злополучного острова, который я назвал островом Отчаяния. Все мои спутники с нашего корабля потонули, и сам я был полумёртв.
Весь остаток дня я провёл в слезах и жалобах на свою злосчастную судьбу. У меня не было ни пищи, ни крова, ни одежды, ни оружия; мне негде было укрыться; отчаявшись получить откуда-нибудь избавление, я видел впереди только смерть. Мне казалось, что меня или растерзают хищные звери, или убьют дикари, или я умру с голоду. С приближением ночи я взобрался на дерево из боязни хищных зверей. Я отлично выспался, несмотря на то, что всю ночь шёл дождь.
1 октября. Проснувшись поутру, я увидел, к великому моему изумлению, что наш корабль сняло с мели приливом и пригнало гораздо ближе к берегу. С одной стороны, это было весьма утешительно (корабль был цел, не опрокинулся, так что у меня появилась надежда добраться до него, когда ветер утихнет, и запастись едой и другими необходимыми вещами); но, с другой стороны, ещё сильнее стала и моя скорбь по погибшим товарищам. Останься мы на корабле, мы могли бы спасти его или, по крайней мере, утонули бы не все. Тогда мы могли бы построить лодку из обломков корабля, и нам удалось бы добраться до какой-нибудь населённой земли. Эти мысли не давали мне покоя весь день. Тем не менее, как только начался отлив, я отправился на корабль; подойдя к нему поближе по обнажившемуся морскому дну, я пустился вплавь. Весь этот день дождь не прекращался, но ветер совершенно утих.
С 1 по 24 октября. Все эти дни я был занят перевозкой с корабля всего, что можно было снять оттуда. С началом прилива я на плотах переправлял свой груз на берег. Всё это время шли дожди: вероятно, здесь сейчас дождливое время года.
20 октября. Мой плот опрокинулся, и весь груз затонул; но так как это случилось на мелком месте, а вещи были тяжёлые, то с наступлением отлива мне удалось спасти большую их часть.
25 октября. Всю ночь и весь день шёл дождь и дул порывистый ветер. Корабль за ночь разнесло в щепки; на том месте, где он стоял, торчат какие-то жалкие обломки, да и те видны только во время отлива. Весь этот день я укрывал и защищал спасённое мною добро, чтобы его не попортил дождь.
26 октября. Почти весь день бродил по берегу, отыскивая удобное место для жилья. Больше всего заботился о том, чтобы обезопасить себя от ночных нападений диких зверей и людей. К вечеру нашёл, наконец, подходящее место на крутом склоне холма и решил укрепить его оградой, состоящей из двух рядов кольев, обложенных снаружи дёрном; промежуток между рядами кольев я собирался заполнить корабельными канатами.
С 26 по 30 октября. Усиленно работал: перетаскивал своё имущество в новое жилище, несмотря на то что почти всё время лил сильный дождь.