"Стефания Андреевна, а когда нам зарплату повысят?". Вот люди! Они думают, что я из собственного кармана начну приплачивать за то, что они меня избрали на столь высокую должность.
Несложно догадаться, что теперь к моим непосредственным обязанностям теперь прибавятся бюрократическая рутина и бумажная волокита. Ну и пусть! Зато в отдельном кабинете. К тому же, насколько помнится, Трохименко себя особо не утруждал на этом месте. Если он справился, то и я.
Я внимательно осмотрела свои новые владения: немного усилий, и превращу эту комнатушку в дизайнерский шедевр. Я допила кофе. С чего начать? С оформления кабинета или собрания заведующих кафедрами. Или… Сомнения разрешил мой единственный спаситель — телефон.
— Стефа! — в трубке раздался плачущий Ольгин голос. — Ты где?
— На работе!
— Приезжай скорей!
— Что-нибудь случилось?
— Да! Гена пропал!
— Какой Гена?
— Как какой? Крокодил! Все плачут, не знают, что делать.
— Вы в милицию звонили?
Ольга захлебнулась от рыданий.
— Издеваешься? Как ты себе это представляешь? Помогите, у меня пропал крокодил?! Да они меня тут же в Скворцова-Степанова отправят.
— И то верно. Ладно еду.
Я схватила сумочку и бросилась к выходу. Ну, почему у меня не все, как у людей? Даже праздник, и тот, со слезами на глазах. Крокодильими.
Семейка у нас сумасшедшая: казалось бы, пропал крокодил — ну и что? Живи себе и радуйся: ванна освободилась, никто под ногами не путается, никто за пальцы тебя не тяпает. Не жизнь, а сказка! Однако все мы как один выступили против этой сказки, навязанной нам несправедливыми буднями: зареванная Ольга ползала под столом в гостиной и, жалобно всхлипывала: "Гена, Геночка, кис-кис, иди сюда, лапа моя!". Фима деловито ругался со службой спасения, которая наотрез отказалась выезжать на вызов: "Понимаем, если бы он у вас что-нибудь отгрыз и исчез, тогда так и быть — приехали бы, нашли. Но искать крокодила просто так, только потому, что он потерялся?! Тут уж извините. Хватит с нас котов на деревьях. А вдруг вы завтра сообщите, что Чебурашку потеряли? Вот люди! Заведут экзотику, а потом плачут!". Фима звонил снова и приводил более веские аргументы, согласно которым наш Гена был воплощением всех добродетелей, а заодно символом мира, добра и красоты. Девушка-диспетчер оказалась непреклонной: не поедем и все тут, ищите своего аллигатора сами!
Клара и Карл, вооружившись недавними снимками Геннадия в семейном интерьере, пугали прохожих: "Вы крокодильчика не видели, маленький такой, зелененький! Отзывается на имя Гена". По вполне понятным причинам граждане предпочитали спасаться бегством, не забывая смотреть себе под ноги.
Близнецы, напоминавшие сегодня двух прилежных девочек, занимались в детской экстремальным творчеством: рисовали Гену в анфас и профиль. Когда зеленый карандаш закончился, они докончили свой шедевр красным и синим. Видок у нарисованного питомца оказался, прямо скажем, жутковатым: зеленое туловище, бордовая голова и синие клыки. Внизу красовалась кривенькая надпись: "Вазнаграждение горонтируется". На мой вопрос, куда пойдет сей доморощенный фоторобот, близнецы слаженно ответили: "На телевидение. В программу "Ушел и не вернулся".
Вполне понятно, почему в этот момент я решила, что кроме меня, Жбана и Сони разумных существ в доме нет. Рыбки не в счет. Они по-прежнему весело кувыркались в воде, щелкали отнюдь не рыбьими зубами и совсем не обращали внимания на трагедию, развернувшуюся с ними по соседству.
Вскоре Соня покинула наши ряды, переметнувшись к сторонникам истерических эскапад и непродуманных действий. С воплем: "Я знаю, где эта сволочь!", тетка устремилась в ванную комнату, там она поскользнулась на мокром полу и больно ударилась головой. На ее вой сбежались все домочадцы.
— Господи, мертвый! — всхлипнула Оля.
— Ура, живой! — возопили близнецы.
— Моя голова! — причитала тетка.
— Твоя нога! — суетился Фима!
— А Гена где? — не к месту поинтересовались бабуля с дедулей.
Повисло неловкое молчание.
— Так какого ж… — только присутствие несовершеннолетних детей не позволило Ольге закончить фразу так, как ей очень хотелось. — Вечно ты со своими штуками лезешь туда, куда не просят! Чего разлеглась? В семье горе, а ты! Гена, Геночка, лапа моя славная, кис-кис, мой мальчик!
И Ольга с энтузиазмом рванула на поиски домашнего питомца. Вслед за женой моего третьего мужа удалились и остальные родичи, включая и Фиму. Мы с теткой остались одни.
— Больно? — участливо спросила я. — Может, врача?
— Не надо, — поморщилась Соня. — Не исключено, что придется вызывать врача для Гены. Так что пока погодим. А то знаешь, они по два раза в один дом не ездят.
— Гене мы вызовем ветеринара.
Таким взглядом Феликс Эдмундович, наверное, и прожигал насквозь врагов революции.
— Бессердечная ты, Эфка. А вдруг его уже вообще нет в живых? — сидя на полу, тетка горько плакала. — Он так весело меня кусал. Подползет, бывало, и как хвать зубами за лодыжку. Я кричу, а он смеется.
— Соня, приди в себя! Кто смеялся? Гена?
— Да! Гена! Он никогда не унывал! Всегда придумывал что-нибудь забавное. А теперь его н-е-ет… Кто меня теперь куса-ать будет!
Поистине, когда бог решил наказать женщину, он отнял у нее логику. Шутки шутками, а мне, что прикажете, делать в этом сумасшедшем доме? Сойти с ума за компанию? Не получится! Посадив Жбана на плечо, я отправилась к себе в комнату. Закрыла дверь на ключ и удобно устроилась в кресле-качалке. Очередная порция любовного чтива — лучшее лекарство от бытовых неурядиц. Я с дрожью открыла новую книгу о приключениях Тортиллы: "Любовь в заснеженном саду":
"…Они прижал ее озябшие руки в своей мускулистой груди. Тортилла почувствовала, как его сердце выбивает бешеную джигу. Она и сама не могла понять, почему дрожит: то ли от холода, то ли от сладкого возбуждения, медленно охватывающего ее стройное тело под собольей накидкой.
— Замерзла? — чуть слышно спросил он.
Она кивнула, и ее золотистые длинные пряди рассыпались по спине сверкающим огнем.
— А ты знаешь, как греются эскимосы? Нет? Наивное дитя! Тогда я покажу тебе!
Он взял ее маленькую ручку и опустил к своим чреслам, источающим жар желания и необузданной страсти…"
Шкряб! Шкряб! Ну что такое ей-богу! Только, можно сказать, влезла в шкуру Тортиллы, как меня опять вернули на землю грешную. Когда-нибудь я смогу дочитать хоть один любовный роман от начала до конца?
Шкряб! Шкряб! Словно кто-то острыми когтями царапает дорогой паркет. Потом послышалось удовлетворенное чавканье. Шкряб! Чавк! Шкряб! Чавк!
Гена?
— Гена!!!
Иерихонская труба в сравнении с моим воплем — всего лишь дудочка мальчика-с-пальчика. Вне прошло и минуты, как в коридоре послышались голоса родственников:
— Эфа! Что там у тебя! Открой! Эфа, ты слышишь? Мы выломаем дверь!
Я не слышала, как ломали дверь.
Я не видела, как она, жалобно скрипнув, рухнула под напором семейной тревоги.
Мне было совершенно наплевать на едкие замечания Сони и Ольги, узревших раскрытый любовный роман.
Я смотрела в угол комнаты, где целый и невредимый Гена жевал роскошный кожаный портфель, из которого торчали пачки долларов.
Со мной так бывает: в самый неподходящий момент, когда время идет на секунды, я впадаю в ступор. Помнится, когда я выходила замуж за Петрова, то не смогла сказать "да". Стояла, вылупив глаза на толстую тетку в ленте, и надрывно молчала. Та, испугавшись, что девушку насильно тащат под венец. Вызвала охрану. Тетка мне до сих пор того скандала простить не может.
Так и сейчас. Вместо того, чтобы быстро выпроводить возбужденную родню в гостиную и поручить их заботам о зубастом найденыше, я флегматично изучала стену в собственной комнате. В голове рефреном испорченной пластинки крутились слова детской песенки: "По улицам ходила большая крокодила, она, она, зеленая была". Только когда Гена выплюнул кусок чемодана и плотоядно потянулся к пачке денег, я ожила:
— А ну не тронь! Мое!
Настала очередь впасть в ступор родственникам:
— Как это твое? Откуда?
Мыслительный процесс рванул по нарастающей:
— Со счета сняла. Собираюсь в кругосветное путешествие. Имею право!
К счастью, родственники слишком выдохлись эмоционально, чтобы вступать со мной в длительную полемику. В данный момент им было вполне достаточно того, что блудный крокодил наконец-то возвратился в родные пенаты. Гена был торжественно поднят с изжеванного портфеля, многократно обласкан (несмотря на попытку цапнуть Фиму за нос) и унесен в гостиную. Мы остались одни. Мы — это выбитая дверь, портфель с деньгами и я. Кое-как приладив дверь, я быстро осмотрела содержимое портфеля, предварительно надев перчатки (хватит с меня отпечатков пальцев на бокале с коньяком). Даже беглого взгляда вполне хватило, чтобы понять: сумма в портфельчике, конечно, не миллион долларов, но на несколько сотен тысяч все же потянет.
И тут меня прошиб холодный пот. Да такая, что ни одна "рексона" не поможет. Можно сразу накрыться одеялом и молиться об одном: чтобы перестала мерещится страшная бука в виде тюремной камеры.
Ясное дело, передо мной тот самый кейсик из кабинета без времени усопшего Трохименкоа. Вопрос первый: как он здесь оказался? Вопрос второй: что мне теперь делать? И вопрос третий: что мне за него теперь будет?
Поразмыслив, я решила начать с ответа на первый. Все равно в должной мере не владею правовыми знаниями, соответственно, меру наказания определять не мне. Эх, грехи мои тяжкие! Я опустилась на колени и заглянула под кровать.
О, сколько нам открытий чудных готовит смятая постель! Точнее то, что находится под нею. Под кроватью оказалась куча полезных вещей: стопки прочитанных любовных романов, любимая заколка для волос, левая туфля и правый носок, фантики от конфет, пара елочных игрушек, несколько ручек и любимые наушники (а я их искала!). Не подумайте, что я неисправимая неряха. Просто до уборки все как-то руки не доходили. То Новый год, то сессия, то