Повернувшись спиной к цилиндру, он осмотрел на двери в кирпичной стене. Теперь он точно знал — это двери в номера, в комнаты с постелью, но без окон. В висках у него застучало, горло пересохло. Он быстро взглянул на Джоан и подвинул ей стакан с напитком:
— Выпей это.
Ее ясные голубые глаза смотрели на него спокойно.
— Так вот как ты хочешь взять меня? Одурманенную, беззащитную, готовую отдаться любому мужчине?
Помещение вокруг расплылось, закачалось. Бедфорд тоже покачнулся и прислонился к стойке бара. Медленно покачал головой.
— Нет, так я не хочу.
Она встала, взяла его за руку.
— Пойдем, подышим воздухом.
Они вышли на улицу.
Теперь в разноцветных огнях улицы ему чудилось что–то жутковатое, что–то непристойное. Проходя сквозь их колышущиеся узоры, легко было представить себе город таким, каким он когда–то был. Бедфорд видел людей, разгуливающих по улицам, забредающих из бара в бар, прыгающих из постели в постель. Сатиры… нимфоманки…
Холодный ночной воздух обжигал ему лицо и горло. Разум снова заработал. Несколько мгновений назад он готов был забыть свою культуру, свою интеллигентность, и дать волю дремлющему внутри зверю. Он был на грани того, чтобы превратиться в Коллинза или Нину, стать невежественным обывателем. Но они с Джоан живут на другом, более высоком уровне. Когда они займутся любовью, они будут любить друг друга не как звери, а как люди.
Они поднимались вверх по широкому спиралевидному пандусу. Джоан шла впереди, ее рука лежала в его руке. Пляшущие огни разрисовывали ее комбинезон узорами так, что он стал похож на наряд Арлекина. Пандус вел их все выше и выше. Проспект внизу казался бездной, вокруг парили и кружились светящиеся шары. Туман растаял, и звездный свет лился ласковым дождем.
— Ну вот. Теперь мы совсем высоко над музыкой, — сказала Джоан.
Следом за ней Бедфорд шагнул на широкую крышу высотного здания. Он слушал тишину. Видел сияние звезд в волосах и в глазах своей спутницы. И наконец услышал ее голос.
Изольда.
Величественный звук взлетел высоко над карнавальным городом, достиг самих звезд и замер на пронзительной ноте. И звезды, казалось, застыли в изумлении, пораженные этой кульминацией арии. Затем голос начал стихать, сникать, медленно и горестно, напоминая о смерти и преображении.
Бедфорд сидел на крыше и смотрел на мерцающие звезды. Джоан опустилась на колени рядом с ним. Он повернулся к ней, и она обвила руками его шею, а потом прижала его голову к своей груди.
— Сейчас, — прошептала она. — Сейчас. — И прижала его к себе еще сильнее, погружая все глубже и глубже в мягкую темноту, лишая его дыхания, пока ему не показалось, что он умирает, и нет ничего прекраснее этой смерти. Но на самом краю смерти Джоан отпустила его, прикоснулась губами к его губам и подарила первый животворящий вдох его жаждущим легким.
Утро растворило вчерашние яркие огни, вымело тени из углов. Взявшись за руки, Джоан и Бедфорд шли по улице баров. Сейчас она казалась мирным, цветущим парком, и они прокладывали путь среди деревьев. Обнаружив пруд, постояли на его берегу, глядя на сияющую воду. Сзади послышался не то смех, не то лай, и, обернувшись, Бедфорд увидел двоих собакоподобных, которые носились под деревьями. Было в них что–то очень знакомое, и Бедфорд сообразил: да ведь это та самая парочка, которая вбежала вчера в городские ворота, опередив его и Джоан.
Но что–то еще заставило его вглядеться в их почти человеческие лица. Джоан повернулась и тоже смотрела. Вот одно существо выскочило из–под дерева и пустилось вскачь вокруг пруда. Второе бросилось следом. Яркий солнечный свет озарял лица существ, очерчивая каждую деталь. Джейн внезапно задохнулась. И Бедфорд услышал свой собственный хриплый вздох. Лица собакоподобных были узкие, черты грубые и все же совершенно узнаваемые.
Нина и Коллинз.
Карикатура, подумал Бедфорд. Вот что они такое — карикатура на людей. И все остальные морды — лица — здешних обитателей тоже карикатурные. Шарж с преувеличенно чувственными чертами оригинала.
Внезапно его осенило. Он в общем и целом был прав: эти существа действительно напоминали собак, особенно женские особи. Но в древнегреческой мифологии для них есть более подходящие имена: нимфы и сатиры! И в голове у Бедфорда сложилась общая картина: пустой город, вино с афродизиаком, музыка, полная страсти. Человеческая раса может развить в себе богоподобные качества, подняться над собой, сублимировать в творчестве сексуальную энергию. Но эта же раса может приобрести природу зверя, опуститься ниже своего первоначального уровня, дать волю инстинктам и животной страсти. Космическая буря несет с собой неклассифицированные частицы, способные расстабилизировать ядерный реактор. Но она принесла и другие частицы, которые, воздействуя на хромосомы, трансформируют их физические качества таким образом, чтобы те соответствовали их внутренней природе.
Конечно, здесь есть и другие города, но их обитатели вряд ли отличаются от этих существ. Отсутствие летательных аппаратов в небе говорит о том, что все население планеты постигла одна участь. Наверняка они тоже пользовались универсальными средствами контроля рождаемости и жили, как животные в человеческом облике, пока не налетела эта космическая буря. А когда началась бомбардировка космическими частицами, со всеми обитателями планеты произошла мгновенная метаморфоза. Так случилось с Ниной и Коллинзом. Пока звериная страсть не разрушила в них последние остатки морали и нравственности, они жили в конфликте со своей звериной природой. Как только они дали волю природе, метаморфоза стала неизбежной.
Но тогда почему он сам и Джоан избежали метаморфозы? Ведь они тоже занимались любовью. Ответ на этот вопрос пульсировал у Бедфорда в голове, заставляя кровь бежать быстрее. Перерождение невозможно в том случае, если между физическими качествами и занятиями любовью нет дисгармонии. Благодаря высокому уровню интеллекта, их любовь была не низменной, а благородной. Они занимались любовью не как животные, а как люди. Нет, больше того — как боги.
Ему не терпелось рассказать Джоан о своих открытиях, и он повернулся к ней. Но она внезапно шагнула в сторону и через секунду уже бежала вслед за Ниной и Коллинзом, сбрасывая одежду. По какой–то странной причине ее поведение не показалось Бедфорду нелогичным, и через некоторое время он последовал ее примеру. Джоан опустилась на четвереньки… и нельзя сказать, что ему это не понравилось. Мысль пронеслась в его голове: ты же хотел что–то сказать ей? Что–то чрезвычайно важное? Он попытался сосредоточиться, но, как только учуял ее запах, голова полностью опустела. И это была очень приятная пустота.
На всех четырех она мчалась прочь от пруда, петляя между деревьев. И он, не раздумывая, бросился за ней, тяжело дыша и высунув язык.
Дайна ЧавианоФЕЯ НА ПОРОГЕ ЗЕМЛИ
Посвящается Стивену Спилбергу и
самому очаровательному созданию,
когда–либо прилетавшему из космоса
на экраны кино, — Ипу, которого
я так люблю.
Научно–фантастическая повесть
Часть первая
1
Зима. На Гарнисе очень холодно.
От бликов, отбрасываемых Сверкающими Горами, равнина вдали блестит и переливается. А вблизи, мягко падая, окрашивает все в голубые тона снег.
Под ледяным небом коченеет нагой, беззащитный ветер.
Внутри купола Ниса, переключив отопление на более высокую температуру, собирает грязную посуду и бросает ее в автоматический конвертор.
— Мама, можно я пойду на пруд?
Мать останавливается перед зеркалом и начинает внимательно рассматривать свое лицо.
— Сейчас нет, Томи, — отсутствующим голосом отвечает наконец она. — Идет снег.
— Возьму с собой обогреватель.
Ниса по–прежнему критически себя разглядывает.
— Почему бы тебе не посидеть дома и не почитать еще? Книга, которую я дала, тебе не понравилась?
— Очень понравилась. Я уже прочитал ее всю.
Ниса забывает о зеркале и переводит взгляд на сына.
— Но ведь я дала ее тебе только вчера! — удивленно восклицает она.
— Я уже прочитал ее всю, — снова говорит он.
— Ну что ж…
Она не знает, что сказать.
Вдалеке, вниз по склону горы, мчится ветер, набирает силу и скорость, как набирает вес и скорость катящийся с вершины в пропасть снежный ком.
— Так можно я пойду?
— Только обязательно возьми обогреватель.
Томи бежит надеть герметизированный костюм. Мать помогает ему запереть магнитные замки и, прежде чем опустить прозрачное забрало, целует сына.
— Ты меня слышишь? — спрашивает она. Поворотом верньера он увеличивает чувствительность внешних микрофонов.
— Слышу.
— Знаешь… еще несколько дней назад я заметила: ты чем–то озабочен. В чем дело?
На лице Томи — полное непонимание.
— Не знаю. Я сделал что–нибудь плохое?
— Нет, Томи. Только… ты почти не разговариваешь, и тебя все время тянет наружу.
— Но ведь я не ухожу далеко, правда?
— Дело совсем не в этом! Просто снаружи так холодно, что…
— А здесь, под куполом, очень тесно.
Он злится. Это видно по его движениям, по сжатым губам, по слегка нахмуренным бровям. Злится и даже не пытается этого скрыть.
— Ну ладно, все это не так уж важно, — пытается успокоить его Ниса. — Мне хочется, чтобы мы оставались друзьями: ты будешь мне рассказывать обо всех своих делах, а я тебе — о своих. Ведь мы, по–моему, уславливались об этом?
— Я‑то тебе рассказываю про свои дела, а вот ты… Он закусывает губу — она это видела уже много раз.
Упрек в его взгляде так выразителен, что ей становится неловко.
— Что ты хотел сказать, Томи? Договаривай.
— Ничего. Можно, я пойду?
— Подожди, я хочу кое о чем тебя спросить. Почему то место так тебя интересует?