азрывно слился с явью.
Капитан Лейстер медленно пришел в себя; в компьютерном терминале было пусто и темно, а по куполу громко колотил дождь. Челюсть болезненно ныла; шатаясь, Лейстер поднялся на ноги и удрученно ощупал лицо, пытаясь хоть как–то упорядочить кошмарный завал, отложившийся в памяти за последние тридцать шесть часов или около того. С упорядочением было туго; он растерянно помотал головой и, поморщившись, сжал ладонями болезненно запульсировавшие виски. Щеки его покрывала щетина, мундир был измят и перепачкан.
В голове крутилась сумасшедшая карусель фрагментарных картинок, произвольно перепутанные звенья одной длинной бредовой цепи. Стрельба, а потом какая–то драка; склоняющееся над ним милое личико в ореоле огненно–рыжих волос, а потом обнаженное девичье тело, радостно раскрывающееся ему навстречу — это–то, интересно, было на самом деле или тоже плод болезненной фантазии? Взрыв, от которого под ногами дрогнула земля… корабль? Где он был потом и что делал, не вспоминалось хоть тресни; стоило напрячься, и перед мысленным взором сплошной стеной вставал туман. Следующая четкая картинка — он возвращается к компьютеру и обнаруживает там Камиллу, одну–одинешеньку… разумеется, она первым делом рванулась защищать компьютер, как наседка — своего единственного цыпленка… Чем они занимались дальше, сохранилось в памяти гораздо хуже; кажется, они очень долго сидели рядом, он держал ее за руку, и между ними установился очень глубокий контакт, абсолютная, невероятно, до боли сильная связь, только не сексуальная, хотя нет, сексуальная, кажется, тоже… или он все перепутал, и накладывается другая картинка, с той рыжеволосой девушкой, которую он даже по имени не знает… она пела странные песни… а потом снова взметнулся вал животного страха и неуемного желания защитить, потом ослепительная вспышка в голове, почти взрыв… черная тьма и забытье.
Кошмар медленно отступал, и возвращалась ясность мышления. Что произошло с кораблем, экипажем, колонистами за время всеобщего безумия? Об этом Лейстер не имел ни малейшего представления. Пора бы начать выяснять. Он вроде бы смутно припоминал, что кто–то у него на глазах был ранен — последнее, что он помнил перед тем, как окончательно отъехать. Или это тоже безумная фантазия? Он нажал кнопку «тревога», но никто из Службы Безопасности не явился. Тут до Лейстера дошло, что электричество отключено. Значит, в припадке безумия кто–то добрался до генератора. Ну, что еще у нас плохого? Давно пора пойти и выяснить. Кстати, а где Камилла?
(«Прости, querido[7] – шептала в это время Камилла Мак–Арану, — но я должна пойти посмотреть, что там с кораблем и с капитаном. Не забывай, я по–прежнему офицер Космофлота. Боюсь, нам пора расстаться — на какое–то время, по крайней мере. Ближайшие дни у всех у нас дел будет по горло. Честно, я должна сейчас идти к нему… да, конечно, я люблю и его тоже по–другому, не так, как тебя; но теперь, дорогой, я знаю о любви гораздо больше… а он мог пораниться».)
Она поспешила через вырубку под усиливающимися потоками дождя, перемешанного с хлопьями тяжелого мокрого снега. «Надеюсь, — подумала она, — когда–нибудь кто–то обнаружит здесь каких–нибудь пушных зверей; одной земной одеждой тут будет зимой не обойтись». Мысль промелькнула и скрылась, отступила на задний план; Камилла зашла под темный купол терминала.
— Где вы были, лейтенант? — послышался охрипший голос капитана. — У меня странное ощущение, будто я должен перед вами за что–то извиниться, но совершенно не помню, за что.
Камилла обвела взглядом купол, оценивая причиненный терминалу ущерб.
— Хватит этих глупостей, какая я вам «лейтенант»; вы уже звали меня Камиллой, еще до аварии.
— Камилла, где все? Я так понимаю, это то же самое, что было с вами в горах?
— Наверно, да. Подозреваю, мы теперь до скончания века будем расхлебывать последствия… — Ее передернуло. — Капитан, мне страшно… — она осеклась, и кривовато усмехнулась. — Я даже не знаю, как вас зовут.
— Гарри, — рассеянно отозвался Лейстер, пристально разглядывая компьютер; и Камилла, испуганно вскрикнув, зажгла смоляную свечку и осветила контрольную панель.
Массивные железные пластины защищали главные банки данных от пыли, механических повреждений или случайного стирания. Камилла нашарила поблизости разводной ключ и в лихорадочной спешке принялась откручивать гайки.
— Давайте, я вам посвечу, — хрипло произнес капитан, которому передалась ее тревога.
Камилла вручила свечку Лейстеру, и работа пошла куда более споро.
— Капитан, кто–то снимал предохранительные панели, — сквозь зубы процедила она. — Мне это не нравится…
Массивная железная пластина наконец отошла — и с грохотом упала на пол; Камилла бессильно опустила руки, лицо ее побелело от ужаса.
— Вы понимаете, что случилось? — безжизненно проговорила она; слова выходили с трудом, словно застревая в горле. — Компьютер… По крайней мере, половина программ — если не больше — стерты. Подчистую. А без компьютера…
— Без компьютера, — медленно закончил за нее капитан Лейстер, — корабль — это уже не корабль, а несколько тысяч тонн металлолома. Все кончено, Камилла. Мы застряли тут на веки вечные.
10
Высоко над лесом в домике из плотно переплетенных прутьев ивняка слышался шум дождя, шуршащего по выложенной листьями крыше; Джуди, устроившись на чем–то наподобие кушетки, покрытой мягкой волокнистой тканью, внимала — и не только ушами — тому, что пытался объяснить ей прекрасный среброглазый инопланетянин.
«Безумие овладевает и нами тоже; мне крайне жаль, что пришлось столь бесцеремонно вмешаться в вашу жизнь. Когда–то — много эпох назад, но память об этом сохранилась — мы тоже, как и вы, путешествовали меж звезд. Может быть, давным–давно, у начала времен, все люди были одной крови, и вы тоже братья наши меньшие, как и древесные пушистые создания. Воистину похоже на то; ибо повеял ветер безумия и свел нас вместе, и теперь ты носишь моего ребенка. Не то чтоб я раскаивался…»
Невесомое соприкосновение рук, ничего больше — но никогда перед Джуди не раскрывалась такая бездна нежности, как сейчас в грустных глазах инопланетянина.
«Теперь, милая малышка, когда безумие покинуло мою кровь, великая скорбь овладела мной. Никому у нас не позволили бы вынашивать ребенка в одиночестве; но ты должна вернуться к своему народу, не в наших силах позаботиться о тебе. Даже в разгар лета, дитя мое, тебе было бы слишком холодно в наших жилищах, а зимы ты просто не перенесла бы».
«Значит, я теперь больше тебя никогда не увижу?» — возопила Джуди — не голосом, не мысленно даже, а всем своим существом.
«Только когда веет ветер безумия, мне под силу докричаться до тебя, — хлынул ответ. — Хотя теперь твой мозг чуть более открыт для меня, чем раньше, обычно ваше сознание для нас — как неплотно притворенная дверь. Разумней всего было бы, если б ты сейчас ушла и больше не вспоминала об этом сумасшествии; но… — долгое молчание и затем тяжкий вздох… — но я не могу, просто не могу, даже подумать страшно, что ты уйдешь, и больше я тебя не увижу…»
Среброглазый инопланетянин протянул руку и коснулся голубого самоцвета на тонкой цепочке, свисающего с шеи Джуди.
«Мы пользуемся ими — иногда — при обучении детей. Взрослым они уже не нужны. Это был подарок в знак нашей любви; не самый мудрый поступок, сказали бы наши старейшины. Но если твое сознание достаточно открыто для того, чтобы научиться пользоваться камнем — тогда, может быть, у меня получится иногда достучаться до тебя и проведать, все ли в порядке с тобой и с малышом».
Джуди перевела взгляд на камешек, синий, как звездчатый сапфир, с мерцающими в глубине крохотными огоньками; потом печально подняла глаза. Инопланетянин был выше, чем простые смертные и очень изящно сложен; длинные чувствительные пальцы, очень светлая кожа, бледно–серые, едва ли не серебряные глаза, длинные, почти бесцветные волосы, свисающие до плеч невесомым шелковым покрывалом, и босые, несмотря на холод, ноги — все в нем было необычно и прекрасно, до предела, до боли. Бесконечно нежно и грустно он обнял Джуди и на мгновение прижал к себе; она ощутила, что это не обычный жест, а уступка ее отчаянию и одиночеству. Разумеется — зачем расе телепатов внешние проявления эмоций?
«А теперь ты должна уйти, бедняжка моя. Я провожу тебя до опушки, дальше тебе покажет дорогу маленький народец. Я боюсь ваших людей, милая, они такие… необузданные… и сознание их непроницаемо…»
Джуди поднялась, не сводя глаз с инопланетянина; и ее собственный страх расставания немного рассеялся, стоило ей ощутить чужую боль и горе.
— Понимаю… — вслух прошептала она, и осунувшееся лицо среброглазого неуловимо просветлело. — «Мы еще увидимся?»
«Столько всяких возможностей перед нами, дитя мое, и хороших, и плохих. Не знаю; боюсь что–то обещать».
Невесомым касанием он окутал ее в отороченный мехом плащ. Она кивнула, пытаясь сдержать слезы; только когда его высокая фигура скрылась за деревьями, она разрыдалась и позволила маленьким пушистым созданиям увлечь ее в путь по незнакомым тропам.
— Вы — подозреваемый номер один, — жестко произнес капитан Лейстер. — Вы никогда не скрывали, что не хотите улетать отсюда; теперь компьютер испорчен — можете считать, что своего вы добились.
— Нет, капитан, вы ошибаетесь. — Морэй, не мигая, смотрел прямо в глаза Лейстеру. — Я с самого начала понимал, что мы застряли тут навсегда. Да, признаюсь, во время… как бы это обозвать, черт побери?.. массовый улет? Да, во время массового улета мне приходило в голову, что не работай компьютер, все было бы куда как проще; по крайней мере, вы перестали бы притворяться, будто в наших силах починить корабль…
— Я не притворялся, — ледяным тоном перебил его Лейстер.
— Как вам угодно… — пожал плечами Морэй. — Хорошо, значит, вы перестали б играть в свои игры и занялись бы наконец серьезным делом — нашим тут выживанием. Но я не портил компьютера. Что греха таить, такая мысль могла бы прийти мне в голову — но я же в компьютерах совершенно не разбираюсь; я даже не знаю, что там, собственно, надо портить. Допустим, я мог бы его просто взорвать — смутно припоминаю, что слышал какой–то взрыв — но дело в том, что когда я услышал взрыв, я лежал на грядке и… — он смущенно хохотнул, — имел плодотворную, как никогда и ни с кем, беседу с капустной рассадой — или еще с чем–то в том же роде.