– Хотите чай или кофе? – спросил хозяин.
– Я кофе, если натуральный, – сказала Маня.
– В зернах, сам варю в турке, так что натуральней не бывает, Мария, ты пальчики оближешь, – пообещал Аркадий и начал хозяйничать в кухне, которая была соединена с гостиной и находилась здесь же.
– Уже на ты, быстро же вы, – шепнул Фома Мане, а вслух сказал: – А я буду чай, его ты тоже сам собираешь, – ему очень не понравилось, что Аркадий тыкает Мане, а та ему чересчур широко улыбается. От этого всего на душе стало противно и тошно.
– Нет, я кофеман, – не понял сарказма Аркадий, – и поэтому чай у меня обычный, даже не могу похвастаться зеленым, только черный в пакетиках.
– Ну, что ж, кофеман, тогда я тоже попробую твой фирменный кофе. Аркадий, а ты ходил уже к полицейским? – начал потихоньку уточнять Фома то, зачем они пришли.
– Да я там был еще в первый день после происшествия, но я им ничем не помог. Убитого я не знал, ничего не видел, – поставив турку на огонь, сказал Аркадий.
– Точно не видел? – уточнил Фома.
Аркадий, взглянул на Маню и понял, что она все поведала своему другу, оценив обстановку, он так же спокойно сказал:
– Если ты, Фома, говоришь про то, что я рассказал Мане, то да, сознаюсь, видел этих двоих, но полиции я это не сказал, не хотел компрометировать этих милых ни в чем не повинных людей.
Кофе начал пахнуть, и Аркадий стал более внимательней наблюдать за туркой.
– Не из-за хорошего отношения к людям ты, Аркадий, не стал говорить, кого видел, а из-за того, что пришлось бы объяснять, что ты сам там делал, – сказал Фома.
– Глупости, – продолжал смотреть за кофе Аркадий, – я гулял с собакой.
– И утром вы гуляли, – продолжал давить на хозяина Фома, – и в обед, а несколько дней назад тебя видели выходящим из ее дома, и все бы ничего, да только в это время хозяйки дома не было.
В тишине было слышно, как кофе, сбежав из турки, тушит огонь на плите.
День пролетел незаметно, солнце уже клонилось к горизонту, ох уж эти зимние ночи, они длинные и печальные. После исповеди Аркадия Мане было не по себе, в желудке не было ни крошки за весь день, кофе Аркадия, который действительно был замечательным, был не в счет.
– Вот послушаешь их – все прекрасные люди, но ведь кто-то из них убийца, – грустно сказала Маня.
– Ваше утверждение верно только в том случае, если они говорят правду, но вы, как сыщик, всегда должны ставить слова свидетелей под сомнения, – начал умничать Фома, Мане очень нравилось, когда он рассуждает, поэтому она с открытым ртом слушала его гипотезы.
– Вот смотрите, – продолжал Фома, – Аркадий утверждает, что он влюблен в Инессу, она заказывала в детективном агентстве, где он работает сыщиком, сбор информации на Цыгана Валерия, и Аркадий так в нее влюбился, что решил познакомиться поближе. Он рассуждал так, что в городе им пересечься не судьба, они из разных слоев общества, а вот если они будут соседями по коттеджному поселку, то возможность познакомиться увеличивается.
– Ну, в принципе, все логично, – согласилась Маня.
– Все, да не все, он проводит за ней наблюдение, узнает, где у нее загородный участок, на это у него уходит некоторое время, затем снимает дом, не кажется вам, что это похоже на подготовку целой операции? Чересчур сильная выдержка для влюбленного человека, не находите?
– Вы не понимаете, он закомплексованный мужчина, всю жизнь проживший с собакой, вечно работающей мамой и папой – церковным служащим, у него денег хватает только снимать квартиру в самом дешевом районе. Аркадий понимает, что у него будет только один шанс на знакомство, и если он облажается, второго уже не произойдет.
– Пойдемте ко мне, у меня в холодильнике есть пельмени, сварим, перекусим и обдумаем сложившуюся ситуацию, – предложила Маня, решив, что сегодня она должна пригласить компаньона к себе в гости.
– А пойдемте, – сказал Фома, – давно я не ел пельмени, да с бульоном.
– А еще зеленью сверху и сметаной, – добавила свою нотку Маня.
– И закусим все черным хлебом с салом.
– Здорово, но у меня нет сала, – расстроилась Маня.
– У меня есть, идите ставьте воду, а я заскочу домой, возьму сало и приду.
Сало Фома солил сам, когда-то давно, в детстве, его отец занимался засолкой и обучал этому искусству сына. «Мужчина должен уметь солить сало, это закон, учись и импровизируй на свой вкус», – говорил своему чаду Фома Фомич старший. И теперь Фома всегда солил сало по-разному, то с зеленью, то чуть варил в луковой кожуре, то с чесноком и перцем. Сейчас же он нес для Мани ассорти. Во дворе его дома поджидал гость – на дровах у забора сидел дядя Митя, и было такое впечатление, что он прячется от кого-то.
– Дмитрий Борисович, что-то случилось? – спросил Фома, на что сосед начал цыкать, прикладывать указательный палец к губам и приглашать его присесть рядом.
– Я это, что пришел, – начал шепотом говорить сосед, – жилец у меня живет, уже четыре дня, заплатил тысячу, по двести, значит, за ночь, – видно было, что дядя Митя переживает. – Ну, я думал, все, уедет сегодня, а он опять тысячу положил и сказал – еще столько же жить будет.
– Ну, ты ж один живешь, – удивился Фома, – пенсия маленькая, пусть живет, и тебе веселее будет.
– Так-то оно, конечно, так, – с сомнениями сказал дядя Митя, – но я заметил за ним одну странность.
– Какую?
– По вечерам он ходит и смотрит вам в окна, – сказал, будто выдохнул, сосед.
– Ко мне? – Фома не поверил в услышанное.
– Вы знаете, не обязательно к вам, у вас с Маней отношения ведь, – на этих словах Фома поперхнулся, так что дяде Мите пришлось стучать его по спине. – Когда у вас свет горит, он стоит возле вас, когда у Мани, он стоит у нее.
– Тааак, – сказал Фома, – и когда этот ваш вуайер выходит на охоту?
– Ты знаешь, а я даже не спросил, чем он занимается, поэтому я не уверен, что он тот, как ты его назвал.
– Не заморачивайтесь, так во сколько?
– Я почему здесь и прячусь-то, уж должен пойти, – выглядывая из-за забора, как партизан из окопа, сказал сосед.
– Спасибо, дядь Мить, понял, приму к сведению, – сказал Фома. – Можно вопрос? – уже на выходе он обернулся и спросил: – Вот скажи мне, Дмитрий Борисович, ведь ты интеллигентный человек, а пытаешься говорить как деревенский дед, у тебя не всегда это получается, иногда речь сползает на светскую, но ты берешь себя в руки и опять «чавокаешь», зачем?
– Я играюсь, – тяжело вздохнув, ответил он, – в деревню, в деда, пытаясь забыть другую жизнь, которой уже нет, только эта игра меня и спасает, возвращает в реальность. Иначе я ухожу туда, в прошлое, где я был счастлив, и боюсь там остаться, боюсь сойти с ума. Так что я теперь дядя Митя, деревенский дед, чтоб душу не порвать и с катушек не съехать, – вытирая скупые мужские слезы, закончил он.
– Ну, спасибо, дед, – после разговора с дядей Митей Фома вернулся домой и захватил с собой ружье, спрятал его под свой роскошный тулуп и пошел ужинать.
На столе в глубоких чашках уже плавали пельмени в бульоне, все выглядело настолько аппетитно, что Фома неприлично сглотнул слюну.
– Хлеб я уже порезала, теперь надо порезать ваше сало – и можно приступать, – на Мане был надет спортивный костюм, повязан фартук, и так все это вместе выглядело по-домашнему мило, что у Фомы свело желудок от страха, от какого-то животного страха, что это все не настоящее, что это все игра.
– Ну так что, вы сомневаетесь в показаниях Аркадия, чьи еще вы слова ставите под сомнения? – начала вновь обсуждение сегодняшних событий Маня, чтоб прервать неловкое молчание.
Фома специально сел таким образом, чтоб ему были видны окна дома, но освещение в комнате было чересчур ярким, и за окном был виден лишь квадрат темноты.
– Мария, а у вас есть свечи? – вдруг спросил он.
– Какие? – не поняла Маня.
– От геморроя, конечно, – спокойно ответил Фома.
– Какие? – не поверила своим ушам Маня и выпучила глаза.
– Какие-нибудь восковые, которые люди ставят на стол для настроения, для создания обстановки, а то у нас с вами колхоз какой-то: пельмени, сало и ржаной хлеб, только лука с чесноком для компании не хватает, – Фома не хотел рассказывать ей про гостя, возможно, его не существует, ну, а если он все-таки не фейк, то тем более не стоит ее пугать. Маня же восприняла ситуацию по-своему, предложение посидеть при свечах было для нее романтическим и даже немного интимным.
– Должны быть, – Маня побежала в подсобное помещение и стала искать, но, как назло, нигде свечей не было, и тут ей на глаза попались церковные свечи, которые Марго привезла из Иерусалима, когда ездила туда на пасху. Они были белого цвета, обожжены сверху, а по низу шла кромка синего цвета, на которой было написано «ХВ». Тут же рядом лежала фольга, как говорит русская народная пословица, которая полностью характеризует наш народ: «Голь на выдумку хитра». Конечно, секунды три в ней боролись два чувства, «окстись» и «подойдет», причем последнее победило со слоганом: «Только на пользу будет», – в общем, Маня не в силах была отказаться от романтического вечера при свечах, поэтому закрыла фольгой буквы, которые предательски выдавали в них церковные, поставила свечи в стакан веером и с божьей помощью довольная вернулась к Фоме.
– Странные у вас какие-то свечи, – сказал он, увидев букет в стакане.
– Да, немного непривычные, но, я думаю, будут смотреться миленько, выключайте свет, – скомандовала она, ставя стакан со свечами на стол. Зажигая одну свечку за другой, Фома одновременно вглядывался в окна, пытаясь разглядеть за ними фигуру.
– Ну, ничего, пойдет, – сказал он, оценивая букет свечей, он горел не ярко, и это было, что надо. – Вы, конечно, Маня, интересная личность, у вас даже свечи не как у всех, хорошо хоть не церковные принесли.
– Да вы что, – очень нервно засмеялась Маня, одновременно переживая, чтоб фольга не предала ее в самый неудобный момент и не слезла с надписи.