– Что вы, это было так давно, я сейчас влюблена, и мне на него абсолютно все равно, – поправила его улыбающаяся Варя.
– Вы тоже, Михаил, под подозрением, вы могли хотеть отомстить за любимую, – продолжал вытаскивать мотивы Фома.
– Но я не знал этой истории, мне сказали, что они просто расстались, я не думал вообще, что там такая трагедия была, – было видно, что Михаил растерян и говорит правду.
– Ну вот, друзья, круг подозреваемых ширится, – не замечая доводов оппонентов, продолжал Фома. – Давайте пройдем дальше, Инесса. Кто не знает, у нашей прекрасной бизнес-леди давний конфликт с Валерой Цыганом, ну и фамилия ему, конечно, от матери досталась, не приведи господи, – между делом подивился Фома. – С такой фамилией только в табор или на нары. Хотя, скорее всего, там он бы и оказался, если бы не его высокопоставленный папочка.
– С его мамой папа не был расписан, – вставил изучивший этот вопрос Коля Гусик. – Сына признал, но записывать на свою фамилию отказался. До двенадцати лет мальчик воспитывался с мамой, отец участвовал в воспитании только деньгами. Мама же, бывшая модель, решила, что вытянула джекпот, родив богатому человеку сына, на деньги, что давал отец ребенка, молодая мама вела веселую разгульную жизнь. Когда пацану было двенадцать, она скончалась от передоза, и папа взял байстрюка себе. Мальчишка был невоспитан и необразован, единственным рычагом воздействия на него были деньги, он до жути боялся остаться ни с чем, поэтому только папа имел на сына хоть какое-то влияние.
– Совершенно верно, – поддержал Фома, – именно этим влиянием и воспользовалась Инесса, когда конфликт ее сына и мажора Валеры вышел за рамки добра и зла. Затем напротив Инессы ставим галочку и говорим, что у нее тоже был мотив.
– Какой мотив? – психанула Инесса. – Я обо всем договорилась и вот уже два года живу спокойно.
– Но подсознательно вы каждый день боялись, что с папой этого беспредельщика что-нибудь случится и ему уже ничто и никто не помешает уничтожить вашего сына, да и вас в том числе.
– Кстати, вы не вспомнили Аркадия? – спросил Фома Инессу. – Вы говорили Мане, что у него знакомое лицо, не припомнили, откуда такое ощущение?
– Нет, – неуверенно ответила она, вглядываясь в Аркадия, тот же улыбался ей как старой знакомой, но стоило ей отвернуться, как лицо взрослого мужика приобрело просящий вид, именно так он сейчас смотрел на Фому, будто молил не выдавать его.
– Именно Аркадий, – подбирая слова, говорил Фома, – выполнял поручения в детективном агентстве, куда вы обращались для сбора информации по Валере. Странное совпадение, не находите? Но вычислил я убийцу не так, ваши мотивы понятны, но не критичны, самое главное определение – это кто кого видел в тот вечер. Мы обошли всех и спросили вас об этом, еще одного человека я хотел спросить об этом сейчас, Ира, кого вы видели, когда шли туда и когда бежали обратно?
Ира была разбита, было видно, что она разговаривает через силу, что ее единственное желание сейчас – это лечь, накрыться пледом и дальше плакать. Но она собралась и ответила:
– Когда шла туда, видела Аркадия, он гулял с собакой у озера, Инесса бегом пробежала мимо меня в сторону своего дома, обратно – только Аркадия, но, если честно, я особо тогда уже по сторонам не смотрела.
– Я так и думал, – туманно ответил Фома и продолжил: – Опросив вас всех, я выстроил по времени, кто где находился в этот период времени, и понял, что кто-то врет. И вот тогда мне пригодилась запонка, что нашла Мария в своей бане. От Михаила в тот вечер мы все услышали предположение, что она старинная, честно скажу, я не очень верил в эту затею, но все же отослал фото запонки моему хорошему другу, антиквару и страстному любителю загадочных историй ювелирных украшений. Мой приятель позвонил на следующий день и сообщил, что вещь эта уникальна, относится она предположительно к 17–18 векам, изготовлено изделие предположительно аугсбургскими ювелирами. В это время город, который так удачно был расположен на торговых путях с юга Германии на север Италии, славился своими мастерами, в городе их насчитывалось не меньше сотни. Конкретно у этой запонки есть легенда, они никогда не использовались по назначению, если запонки делились влюбленными пополам как талисман любви, то уже ничто не могло их разлучить. Любовь же, которую, по легенде, хранила черная жемчужина, с годами становилась все сильнее. Последний раз запонки всплывали в России в двадцатом веке перед революцией в семье промышленника Яковлева, у которого жена была немкой. После революции запонки не всплывали больше никогда и считались утерянными.
– Интересная, конечно, история и даже несколько познавательная, но что она нам дает? – Инесса как женщина деловая не любила демагогии, хоть и читала романы, написанные Фомой, запоем, но то были выдуманные книжные истории, там все – плод воображения автора, а здесь жизнь и разговор идет об убийстве. – Мне кажется, Фома Фомич, вы немного заигрались, – будто разочаровавшись в нем, с грустью сказала она.
– Да, простите, слабость моя – все эти истории из прошлого, ну не могу устоять, услышав такое, давайте вернемся в поселок. Я нашел человека с этой фамилией, вернее, к кому она имеет отношение, и можно было бы притянуть все за уши, да вот проблема – у этого человека совсем нет мотива, или все-таки есть? Может быть, он сам нам расскажет, и тогда, Николай Васильевич не даст соврать, мы оформим как явку с повинной и срок будет меньше, – тишина разрывала помещение своим звоном, все молчали. – Тогда еще один довод, – будто решился на что-то Фома, – мы обнаружили вторую запонку. Я знаю, что это вендетта, я даже почти уверен, что это не было спланировано, дядь Мить, мы нашли орудие убийства, ваш бур-ледоруб для зимней рыбалки уже у нас, – по-родственному нежно сказал Фома и сел напротив сгорбившегося старика, который все время скромно сидел в углу и молчал.
– Да я уж понял, – грустно сказал дядя Митя. – С чего начать-то мне, а, Фома?
Все находящиеся, включая оперуполномоченного Николая Васильевича Гусика, были в шоке и молча слушали странный диалог двух мужчин, не приятелей, нет, но сопереживающих друг другу однозначно.
– Сначала, – просто сказал Фома.
– Ну, если с начала, то девичья фамилия моей матери – Яковлева, эти запонки достались ей от отца, вырос он в детдоме, его отца и мать расстреляли, а десятилетнего пацана отправили на попечение государства, помнил он, как мама, вложив в его маленькие ручонки носовой платок, в котором лежали две красивые запонки, тихо на ушко, как сказку, рассказала историю о том, что они хранят и берегут любовь двух людей как ангелы. Вытирая слезы, она умоляла сына хранить и передавать по наследству семейную реликвию. Как моему деду, маленькому пацану, в тяжелое время удалось сохранить эти драгоценности, одному богу известно, но потом они перешли к моей матери, а после – мне. Мы с моей женой полюбили друг друга с первого взгляда, я подарил ей этот талисман, и так мы и носили их на шее, – Дмитрий Борисович будто что-то вспомнил, замолчал, вытер рукавом слезу, которая тихо бежала по щеке.
– Это Валерий Цыган сбил вашу жену? – немного решил помочь деду Фома.
– Да, рано утром Аннушка шла домой, ночью ее срочно вызвали на операцию, в тот вечер автобус перевернулся, было много раненых, всех срочно мобилизовали в больницу, хирургом она была у меня хорошим, – продолжил дядя Митя, – а этот из клуба ехал обдолбанный в ноль. Она еще жива была, возможно, и спали бы ее, но он уехал, оставив ее там умирать. Камеры видеонаблюдения все зафиксировали, найти его не составило труда, а вот посадить не получилось. Следователь, который вел это дело, мне так в открытую и сказал, что были задействованы такие люди, что запись с камер пропала, а у подонка появилось железное алиби.
– Этого не может быть, он не такой, вы все здесь придумываете, он не оставил бы женщину умирать, он даже кошек жалел, – кричала Ира, она тоже плакала, но оплакивала она свою любовь, своего принца, которого нашла в Валере и безумно любила, однако в этом человеке хорошее видела только она.
– Может, дочка, может, – вздыхая, будто извиняясь, сказал дядя Митя.
– Вы боролись? – спросила Инесса, сильная женщина увидела в этом старике родственную душу, ведь он тоже пострадал от рук этого мерзавца. Ей было очень его жаль, всей душой жаль. На миг она поставила себя на его место и спросила себя, решилась бы она на убийство ради сына, и что ее окончательно испугало – что она не смогла твердо сказать нет.
– Да, я стучался во все инстанции, – продолжил Дмитрий Борисович, – но это было бесполезно. Тогда я продал квартиру в городе и поселился здесь. Специально не покупая ни телевизор, ни телефон, чтоб не видеть несправедливость, что происходит каждый день, чтоб нечаянно не нарваться на довольное лицо этого подонка. А по телику и его, и его папашу частенько показывали, сидят в первом ряду в какой-нибудь развлекательной передаче, смеются, комментируют, а я дышать не могу, жить не могу да и не хочу. Вот тогда я и придумал себе такого мужичка, любителя рыбалки, добродушного и всем помогающего, и стал так дальше жить, хотя нет, неправильное слово, вернее сказать, доживать. Помните, как у Евтушенко: «И, если умирает человек, с ним умирает первый его снег, и первый поцелуй, и первый бой, все это забирает он с собой». Дмитрий Борисович был частью мира Анны, и он ушел с ней, а остался дядя Митя. «Таков закон безжалостной игры, не люди умирают, а миры». Но не мог я до конца забыть и простить, когда-то мама сказала мне, что в жемчужинах находятся ангелы, которые берегут любовь двух людей. Вот к своему ангелу я и взывал каждый день, просил возмездия, умолял помочь, а он очень скромный, он робко стоял и ждал своей очереди, не обгонял никого, не кричал «я здесь стоял», не толкался локтями, уверяя остальных: «мне очень нужно, я только спросить». Я благодарен ему за то, что не бросил меня, за то, что дал мне шанс, за то, что был все это время со мной. Я даже благодарен ему за его робость, это дало время все осмыслить и настолько возненавидеть это существо, что со временем я стал способен убить, раньше я бы не смог этого сделать. Десять лет назад, когда моя душа еще не умерла, я не был на это способен. Моя душа по капельке все десять лет умирала, с каждым днем, прожитым без нее, с больной мыслью, что могло быть все иначе, если бы не этот подонок.