Впереди него, поднимаясь всё выше в небо, летел ворон. Добыча.
День был ясным, и в небе виднелись лишь несколько пушистых облаков. Однако на горизонте собирались тучи. Ветер налетал порывами; если гроза начнётся, они окажутся точно у неё на пути. Это здорово усложняло полёт, но у ворона проблем было больше; ястреб считался лучшим летуном. В таких условиях Бэйн вполне мог нагнать свою Жертву. Однако до тёмного облачного края оставалось ещё далеко. С такой скоростью они минуют опасность быстрее, чем та разгуляется вовсю. С этим юноша ничего не мог поделать и продолжал ровно взмахивать крыльями.
Горизонт не отступал по мере приближения к нему. Они находились в игре, а не в реальной жизни. Сцена — пространство ограниченное. По мере полёта ворону пришлось снижаться вместо с небом, которое накрывало землю куполом. Когда оно коснулось земли, Жертва пропала. Хищнику тоже пришлось переходить к следующему этапу гонки.
Ударившись о землю, Бэйн снова очутился в уже знакомых джунглях. Однако на сей раз мангустом был он. Для этого он и изучал территорию в первый раз: теперь он мог во всём уподобиться мангусту.
Впереди скользила большая змея — вероятно, кобра. Мангуст мог справиться с коброй. Зверёк считался достаточно ловким и пронырливым, чтобы избежать ядовитых клыков. Но в данной ситуации ему не дадут бежать быстрее, чем ползёт змей.
Но он всё ещё мог бежать по прямой. Маш полз по ровной земле, тогда как Бэйн получил возможность пробираться сквозь кусты и другие мелкие препятствия. Так он и поступил, медленно сокращая дистанцию. К тому времени, как они оказались у озера, мангуста от змея отделяли лишь две секунды.
В воде акулой стал Бэйн, и преследовал он теперь осьминога. По размерам тот почти не отличался от акулы, а извивающиеся щупальца делали его даже больше. Но тело у осьминога мягкое, а зубы акулы — тверды; несколько укусов, и щупальца канут в небытие, оставив того беспомощным. Так что осьминог использовал все свои способности, чтобы «выстреливать» себя вперёд ничуть не медленнее плывущих рыб. Его движения были дёргаными, поскольку Маш вынужден был задерживаться — набрать воды, но общая скорость равнялась скорости акулы.
Нырнёт ли осьминог в поисках убежища в одной из тёмных пещер на дне? Рискованно, ведь он может очутиться в тупике и загнать себя таким образом в ловушку. Нет таких пещер, куда не смогла бы проникнуть акула; игра не дозволяла прятаться бесконечно. А вот если Маш найдёт туннель и проплывёт его насквозь, в то время как Бэйн будет кружить у входа, это даст Жертве дополнительные мгновения, чтобы закончить маршрут непойманным.
На риск Маш не пошёл. Переплыл озеро, не прибегая к ухищрениям. Бэйн следовал за ним, отставая всего на полторы секунды.
Теперь он был вороном, а Маш — филином. Согласно теории игры, являясь ночной птицей, филин плохо летал при свете дня, и ворон мог помешать ему добраться до еды, нападая в процессе охоты. В результате филин умирал от голода. Ястребу подобное поведение свойственно не было; он бы налетел на филина прямо, и тот легко бы отбился мощным клювом и острыми когтями. Бэйн сомневался, что такие битвы происходили в природе, но здесь это не имело значения. Ворон преследовал филина, и если они пройдут и этот круг впустую, добычей филина станет ястреб… своеобразный юмор адептов или отличительная метка данной игры? Неважно. Даже пародийные превращения доставляли Бэйну удовольствие. Ему всегда нравилось видоизменяться.
Маш чуть подзадержался, привыкая к окружающей обстановке в новом для себя обличье, и Бэйн воспользовался этим, добрав ещё секунду, прежде чем траектория их полётов выровнялась. Конец близился — если ничего не произойдёт.
Они пролетели сквозь горизонт. Бэйн свернулся калачиком, прежде чем коснулся земли, готовясь к превращению в змея.
И вот он уже — самец кобры, свернувшийся в многоколенчатое кольцо. Мгновенно, словно пружина, развернувшись, юноша выстрелил собой в ближайший к нему объект, который, если верить траектории полёта филина сквозь занавес горизонта, и был его жертвой.
Его клыки впились в хвост тигра и погрузились в шерсть, доставляя яд по назначению. И… игра была окончена. Хищник поймал свою Добычу.
Этой ночью даже занятия любовью с Агапой не могли отвлечь его мыслей от сложившейся ситуации.
— Я победил двойника в первом раунде и уже впереди него во втором. Если завтра мне снова суждено выиграть, всё будет кончено… я потеряю тебя, а он — Флету. Возможно, сие справедливо, но мне оно не по душе.
— Но ради обоих миров… — начала было она.
— Верно, знаю, знаю! Мой разум утверждает, что я поступаю правильно, но сердце в сомнениях. В чём его провинность? В том, что полюбил единорога? Флета достойна любви! Я увидел сие, когда… — Смутившись, юноша оборвал свою пламенную речь.
— Бэйн, я понимаю, — утешила его Агапа. — Я занимала её тело и жила её жизнью, училась её способам мышления, познавала земли, где она росла, и полюбила всё это так же, как люблю тебя. Разумеется, она достойна любви! Маша — или твоей.
— Любви, которую я разрушу! — горько воскликнул Бэйн. — Проклятье, желал бы я проиграть сей турнир честь по чести!
— Нет, ты должен стараться изо всех сил и выйти победителем, если сможешь. В этом и заключается твоя честь.
— Верно, верно! И я буду пытаться, хотя и боюсь успеха!
— Это всё, о чём тебя просят, — кивнула девушка.
Он крепко сжал её в объятьях.
— Порождение иного мира, я люблю тебя! Будь сие возможно, желал бы я стать ещё ближе к тебе, частью тебя, слиться с тобой воедино — навсегда!
— Это возможно, — пробормотала она. — Не навсегда, но на время.
Глаза Бэйна широко открылись от удивления.
— Что ты имеешь в виду?
— Я сохраняю человеческий образ, потому что он тебе нравится, но это не моё естественное обличье, как тебе известно. Я могу обнять тебя, будучи амёбой, хотя, наверное, это тебя оттолкнёт.
— Ты не внушишь мне отвращения ни в каком виде, Агапа! Обними меня по-своему.
— Как пожелаешь. Но если передумаешь, просто скажи; я тебя услышу.
Она легла на него, прижавшись грудью и бёдрами. Поцеловала, зато склонила голову на сторону и начала таять.
Юноша лежал смирно, ощущая, как меняется её плоть. Грудь утратила упругость, подобно остальным частям её тела. Агапа будто превратилась в большую подушку, тёплую и податливую. Чуть позже Бэйн сравнил бы её с наполненной горячей водой грелкой, а ещё несколько минут спустя — с растекающимся желе. Её тело обхватило его плотной плёнкой. Странный эффект возбудил его; и ласковая протоплазма окружила его взбудораженное естество. Она прижалась к нему, затем растеклась повсюду: между его руками, под спиной, между ногами. Она стала чем-то вроде специального костюма, прослойкой из тёплого воска между ним и окружающим миром. Бэйн слегка приподнял конечности, и она завершила контакт вплоть до кончиков его пальцев, сомкнувшись сама с собой.
С шеи до пят Бэйна словно закутали в одеяло, и это было самое уютное из всего, что он мог вспомнить. Его тело на Протоне состояло из металла и пластика; сейчас это не имело значения — юноша чувствовал себя Живым. Каждая его частичка, кроме лица, соприкасалась с Агапой, а затем она расползлась и по голове, оставив открытыми лишь глаза, рот и нос.
— В этом теле мне не нужно дышать, — напомнил ей Бэйн. — Охвати меня целиком.
Она послушно выполнила просьбу. Теперь он лежал в коконе из её субстанции и ощущал себя погружённым в тёплую воду, только лучше, поскольку она мягко пульсировала, имитируя биение его сердца. Бэйн позволил себе полностью раствориться в этом чудесном иномирном объятии, которое продолжалось, кажется, целую вечность. В действительности прошло не больше часа, но это был феноменальный час.
Во второй части гонок Жертвой стал Бэйн. Юноша понятия не имел, в какое животное его превратят; сюрприз ждал обоих игроков. Каким образом Труль и Оракул пришли к соглашению по этому поводу за спинами Бэйна с Машем, оставалось только гадать. Вероятно, они использовали кодовые выражения, имеющие смысл лишь для компьютеров и троллей.
Он переступил завесу и очутился на широкой равнине — каменистой на севере в результате соседства со столовой горой. Бэйн стал обезьяной. Он мгновенно ударился в бега, зная, что любое из обличий Маша способно уничтожить обезьяну.
И в самом деле, через пять секунд позади него появилась пантера. Бэйн нёсся вперёд по прямой, не давая большой кошке возможности срезать углы. Но не забывал и наблюдать краем глаза за камнями. Некоторые обладали острыми срезами, другие переходили в подобие неровного склона. Отсюда нельзя было увидеть точно, но Бэйн заподозрил наличие пещер. Если в следующий раз ему удастся добраться до одной из них…
Какой он облик примет? Какое существо слабее обезьяны, но сильнее пантеры? В данный момент ответ не шёл в голову, но юноша решил всё же попытать счастья в пещере, когда они окажутся здесь снова, и если его новый образ получит преимущество от пряток. Замедлять бег и приглядываться Бэйн не стал; не хотел давать оппоненту намёк на свою будущую стратегию. Но продолжал размышлять над вариантами. Направиться прямиком к скалам, обогнуть их и забраться в глубокую пещеру? Залеть на гору? Поднимаясь, он потеряет время, но если вход в пещеру где-то наверху, и снизу его заметить невозможно…
Достигнув берега широкой реки, он плюхнулся в воду. Течение помчало его к северу. Река извивалась вокруг склона горы и исчезала за ним. Бэйн решил, что переплыть её и тут же взмыть в воздух не представляет особого труда. Он всё ещё сохранял свою пятисекундную фору.
Он превратился в ската и припустил вниз по течению, чтобы исследовать интересовавшую его область. Бэйн надеялся, Хищник будет полагать, что Жертва выбрала более лёгкий путь — по прямой, и потеряет мгновение-другое.
Не повезло. В реку плюхнулся морж, который мгновенно сориентировался и устремился вниз. Бэйн утешил себя тем, что не потратил зря времени сам.
Он вильнул влево, срезая угол. Морж скопировал его движение. Затем скат прянул вправо — и ушёл на дно. План никудышный; морж в точности повторил его манёвр, снова срезав угол и выиграв немного времени.