Затем Бэйн увидел, что искал: завешенный водорослями вход в подводную пещеру на правом берегу. Она вполне могла оказаться тупиковой, но также могла и вести вглубь столовой горы — или хотя бы иметь выход где-нибудь среди разбросанных у её подножия скал.
Бэйн опять ринулся влево, будто бы желая вновь попытаться обмануть преследователя. Конечно же, это не сработало. На сей раз он продолжил плыть к левому берегу и, приблизившись к нему вплотную, выпрыгнул из воды и взмыл в небо.
Он обнаружил себя в теле четырёхкрылого насекомого — стрекозы — и моментально забил всеми четырьмя, направляясь к раскинувшемуся неподалёку цветочному лугу. Однако привлекали Бэйна не цветы; стрекозы были хищниками и питались другими насекомыми.
За ним, на расстоянии примерно в четыре секунды, из реки поднялась в воздух летучая мышь. С ней он не мог сражаться! Бэйн полетел по прямой, держа дистанцию, пока не пересёк линию горизонта, завершая первый круг.
На равнину он упал скунсом. Так вот кто одержал бы безоговорочную победу над пантерой! Но почему не над обезьяной?
Юноша устремился к горе. Вскоре земля стала каменистой, а за ним появилась обезьяна и кинулась туда же.
Столкнувшись с каменистой поверхностью, обезьяна споткнулась об один из них и медлила достаточно долго для того, чтобы булыжник, описав красивую дугу, упал на груду камней повыше. Бэйн точно это знал, поскольку тот пролетел как раз мимо его головы. Так вот, значит, как обезьяна могла задержать скунса: издалека! Маш бросал острые и тяжёлые обломки валунов, а звериное тельце Бэйна было уязвимым. Требовалось расстояние побольше, чем в четыре секунды, чтобы удрать за пределы досягаемости обезьяны. А пока придётся уворачиваться и лавировать, что будет стоить ему времени. Погоня становилась напряжённой!
Добежав до взгорья, Бэйн начал прыгать с камня на камень, поднимаясь вверх. Обезьяны считались куда лучшими древо- (а значит, и скало-)лазами, нежели скунсы, однако изучение местности в предыдущий раз помогло; тем более, сейчас он взбирался по пологой части склона. Бэйн нашёл ряд выступов в южной части горы и воспользовался ими. Его целью была вершина.
Под ним заскрипел гравий, и скунс энергично заработал лапами, посылая мелкие лавинки вниз, в лицо преследователя. Это дало ему что-то около секунды, и Бэйн добрался до плоской вершины с дистанцией между ним и обезьяной более пяти секунд.
Он побежал прямиком к реке, озираясь в поисках просветов. Их не было: вершина густо заросла ровной травой. Вскоре он очутился у края и зацарапал когтями, скользя вниз по крутому склону.
Потом, уже над самой рекой, Бэйн увидел его: заваленный камнями вход в пещеру. Его звериное тельце было достаточно маленьким, чтобы пролезть между валунами, и он проворно протиснулся внутрь, прежде чем спустилась обезьяна.
Задерживаться Бэйн не стал, помчался дальше — во мрак. Там он отыскал воду и, тихо скользнув в ручей, превратился в угря. Отлично: морж спокойно мог сокрушить ската, который, в свою очередь, мог ударить его током, а угорь был слишком юрким, чтобы морж его схватил. Бесконечный круг.
Если его стратегия сработает, хищник не поймёт, что в пещере есть вода и зря потратит время, разбрасывая камни у входа или ожидая, пока скунс вылезет, или же просто кидая булыжники внутрь. Для охотника тоже существовал способ обойти препятствие — во избежание тупиковых ситуаций, но способы эти не всегда были очевидными. Бэйн поставил на то, что пещера является туннелем, и другой её выход — тот, что он заметил под водой. И выиграл.
Он спокойно переплыл реку. Погоня отсутствовала. Сработало! Он выиграл достаточно времени, чтобы завершить круг непойманным.
Если только Маш не устроил для него ловушку. Это правилам не противоречило; хищники вполне могли готовить своим жертвам западни. Как не было запрещено и жертве поймать охотника с поличным и ответить ему тем же. Раненый или опоздавший преследователь не имел права закончить игру.
Выбравшись из реки, Бэйн снова стал насекомым — на сей раз, комаром. Ну, и каким образом комару удалось бы одолеть летучую мышь? Укусив её и передав смертельно опасную болезнь. Притянуто за уши, конечно, но для игры сойдёт. Все эти животные являлись некими аналогами игры камень/ножницы/бумага. Ножницы резали бумагу, бумага оборачивала камень, камень падал на ножницы и разбивал их вдребезги, завершая круг. Несомненно, многие существующие игры произошли именно от таких вот сомнительных оригиналов. Укушенная москитом летучая мышь звучало так же правдоподобно, как и уничтожающая камень обёртыванием бумага.
Он полетел быстро — скорость обычных комаров его собственная превосходила в десятки раз. Миновал цветочный луг и вернулся к земле. И вот уже он сам — пантера. Обогнав Маша, Бэйн снова стал хищником. Это не обеспечивало его победой автоматически, но преимущество он получил.
Тем не менее, помня о потенциальных ловушках, к подножию горы он шёл медленно и взбирался осторожно и тихо. Признаков западни не наблюдалось. Не исключено, что Маш устроил её на равнине, ожидая, что пантера побежит; выбрав другой маршрут, Бэйн её избежал.
Он приблизился ко входу в пещеру. Заслон из камней был убран ровно настолько, чтобы туда могло пробраться существо размером с обезьяну. Скорее всего, соперник действительно принял пещеру за тупик и полез внутрь, чтобы поймать Добычу. Решение верное, если бы не подводный ручей!.. Лучше всего для Маша было спуститься к реке и проверить, не появится ли там новая рыба; тогда Бэйн угодил бы ему в лапы. Ведь для прохождения полного маршрута Жертва обязана была проплыть по реке.
Бэйн принюхался. Да, запах обезьяны всё ещё витал в воздухе — но внутри ли Маш или…
Над его головой раздался шум. Бэйн взглянул вверх, и получил скунсов заряд прямо в морду.
Юноша слишком поздно осознал, что произошло. Он не обогнал своего двойника; тот следовал за ним, прячась и держа дистанцию, и атаковал, когда Бэйн отвлёкся на пещеру. Он сам дал Хищнику время подобраться и захватить его врасплох. Бэйн проиграл.
Надо было просто двигаться дальше и закончить начатое. Маш никогда бы его не догнал. Но, опасаясь несуществующей ловушки, он попал в ещё худшую: в западню невнимательности.
— Я всё видела, — призналась Агапа. — Игровой Компьютер показывал нам всё по голографу. Мы наблюдали за тем, как он тебя преследовал и подкрался в конце.
— Каким же глупцом, надо полагать, я выглядел со стороны! — посетовал Бэйн.
— Всегда проще судить игру, в которой не участвуешь, — напомнила она юноше. — Мы знали, что он не остался в пещере, и ты бы не смог убрать его с дороги, чтобы закончить собственный маршрут. Но мы понимали и то, что тебе это неизвестно.
Однако печаль не покинула его.
— А вдруг я сознательно блефовал, не желая побеждать? Вдруг я предал тех, за кого сражаюсь?
— Ты бы так не поступил! — горячо запротестовала девушка.
— Откуда знать остальным? И мне самому?
Она помолчала, погружённая в размышления.
— Завтра новая игра.
— Верно. И мне нужно постараться, дабы доказать: я не предатель.
— У тебя получится, — заверила Агапа любимого. Но камень с его сердца не упал.
В третьей игре Бэйн опять получил роль Хищника. Эта игра была последней и решающей: если он победит, выиграет и его сторона.
Маш пересёк занавес. Пятью секундами позже Бэйн последовал за ним.
Он трансформировался в дракона. Не в огнедышащего, не в летающего, но тем не менее, в настоящего дракона с наводящими ужас зубами и когтями.
Впереди он высмотрел саламандру. Существо, по размерам намного меньше дракона, но не менее грозное, поскольку могло вызвать пламя на любой поверхности, которой касалось, и сжечь большинство остальных созданий. Как бы там ни было, драконы обладали природным иммунитетом к огню; многие сами умели творить его внутри себя и пользоваться как оружием, а оставшиеся были покрыты огнеупорной чешуёй. Чары саламандры против неё бессильны. Таким образом, дракон мог проглотить саламандру, и та являлась Жертвой.
Пейзаж вокруг тоже принадлежал миру фантазий: экзотические волшебные растения простирали над ними свои ветви и невиданные цветы. Бэйн распознал ядовитые пылемёты, сон-траву и шипы иллюзий. В шкуре дракона бояться ему было нечего, а вот человеку здесь пришлось бы следить за каждым своим шагом.
В любом случае, здесь наверняка имелось что-то, способное причинить вред и дракону — к примеру, замаскированные иллюзией глубокие трещины в земле. Придётся двигаться след в след за саламандрой и, если узрит что-нибудь странное, быть настороже. Опять же, вследствие иллюзий он не мог позволить Жертве скрыться из вида; Бэйн мог потерять драгоценные секунды, пытаясь установить местонахождение Маша в туманных испарениях, которых в действительности не существовало.
Они пробирались через лесную чащобу, где деревья были опутаны чудовищными тенётами. Прятавшиеся где-то наверху гигантские пауки вряд ли могли серьёзно навредить участникам, поскольку правила игры гласили, что лишь они сами могли ранить и остановить друг друга, однако прогресс передвижения они бы наверняка замедлили. Запутается в сети саламандра, и её поймает дракон. Попадётся дракон, и саламандра выиграет столь важное для погони время.
Чаща всё редела, и наконец они оказались у воды.
Озеро-перевёртыш: узкое вверху и широкое внизу, «опрокинутое» неправильным куполом. На Фазе Бэйн таких не встречал; эта магическая обстановка являлась плодом воображения творцов, а не реальностью.
Саламандра с разбега плюхнулась в воду. Бэйн последовал за ней и мгновенно сменил обличье на морского змея, плывущего за кракеном — подводным растением с живыми корнями и ветвями-щупальцами, почки на которых жалили и травили плоть обычных созданий. Однако чешуя морского змея была для них чересчур тверда. Догнав кракена, Бэйн просто откусил бы его щупальца, сделав их бесполезными, а Маша — беспомощным.
Кракен об этом прекрасно знал и развил ту же скорость, что прежде — осьминог, подобным же образом. Змей, конечно, не мог её превысить. Они бурлили воду друг за другом, создавая мириады крошечных пузырьков, стремительно уплывавших к дну-поверхности.