Тем временем Флета принесла особые новости.
— Помнишь ли ты мой период зачатия? — несмело спросила она.
— О, нет… он скоро наступит снова?
— Нет, разве ты не обратил внимания, что он как раз не начался?
Маш помедлил.
— Ты имеешь в виду?..
— Верно. Я ношу под сердцем жеребёнка.
Маш понятия не имел, как на это реагировать, поэтому просто потянулся к ней и обнял так осторожно, что девушка поневоле рассмеялась. У кобыл деликатных положений не бывает. Но такой счастливой он ещё Флету не видел.
Однако она ещё не закончила.
— Сие будет утешением тебе в разлуке. Но как было бы замечательно, если бы расставаться не пришлось.
— Придумать бы что-нибудь, — согласился Маш. — Чтобы спасти оба мира и остаться вместе.
— Верно. И самим растить нашего жеребёнка.
— Который, возможно, станет величайшим из единорогов.
— Или величайшим из людей.
— Он возьмёт лучшее от нас: способность превращаться и творить магию.
— Флаш, Адепт-единорог! — воскликнула она.
Почему бы и нет?
— Почему бы порождению нас обоих и не быть кем-то особенным?
— И мы построим дом, поскольку, боюсь, Табун его не примет.
— А можно и замок. Теперь я адепт и способен создавать любые предметы. Наш сын достоин лучшего.
— Владения Ровота, — с улыбкой кивнула девушка.
Она говорила не совсем всерьёз, так что Маш поцеловал её снова. Каким бы ни был исход этого раунда, они разделят его на двоих.
Настал день первого сета. Теперь, наконец, Маш узнал, каким образом они организовали настольный теннис между измерениями. Как и раньше, двойники пересекутся, одновременно встав по одну сторону стола. Каждый будет играть за себя. Но мяч, вместо того, чтобы проникать сквозь несуществующий занавес, будет пролетать через имитирующую его сетку к симуляции другого игрока на противоположном конце стола.
Машу будет казаться, что там стоит Бэйн с ракеткой в руке, пребывающий в его собственном механическом теле, но, скорее всего, это будет предоставленный Коричневой голем. Самостоятельно играть тот не сможет, но движения Бэйна скопирует добросовестно.
Но шарик не мог физически перескакивать между мирами. Что же предстоит отбивать голему?
Может, это и незначительная деталь, но Машу хотелось бы знать, поскольку информация способна была повлиять на его отношение к игре — а значит, и на саму игру. Он не желал спрашивать в открытую, что, осознал юноша, было глупо; он быстро адаптировался к поведению живых людей, проводя всё больше времени в теле одного из них. Живые испытывали боль — не только физическую, но и душевную, и относились гораздо осторожней к вещам, о которых мало знали, нежели машины. Теперь Маш был куда более чувствительным, чем когда-либо на Протоне, и ему нравилось верить, что это преимущество. Поэтому он предпочитал понять, обитаемо ли осиное гнездо, не влезая туда рукой, и проникнуть в замыслы оппонента без того, чтобы выставить себя идиотом. Таким образом он оттачивал новую грань своей личности, более присущую живым существам, чем роботам: хитрость.
Он подошёл к Флете, чтобы обнять её ещё раз.
— Это голем? — прошептал он девушке на ухо.
Её ухо дёрнулось. Она сохраняла некоторые лошадиные привычки, даже становясь человеком!
— Нет, у него нет запаха, — отозвалась она. — Сие — призрак.
— Спасибо. — Значит, всё это, и мяч, и другой игрок, были просто голограммами, выстроенными на основе проходящей через него же информации. Взятые из Книги Магии чары Труля вполне были на это способны; в действительности Маш при необходимости и сам сумел бы сотворить нечто подобное.
— Больше тебе от меня ничего не нужно? — подняла бровь Флета.
Ой.
— Остального на глазах у других не попросишь, — ответил он, незаметно ущипнув её за ягодицу.
Флета фыркнула, но выглядела удовлетворённой.
Маш вернулся к столу и взял ракетку — ту самую, с которой начинал играть ещё месяц назад. В первом сете ракетки должны были соответствовать указанным правилами стандартам, то есть — никаких различий. Идея первой игры заключалась в том, чтобы увидеть способности игроков.
— Давай сначала поупражняемся, — предложил он.
— Верно, — не стал возражать Бэйн. — Странная обстановка.
Внезапно Маш ощутил острый приступ сожаления. Жаль, что они не могут просто быть друзьями, а вместо этого вынуждены сражаться. Общаться они могли и без иллюзий, которых сейчас не избежать. Возможно, после окончания турнира, всё изменится к лучшему.
Он поднял шарик и послал его за сетку, специально держа ракетку в левой руке, чтобы не придавать ему вращения. Тот стукнулся о его половину стола и перескочил через сетку. Маш знал, что именно в этой точке мяч и стал иллюзорным, с помощью магии превращённым в видение, в то время как на Протоне Игровой Компьютер сам отправил шарик с той же скоростью и под тем же углом, что он летел на Фазе. На Протоне голограммой был Маш, казавшийся, несмотря на это, таким же реальным, как и Бэйн — здесь. Сколько сложностей для имитации обычной игры.
Бэйн вернул шарик с показной лёгкостью. Тот снова миновал сеть. Мерцал ли он в точке перемены? Уверенности в этом Маш не испытывал. В любом случае, он не должен отвлекаться на работу системы; сегодня он обязан выложиться на полную. Если задаваться посторонними вопросами наподобие, как юноша вообще мог свободно двигаться, не утрачивая контакта со своим двойником, он начнёт сбиваться! Сколько из его собственных движений тоже были частью иллюзии?
Они отбивали шарик уже несколько минут, понемногу начиная привыкать к этому нехитрому занятию. Всё действовало, как положено.
— А теперь всерьёз, — кивнул Маш, одновременно с сожалением и азартом.
— Верно. — Бэйн поймал мячик рукой, завёл обе ладони за голову, потом вытянул вперёд — сомкнутыми, и спрятал под столом. Маш указал ракеткой на его правую руку. Бэйн поднял её: пустая. Это означало, что первая подача за ним.
Бэйн отправил мячик оппоненту. Тот летел низко и быстро, устремившись в правый угол. Маш отбил его коротким, резким ударом сверху вниз, закрутив ответный мяч. Это уменьшило его скорость и заставило упасть в центре половины стола Бэйна, вместо того, чтобы достичь края. Но вращение дало и другой результат: оно изменило прыжок мяча на короткое подпрыгивание. Невнимательный игрок вряд ли обратил бы на это внимание и пропустил бы его. Более того: стоило второй ракетке коснуться шарика, вращение увело бы его вниз — возможно, в сеть. Опять промах.
Однако Бэйну о динамике пинг-понга было известно столько же, сколько и Машу. Он встретил мячик таким же ударом, что снова изменило его вращение, посылая такую же «бомбу» назад.
Готовый к такому повороту, Маш легко коснулся мяча обратной стороной ракетки — так, что тот перескочил сеть и упал прямо за ней: подача, которая была куда менее безобидной, чем казалась на первый взгляд, поскольку обычно игрок стоял далеко от сетки, у края стола.
Но Бэйн был уже там, где надо, и чуть заметным движением запястья послал шарик вправо-вниз — на сторону Маша, чтобы тот приземлился рядом с краем стола и скатился с него на землю. Маш потянулся в надежде перехватить мяч, но на его пути оказался стол, и вовремя юноша не успел. Всё, что ему удалось, — это отбить шарик высокой аркой над сетью.
Это, разумеется, было лишь отсрочкой. Бэйн ударил по мячу с дальнего края, и у Маша не осталось ни единого шанса вернуть подачу.
Один-ноль в пользу Бэйна. Теперь игра действительно была в разгаре!
Завладев мячиком, Маш отправил его на дальний конец стола. Бэйн вновь поймал его ладонью и занял позицию для следующей подачи.
Эта пошла с тыльной стороны ракетки, прорезав в воздухе косую линию к левому углу Маша. Юноша возвратил её тем же способом, что и первую, обратным ударом. Ответный ход Бэйна тоже мало чем отличался от предыдущего; электронный разум и тело робота действовали механически. Уязвимое место, однозначно.
Маш тоже повторил свои движения, сделанные в той же точке первого захода, мягко послав мяч через сетку в центр стола. И Бэйн отозвался тем же образом, что и раньше, — закрученным ударом в сторону, только на сей раз целился в левый угол стола. И снова он застал Маша врасплох, и тот сплоховал в ответ, и шарик приземлился за его спиной. Два-ноль в пользу Бэйна.
Но Маш просто проверял слабое звено в обороне противника, что в данный момент было важнее потерянного балла. Воображение юноши сейчас работало куда лучше, чем в электронном мозгу, и он использовал фантазию на полную катушку, что, как полагал юноша, тоже являлось большим плюсом. Найдя уязвимости Бэйна, он мог воспользоваться ими задолго до конца сета.
Третья подача Бэйна получилась прямой, и Маш ответил на неё обратной стороной ракетки. Прямой удар по диагонали, обратный удар по диагонали, прямой удар по дальнему краю стола — следующим будет обратный туда же, и пятый — какая-то новая вариация. Если так, Маш знал, чего ожидать дальше, и это поможет ему прямо сейчас.
Он возвратил подачу высокой, закрученной и косой — такая точно сбила бы с толку неофита, и он отдал бы балл более опытному игроку. Бэйн принял и поменял ось вращения, отбив шарик из угла. Три-ноль. Очко того стоило; Маш проверил реакцию противника. Перекрутить мяч стандартной поверхностью ракетки невозможно, но позже он об этом вспомнит.
Как бы там ни было, юноша не мог себе позволить отставать вечно. Начиная с четвёртой подачи, он твёрдо рассчитывал на выигрыш. Как он и думал, Бэйн подал обратной стороной ракетки — по прямой, и поскольку Маш именно к этому и готовился, он сразу отбил мяч назад, в точности туда, откуда тот прилетел. Прекрасный бросок, и он застал Бэйна врасплох; ракетка запоздала, и шарик улетел в сторону, за пределы стола. Три-один.
Пятая подача Бэйна летела вниз; этого Маш тоже ожидал. Скопировав удар, он перехватил инициативу и выиграл ещё очко. Три-два.
Настал его черёд подавать. Проверив реакцию тела Бэйна на различные виды ударов, он убедился в том, что навыки его альтер-эго полностью принадлежали ему — разумеется, до того, как Бэйн попал на Протон. С подобным стилем игры он тоже был знаком, и отнюдь не случайно, видел все его преимущества и недостатки. Глухая самозащита никогда не приведёт к победе, ведь робот не совершит ошибки и возьмёт измором любого другого оппонента. Но верная линия нападения, да ещё предпринятая в удобный момент, могла привести к ошибкам и робота. Маш собирался выяснить, научился ли он у слоноголова Эли правильной атаке.