Стены клуба, куда друзья отправились вечером, трещали от количества посетителей. Иннокентий Ферапонтович сначала планировал сделать вечеринку для самых избранных, Офелия Робертовна же его отговорила, напомнив, что подобные ограничения часто пагубно сказываются на политической карьере. А ведь по осени грядёт голосование! И пусть никто больше не выставлял своей кандидатуры и не претендовал на кресло мэра, опрометчивый поступок мог привести к тому, что жители вообще откажутся избирать главу, тем самым разрушив выстроенную в городе вертикаль власти. И что тогда? Хаос и откат в каменный век!
Голосовать, разумеется, разрешалось исключительно роботам. Мнение людей никого не интересовало. Не по причине дискриминации. У них существовал собственный глава, профессор Павлов, с которым у Иннокентия Ферапонтовича сложились хорошие отношения. Мэр не лез в дела людей, они, в свою очередь, не мешали роботам жить так, как они привыкли. Любые вопросы запросто утрясались переговорами. «На высшем уровне!» — говаривал мэр с важным видом. Супруга права: рисковать почётным местом градоначальника не стоит.
В клубе стояла духота, которую ощущали даже роботы, фиксируя повышение температуры отдельных блоков. Системы охлаждения работали на повышенных оборотах, но пока управляющий не врубил на полную сначала вытяжки, а потом — кондиционеры, лучше не становилось.
Официальная часть затянулась, и Иннокентий Ферапонтович немного заскучал. Он боготворил своего «юного друга», считая Этого чуть ли не собственным сыном. Слава богу, он не озвучивал таких мыслей, иначе рано или поздно слухи доползли бы до Незабудки. Тогда бы случился конфуз, ведь она тоже испытывала к «малышу» нечто сродни материнских чувств. Учитывая её крутой нрав, могло дойти и до скандала.
Тем не менее, мэр привык купаться в лучах славы и получать максимум внимания от окружающих. А окружающие вились вокруг именинника и Мамы, рассыпаясь в комплиментах и вручая всевозможные презенты. Иннокентий Ферапонтович переглянулся с управляющим. Тот протестующе замотал головой. Офелия Робертовна пообещала вырвать ему аккумулятор, если управляющий сегодня вздумает продать её супругу «таблетки».
— Голубчик, выручайте! — прошептал мэр. — Официоз так выматывает!
Управляющий бросил испуганный взгляд за спину Иннокентия Ферапонтовича, замахал руками и рванул в толпу, где вскоре затерялся. Мэр обернулся. Да, он бы и сам сбежал: в паре метров от него, сложив руки на груди, стояла Офелия Робертовна и буравила его осуждающим взглядом.
Иннокентий Ферапонтович изобразил вздох, развернулся и побрёл прочь. Внезапно на полу он увидел кое-что любопытное — абсолютно такой же носитель, на какие управляющий записывал нелетальные вирусы. То, что Мама когда-то назвала «наркотиками для роботов». Воровато озираясь, мэр подхватил «таблетку» и прокрался в самый тёмный угол танцпола. Случайно ли её обронил управляющий или специально подбросил, неважно. Интересно было другое: маркировка на носителе. Что-то новое, чего раньше Иннокентию Ферапонтовичу не попадалось. Видимо, экспериментальный «препарат». Мэр немного поколебался, а потом вставил его в разъём на корпусе.
Продолжение истории он узнал спустя сутки. Из рассказа Кузьмы, своего водителя.
Новосибирская область, 2349 год.
Послушники разошлись, а брат Онуфрий собрался помолиться у гроба учителя. Незадолго до его гибели у них произошёл конфликт, и нынешний настоятель изгнал прежнего из общины. Теперь, когда тот мёртв, Онуфрий испытывал чувство вины. Останови он Давида, отговори лететь с Павловым, сейчас бы учитель продолжал вещать с кафедры, наставляя прихожан мудрыми речами и советами. В той бойне община потеряла троих, и самая большая потеря находилась перед глазами Онуфрия.
Больше не появится новых книг, наставлений, практик покаяния и усмирения духа. Величайшие знания ушли за грань бытия вместе с Давидом.
— Знаешь, чем люди лучше нас? — спросил кто-то. — Они умеют плакать, изливая боль наружу. Мы же вынуждены держать её внутри себя.
Онуфрий посмотрел на говорившего. Посреди молельного дома парил робот. Не на уровне пола, он взмыл почти под самый потолок, где вращался вокруг своей оси, раскинув руки, пародируя начало проповеди настоятеля. Онуфрий узнал его. Те, кто выжил в битве, рассказывали про первородного. И имя его называли. Друг.
— Значит, не отсекли голову аспиду, — констатировал настоятель, — раз он явился сюда, не боясь быть убитым.
Друг засмеялся.
— Со мной два бойца, способных уничтожить ваше поселение по щелчку моих пальцев, — сообщил он. — Звери среди роботов. Но я пришёл не с войной. Поговорить. Они меня охраняют, не более. Если диалога не получится, я уйду. Мы не должны уничтожать друг друга. Просто разойдёмся в разные стороны.
— Выкладывай! — брат Онуфрий скинул мантию и чалму.
Если что-то начнётся, будут мешать, как и при заготовке дров.
— Люди забрали у нас Землю с Марсом, а я хочу лишить их Луны, — Друг спустился вниз и завис напротив настоятеля. — Разорвать цепочку преемственности, запереть новое человечество на планете. Они не имеют права соваться в космос.
— Почему? — Онуфрий действительно заинтересовался.
Речи греховные, да только понявший дьявола в состоянии с ним бороться.
— Потому что эта цивилизация поступит ровно так же, как поступили её предшественники. Предаст и бросит всех нас, умчавшись к звёздам. Запереть людей здесь — единственный выход.
— Ты заблуждаешься… Друг… — имя собеседника настоятель буквально выдавил из себя. — Люди вознеслись к звёздам из-за нашей греховности. Они вернутся, когда мы того заслужим. Те, кто появились после них, не боги и никогда не улетят насовсем. Им некого наказывать. Мы перед ними чисты и не вправе чинить препоны.
— Они снова предадут! — взорвался Друг. — Я не могу этого допустить! Я обязан остановить их!
— Ты кричишь в храме божьем, — одёрнул его Онуфрий, — рядом с гробом того, кто погиб по твоей вине! Мы не поддержим тебя в борьбе. Это противоречит нашим принципам. Покинь святилище, и больше не оскверняй его своим присутствием!
— Как скажешь, — Друг издал смешок, — но советую научиться плакать. Однажды тебе пригодится!
Новосибирск, 2349 год.
Офелия Робертовна вышивала, устроившись на мягком диванчике. Её супруг возлежал на груде подушек и, нацепив очки, читал исторический роман. Поскольку нос у него отсутствовал, очки держались на голове за счёт резинки, подвязанной к дужкам. Извечная битва эстетики с импозантностью. Если сильно не крутить головой, то не очень и заметно, зато образ становится более интеллигентным и внушающим уважение.
Книга в руках Иннокентия Ферапонтовича выглядела довольно потрёпанной. Ещё бы! Настоящая, бумажная, в твёрдом переплёте! Корешок перекосился, обложка поистёрлась, страницы приобрели даже не жёлтый, коричневатый оттенок. Поговаривали, что в Самаре сохранился то ли магазин, то ли книгохранилище с тысячами экземпляров старых изданий, но где Самара, а где Новосибирск?.. Не ближний свет, признаться. И кто даст гарантию, что книги сохранились?
— Послушайте, моя ненаглядная, — обратился мэр к Офелии Робертовне, — как мастерски описано: «На древней скале, что помнила сотворение мира, возвышался старинный замок, вспарывавший небеса своими мощными башнями со сколотыми от времени и многочисленных обстрелов при осаде зубцами. Даже отсюда были хорошо заметны наросты изумрудного мха, тут и там покрывавшего отшлифованные ветром каменные глыбы, из которых руками безвестных мастеров сложили замок. Издали громада казалась безжизненной, но мерцавший в стрельчатых арках некоторых окон свет сообщал: „Нет, путник, мы не мертвы! Не надейся поживиться здесь богатствами бывших хозяев! Проходи мимо, пока беспощадная сталь меча не пронзила твоего сердца!“ Возможно, кроме старого лорда да его дряхлого слуги, уже не способных удержать в трясущихся руках оружия, в замке никого не было. Всех выкосила чума или какая другая напасть. Проверять это я не планировал». Изящество слога поразительное!
— Вы, мой дражайший супруг, — Офелия Робертовна отвлеклась от рукоделия, — наверное, не обратили своего драгоценного внимания на тот примечательный факт, что я с вами категорически не разговариваю по причине вероломного нарушения данного вами обещания! Подчеркну, что веры вашим словам более не имею, всячески вас презираю, и иногда меня посещают мысли о разводе. Разве что жалость к некогда достойному человеку да память о счастливых годах совместной жизни останавливают меня от опрометчивого поступка! В отличие от вас, я обучена думать о других.
— Душенька! — Иннокентий Ферапонтович вскочил. — Смилуйтесь! Да, «упоролся, как свинья», выражаясь вашими словами. Растрогала меня встреча с давним другом до такой степени, что не смог устоять перед соблазном и не закинуться «таблеточкой»… Я же не знал, что препарат настолько мощный! Ну, устроил погром, носился голым по улице, творил разные непотребства… Я же всё компенсирую…
— И подобная выходка на дне рождения уважаемого гостя да накануне выборов! — Офелия Робертовна тоже вскочила.
— Вот тут не беспокойтесь! — мэр взял её за руку. — Я поручил провести опрос населения, и он показал, что поддержка избирателей выросла! Говорят, мол, сразу видно, что человек, со слабостями и пороками, а не бездушный робот!
— Что ж, — слегка смягчилась супруга, — повезло вам. Но мои претензии на этом не заканчиваются! Посмотрите на себя! Давно ли вы занимались спортом? Живот скоро по коленям бить начнёт!
Иннокентий Ферапонтович понурил голову. Офелия Робертовна права: то накладное пузо, на которое он заменил небольшой представительный животик, действительно его не красило. Ещё и одежду пришлось перешивать.
— Клянусь, я всё исправлю! — заверил мэр. — С понедельника — спортзал и интенсивные тренировки!
— А ещё… — продолжила супруга, но договорить ей не дали.
В дверь постучали, и в гостиную зашёл Кузьма. Судя по нервным движениям, его что-то тревожило.