Нельзя провести полтора года в новом окружении и не поставить перед собой новые цели. Изменения произошли незаметно. Он оказался талантливым дельцом, и чтобы доказать это самому себе, уже не требовалось убивать Вандермана. Клей и так это доказал, без всяких убийств.
В момент, когда все вокруг замерло, Клей смотрел на красную физиономию шефа и думал о Беа, и еще он думал о Вандермане, с которым успел подружиться, – и ему вдруг расхотелось убивать.
Расхотелось взглянуть на труп Вандермана. Расхотелось вернуть Беа. Сама мысль о ней была ему противна – наверное, потому, что он сменил пассивную роль на активную. Теперь он не нуждался в доминирующей женщине. Он способен был принимать решения самостоятельно. Если выбирать прямо сейчас, он выбрал бы кого-то вроде Жозефины…
Жозефина. Образ перед застывшим внутренним оком такой приятный… Жозефина с ее спокойной, неброской красотой, восхищенная успешным бизнесменом по имени Сэм Клей, восходящей звездой импорта в компании «Вандерман инкорпорейтед», Жозефина, на которой он женится… Конечно, он возьмет ее в жены, ведь он любит Жозефину, любит свою работу, и ему нужен был лишь статус – именно тот, которого он достиг. Сейчас все идеально. Вернее, было идеально – тридцать секунд назад.
То есть давным-давно. За полминуты много чего происходит. И произошло. Вандерман надвигался на него с занесенной плетью, и нервы Клея сжались, предчувствуя новый обжигающий удар по лицу. Перехватить бы руку Вандермана, прежде чем тот ударит снова… и все объяснить, да побыстрее…
С прежней кривой улыбкой на лице (то была часть поведенческого шаблона, коего Клей до конца не понимал; знал лишь, что в нем говорят условные рефлексы, отточенные за долгие месяцы суровых тренировок) он пришел в движение. Все, что происходило в его сознании, случилось наяву мгновенно, без физической паузы. Его тело знало, что делать, и выполнило свою задачу. Оно бросилось к столу, к скальпелю, и Клей не сумел ему помешать.
Все это уже произошло в сознании – единственном месте, где Сэм Клей был по-настоящему свободен последние полтора года. За это время он заставил себя понять, что Соглядатай следит за каждым его движением, и планировал свои действия заранее, и учился доводить дело до конца. Едва ли за эти полтора года Клей позволил себе хоть один импульсивный поступок. Он был в безопасности, покуда четко следовал плану; он подверг себя индоктринации – с выдающимся успехом.
Что-то не так. Не этого он хотел. Он все еще слаб, боится неудачи…
Он налег на стол, схватил скальпель и вогнал его в сердце Вандермана, понимая, что все кончено.
– Непростое дело, – сказал социолог, обращаясь к технику. – Очень непростое.
– Прокрутить еще разок?
– Нет, не сейчас. Надо бы все обдумать. Клей… Та фирма предложила ему работу, но теперь предложение снято, так? Да, помню – они дрожат над моральным обликом своих сотрудников. Страховка? Что-то еще? Не понимаю. Мотив… Ну подкинь же мне мотив! – взмолился социолог.
– Мотив был полтора года назад, – отозвался техник. – А на прошлой неделе… Клей все потерял, но ничего не получил взамен. Потерял работу, годовую премию. Ему не интересна миссис Вандерман. А что касается тумаков, что надавал ему однажды Вандерман… Гм…
– После стычки в баре он хотел застрелить Вандермана, но не смог. Помнишь? Даром что нализался для храбрости. Но… что-то здесь не так. Слишком уж старательно Клей делал безупречный вид. Вот только я, черт побери, не могу ни к чему подкопаться.
– Мы начали с четвертого года жизни. Может, отмотаем к самому началу?
– Это было давно. Вряд ли мы найдем там что-нибудь полезное. По всей очевидности, он боялся отца. Боялся и ненавидел. Типичная картина, основы психоанализа. Отец для него воплощение судьи. Боюсь, наш Сэм Клей останется безнаказанным.
– Но если чуешь нестыковку…
– Бремя доказывания лежит на нас с тобой, – процитировал социолог один из постулатов римского права.
Пиликнул видеофон. Негромко зазвучал чей-то голос.
– Нет, ответить пока не готов. Сейчас? Хорошо, я приеду.
Он встал.
– Окружной прокурор вызывает на совещание. Но надежды мои невелики. Боюсь, штат проиграет это дело. В том-то и проблема с экстернализованной совестью…
Развивать мысль социолог не стал. Покачал головой и вышел, а техник остался задумчиво смотреть на экран, но через пять минут ему дали новое поручение (бюро испытывало нехватку персонала), и вернуться к делу Сэма Клея он смог лишь неделю спустя, когда это уже не имело никакого значения.
Потому что неделю спустя Сэм Клей вышел из зала суда свободным человеком. У подножия лестницы его ждала Беа Вандерман. Облаченная в черное. Но на сердце у нее, по всей видимости, было легко и спокойно – никаких мрачных тонов.
– Сэм, – сказала она.
Он взглянул на нее.
У него слегка кружилась голова. Все закончилось – в точном соответствии с планом. Теперь за ним никто не следит. Соглядатай закрыл глаза. Невидимая публика надела пальто, нахлобучила шляпу и покинула театр личной жизни Сэма Клея. Отныне он может делать и говорить все, что захочется, ибо вездесущий цензор отвернулся от него. Клей возвратил себе право на импульсивные поступки.
Он, одиночка Сэм Клей, сумел перехитрить общество, Соглядатая и его приспешников во всем их технологическом великолепии. Это замечательно… Но почему же у него так пусто на душе?
Он вспомнил тот абсурдный момент раскаяния перед убийством. Говорят, на пороге важного поступка – к примеру, женитьбы, да и многих других – наступает миг панического неприятия. Это был он? Или нет? Клей слыхал о другом типичном примере – каком же? Сперва он не мог вспомнить, а потом вспомнил. Час перед свадьбой и мгновение самоубийства, когда ты уже спустил курок или прыгнул с моста. Тот миг исступленного перелома в чувствах, когда ты готов что угодно отдать, лишь бы обратить необратимое. Вот только не можешь. Слишком поздно. Что сделано, то сделано.
Что ж, он выставил себя круглым дураком – перед самим собой, но, к счастью, опоздал: в обход сознания его тело, его физическая сущность довела задуманное до конца, до успеха, к которому он готовился. Что до работы – не важно, он найдет другую. Он доказал, что способен добиться чего угодно. Если перехитрил самого Соглядатая, любая работа ему по плечу – стоит лишь начать. Разве что… никому не известно, насколько он одаренный парень, Сэм Клей. Как же проявить свои способности? Аж зло берет! Такой феноменальный успех после череды неудач – с самого рождения, – и никакой возможности насладиться заслуженной похвалой. Великое множество людей пробовали сделать то же, что и он, но потерпели неудачу там, где он преуспел. Богатые, везучие, выдающиеся люди провалили выпускной экзамен – состязание с Соглядатаем, где ставкой была их жизнь, – и только Сэм Клей прошел эту проверку, самую важную проверку на свете, но никогда не сможет объявить о своем достижении.
– …Знала, что тебя оправдают, – самодовольно говорила Беа.
– Что? – оторопел Клей.
– Рада, что тебя освободили, милый Сэм. Я знала, что тебя оправдают, не сомневалась в этом с самого начала.
Она улыбнулась, и Клей впервые понял, что Беа чем-то похожа на бульдожку. Что-то не так с нижней челюстью. Клей подумал, что, когда Беа закрывает рот, нижние зубы выдаются вперед, перекрывая верхние. Наверное. Его подмывало уточнить, но он решил, что лучше не делать этого, и спросил:
– Знала, говоришь?
Беа стиснула его руку. Какая уродливая челюсть! Странно, что он раньше этого не замечал. А за густыми ресницами – малюсенькие глазки. Очень некрасиво.
– Пойдем куда-нибудь, где можно уединиться, – вцепилась в него Беа. – Надо многое обсудить.
– Мы и так наедине, – вернулся Клей к прежним мыслям. – Никто не смотрит. – Он взглянул на небо, опустил взгляд на мозаику мостовой, сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и повторил: – Никто.
– Мой спидер совсем рядом. Можно…
– Извини, Беа.
– В смысле?
– Я занят. У меня дела.
– Забудь о делах. Разве не понимаешь, что мы теперь свободны – мы оба?
Он понял, о чем речь, и пришел в ужас.
– Минутку, – сказал он, надеясь, что это самый верный способ закончить разговор. – Беа, ты не забыла, что я убил твоего мужа?
– Тебя оправдали. Это была самозащита. Так сказал суд.
– Это… – Он умолк, бросил взгляд на высокий Дворец правосудия и улыбнулся кособоко и безрадостно.
Все в порядке. Отныне и впредь никакого Соглядатая. За Клеем никто не следит.
– Не вздумай винить себя, даже в глубине души, – твердо сказала Беа. – Ты не виноват. Никоим образом. Помни об этом. Ты мог убить Эндрю исключительно – подчеркиваю, исключительно! – по несчастному стечению обстоятельств, Сэм, так что…
– Что? Ты о чем?
– Ну как же? Обвинение пыталось доказать, что ты давно уже собирался убить Эндрю, но не позволяй морочить себе голову. Я же знаю тебя, Сэм. И знала Эндрю. Ты не сумел бы спланировать убийство. Даже если попробовал бы, у тебя бы ничего не вышло.
– Не вышло? – Теперь он не улыбался.
– Ну да, ты не справился бы, – пристально смотрела на него Беа. – Эндрю был лучше тебя, сильнее, умнее, и ты знаешь об этом не хуже моего. Он не угодил бы в ловушку…
– …расставленную человеком второго сорта? Вроде меня? – Клей сглотнул и поджал губы. – Или вроде тебя? Что ты хочешь сказать? Что нам, людям второго сорта, надо держаться вместе?
– Ну хватит. – Она взяла его под руку.
На мгновение Клей замер, потом нахмурился, оглянулся на Дворец правосудия и пошел к спидеру Беа.
Наконец-то у техника появилось свободное время, и он погрузился в раннее детство Клея – чисто из академического интереса, но техник любил потакать своему любопытству. Он вернулся в темную кладовку и включил ультрафиолет.
Сжавшись в углу, четырехлетний Сэм Клей тихо плакал, не отводя испуганных глаз от верхней полки.
Что стояло на той полке, техник не видел.
Не отключаясь от кладовки, он отмотал время назад. Дверь часто открывалась и закрывалась, а иногда здесь запирали наказанного Сэма Клея, но верхняя полка хранила свою тайну, пока…