Его лицо исчезло с экрана. Гэллегер хлопнул себя по лбу и закричал, требуя пива. Он подошел к рабочему столу, присосался к пластиковой бутылке со встроенным охладителем и перерыл накопившуюся почту. Никакого намека.
Тысяча кредитов… Он совершенно не помнил, как брал их. Может, кассовая книга подскажет?
Она подсказала. Несколько недель назад в ней появились такие записи:
Зак. от Д. Х. – упл. 1000.
Зак. от Д. У. – упл. 1500.
Зак. от Толстяка – упл. 800.
Три тысячи триста кредитов! Но в банковской книжке эта сумма не отмечена. Там фигурирует только снятие семисот кредитов; на счету осталось около полутора тысяч.
Гэллегер застонал и снова обыскал рабочий стол. Под пресс-папье лежал ранее не замеченный конверт. В нем обнаружились акции, как привилегированные, так и обыкновенные – организации под названием «Устройства анлимитед». Прилагающееся письмо уведомляло о получении четырех тысяч кредитов, в обмен на которые согласно договоренности мистеру Галлоуэю Гэллегеру выданы акции…
– Обалдеть! – произнес Гэллегер и хлебнул пива.
Его мозг лихорадочно трудился. Как же случилось, что Д. Х. – Делл Хоппер – заплатил ему тысячу кредитов за изготовление не-знаю-чего, некто с инициалами Д. У. выдал полторы тысячи с аналогичной целью, а сквалыга Толстяк положил на счет всего лишь восемь сотен?
Почему?
Ответ знало только безумное подсознание. Эта смекалистая сущность ловко организовала сделки, собрала денежки с заказчиков, опустошила банковский счет Гэллегера и купила акции «Устройств анлимитед». Ну и дела!
Гэллегер снова воспользовался видеофоном, чтобы связаться со своим биржевым маклером.
– Эрни?
– Здорово, Гэллегер, – отозвался Эрни, глядя с настольного экрана. – Случилось что-то?
– Случилось. Я крепко влип. Скажи-ка, я в последнее время покупал какие-нибудь акции?
– Конечно. УА – «Устройства анлимитед».
– Ну а теперь я хочу их продать. Срочно понадобились наличные.
– Минутку. – Эрни понажимал кнопки.
Гэллегер знал, что текущие котировки высвечиваются у маклера на стене.
– Ну?
– Плохо дело. Они улетели вниз. Предлагаются по четыре, никто не берет.
– А я почем брал?
– По двадцать.
Из глотки Гэллегера исторгся вой раненого волка.
– По двадцать? И ты позволил?
– Я пытался тебя отговорить, – устало ответил Эрни. – Объяснял, что акции УА дешевеют. Задержка из-за проблем с конструированием важной техники, что-то вроде этого. А ты заявил, будто располагаешь инсайдерской информацией. Что я мог поделать?
– Выбить мне мозги, – буркнул Гэллегер. – К черту, поздно жалеть. Я брал еще какие-нибудь акции?
– Сотню от «Марсианского золотого дна».
– Их можно сбыть?
– Можно. Получишь двадцать пять кредитов за весь пакет.
– О чем с утра трубят рожки?[15] – пробормотал Гэллегер.
– Чего?
– Да это я с ужасом заглядываю в будущее.
– Знаю-знаю! – обрадовался Эрни. – «Дэнни Дивер».
– Точно, – подтвердил Гэллегер. – Споешь это на моих похоронах, дружище. – И он прервал связь.
Что, во имя всего святого и несвятого, побудило его купить акции УА?
И что он пообещал Деллу Хопперу, владельцу «Хоппер энтерпрайзис?
Кто такие Д. У. (полторы тысячи кредитов) и Толстяк (восемьсот кредитов)?
Почему вместо заднего двора теперь дыра в земле?
Что и для чего изобрела непостижимая машина его подсознания?
Он включил на видеофоне режим телефонного справочника, покрутил колесико, нашел «Хоппер энтерпрайзис» и позвонил.
– Мне бы поговорить с мистером Хоппером.
– Ваша фамилия?
– Гэллегер.
– Обратитесь к нашему адвокату мистеру Тренчу.
– Уже обращался, – сказал Гэллегер. – Послушайте…
– Мистер Хоппер занят.
– Передайте ему, – торопливо произнес Гэллегер, – у меня есть то, что ему нужно.
Это подействовало. На экране сфокусировался Хоппер – бычьего сложения, седогривый, с беспощадными смоляными глазами, с носом точно клюв. Он двинул к экрану тяжелую челюсть и проревел:
– Гэллегер? Да я тебя в порошок сотру! – И вдруг сменил тон: – Ты звонил Тренчу? Ага, значит, подействовало. Понял уже, что я могу в два счета упрятать тебя за решетку?
– Да, но, может…
– Не может! Думаешь, в моих привычках лично наведываться к каждому чокнутому изобретателю, подрядившемуся выполнить для меня работу? Если бы мне не прожужжали все уши, какой ты суперский спец, я бы еще неделю назад потащил тебя в суд!
Изобретатель?
– Дело в том, – кротко начал Гэллегер, – что я болел…
– Да ни черта подобного, – грубо перебил его Хоппер. – Ты был в стельку пьян. А я не имею обыкновения платить за пьянство. Или забыл, что та тысяча кредитов – только часть гонорара и что я обещал добавить еще девять?
– Девять? Н-нет… Девять тысяч?
– Да к тому же премию за срочность. Учти, у тебя еще есть шанс ее получить – прошла только пара недель. Но если не управишься в срок, пеняй на себя. Я уже выхлопотал разрешение на строительство заводов, мои разведчики ищут по всей стране подходящие кинотеатры. Это годится для небольших помещений, Гэллегер? Постоянный доход дадут они, а не громадные кинозалы.
– Тчвук… – булькнул горлом Гэллегер. – Э-э-э…
– Оно у тебя? Сейчас же приеду и посмотрю.
– Подождите! Может, все-таки позволите мне ее малость подшлифовать?
– Концепция – вот что мне нужно, – сказал Хоппер. – Если она годится, дальше будет проще. Я позвоню Тренчу и велю отозвать иск. До скорого. – Он отключился.
– Пива! – вскричал Гэллегер. – И бритву, – добавил он, когда Нарцисс затопал к выходу из комнаты. – Хочу перерезать себе горло.
– Почему? – спросил робот.
– Чтобы тебя порадовать. Ступай за пивом.
Нарцисс принес пластиковую бутылку.
– Не понимаю, почему ты пребываешь в таком подавленном настроении, – произнес он. – Не лучше ли пребывать в восторженном любовании моей красотой?
– Бритва – это выход, – мрачно проговорил Гэллегер. – Самый лучший выход. Три клиента, двух из них я совершенно не помню. Каждый поручил мне задачу, которую я тоже начисто забыл. Кошмар…
– Давай попробуем прибегнуть к индукции, – предложил Нарцисс. – Эта машина…
– Ну машина. Что дальше?
– Получая заказы, ты обычно напиваешься до состояния, когда подсознание берет верх и выполняет работу. А когда дело сделано, ты трезвеешь и все забываешь. Видимо, так было и в этот раз. Ты соорудил машину, верно?
– Верно, – кивнул Гэллегер. – Но для кого из трех клиентов? Я даже не помню, для чего она предназначена.
– Можно это выяснить опытным путем?
– А-а… Ну да, можно. Что-то я нынче туплю.
– Ты всегда тупишь, – упрекнул Нарцисс. – А еще ты очень уродлив. Чем дольше я размышляю о моей идеальной красоте, тем сильнее мне жаль людишек.
– Все, молчок! – рявкнул Гэллегер, осознав бессмысленность спора с роботом.
Он подошел к загадочной машине и еще раз ее осмотрел. Но ничего не щелкнуло в мозгу.
Увидев кнопку, Гэллегер нажал ее. Машина запела «Сент-Джеймсскую больницу»[16]:
…навестить мою милашку.
Она лежала на мраморном столе…
– Я понял, – проговорил Гэллегер в приступе отчаяния. – Кто-то попросил меня изобрести фонограф.
– Подожди. – Нарцисс вытянул руку. – Выгляни в окно.
– В окно. Угу. Ну и что там, за окном? Ох!..
Гэллегер обессиленно оперся на подоконник. Он задыхался; ноги его не держали. Вот это да!
И все же чего-то такого следовало ожидать.
Трубки, пучком выходящие из машины, оказались телескопическими. Невероятным образом протянувшись до дна ямы, аж на тридцать футов, они ходили там кругами, точно шланги взбесившихся пылесосов. Кружение это было таким стремительным, что Гэллегер видел лишь расплывчатые полосы.
Как будто наблюдаешь за мечущимися в пляске святого Витта змеями горгоны Медузы.
– Видишь, как они носятся? – задумчиво произнес Нарцисс, тяжело навалившись на Гэллегера. – Теперь понятно, откуда взялась яма. Они пожирают землю.
– Ага, – согласился изобретатель, отстраняясь от окна. – Интересно зачем. Земля… Гм… Сырье?
Он повернулся к машине, которая плаксиво выводила:
…Она может обыскать весь огромный мир,
Но никогда не найдет такого мужчину, как я…
– Электрические соединители, – размышлял Гэллегер, разглядывая машину. – Земля поступает сюда, в бывшее мусорное ведро. А что потом? Бомбардировка электронами? Протоны, нейтроны, позитроны… Хотел бы я знать смысл этих слов, – посетовал он. – Эх, если б я учился в колледже…
– Позитрон – это…
– Не рассказывай! – взмолился Гэллегер. – У меня ведь только с семантикой проблемы. Мне доступен только интенсионал, но его не выразить словами.
– А экстенсионал на что? – возразил Нарцисс.
– Мне он не помощник. «Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин», – сказал Шалтай-Болтай[17]. В моем случае хозяин – слово. Меня страшат эти проклятые слова, я просто невосприимчив к их экстенциональным значениям.
– Ну и глупо, – сказал робот. – У слова «позитрон» абсолютно ясный смысл.
– Это для тебя он ясен. А для меня элементарные частицы – ватага малышей с рыбьими хвостами и зелеными усами. Вот почему я никогда не смогу разобраться, на что способно мое подсознание. Я вынужден прибегать к символической логике, а символы… Баста! – рыкнул Гэллегер. – Что еще за дискуссии о семантике с роботом?
– Ты первый начал, – сказал Нарцисс.
Гэллегер метнул в него недобрый взгляд и вернулся к таинственной машине. Та по-прежнему пожирала землю и пела «Сент-Джеймсскую больницу».
– Интересно, почему именно эта песня?
– Так ты сам ее напеваешь, когда пьян. Предпочтительно в этом помещении, где орган.
– Это ничего не объясняет, – буркнул Гэллегер.