едиа, заявил, что стагнация доходов представляет наибольшую угрозу для будущего этой компании. За последние пятнадцать лет плата за кабельное телевидение в США выросла приблизительно на 300 % — и это в условиях полного отсутствия роста доходов. По словам Скиппера, несмотря на то что «ESPN — это массовый продукт», в скором времени эта услуга будет не по карману значительной части аудитории{267}.
Являясь крупнейшей розничной сетью Америки, Walmart стала настоящей точкой притяжения для потребителей из среднего и рабочего класса, которые стекаются в ее магазины в поисках низких цен. В феврале 2014 г. компания представила ежегодный прогноз объема продаж, который разочаровал инвесторов и вызвал резкое падение акций. Продажи в магазинах, открытых не менее чем за год до отчетной даты, продолжили падение четвертый квартал подряд. Компания предупредила, что сокращение финансирования американской программы предоставления продовольственных талонов (официальное название — Программа содействия в обеспечении дополнительного питания, Supplemental Nutrition Assistance Program), а также повышение налогов на заработную плату серьезно ударят по покупателям с низкими доходами. Приблизительно каждый пятый клиент Walmart пользуется продовольственными талонами, и, согласно имеющимся данным, финансовое положение многих из этих людей настолько плачевное, что их располагаемый доход практически равен нулю.
После Великой рецессии сотрудники магазинов Walmart стали регулярно отмечать необычайный всплеск покупательской активности сразу после полуночи первого числа каждого месяца, т. е. сразу после зачисления средств, переводимых правительством на специальные карты через систему электронного перевода пособий (Electronic Benefits Transfer, EBT). К концу месяца клиенты Walmart с самыми низкими доходами буквально остаются без еды и предметов первой необходимости; так что они доверху загружают свои тележки и выстраиваются в очередь у касс в ожидании кредита, который предоставляется в рамках программы продовольственных карточек сразу после наступления полуночи{268}. Другой угрозой для Walmart стала выросшая конкуренция со стороны долларовых магазинов[53]; зачастую клиенты сети отдают предпочтение таким магазинам не из-за низких цен, а меньших объемов покупок, что помогает им растянуть оставшиеся у них немногочисленные средства и хоть как-то пережить последние дни месяца.
И действительно, повсюду в частном секторе процесс восстановления характеризовался резким ростом доходов корпораций на фоне достаточно умеренной выручки. Корпорации добились головокружительных показателей прибыльности, но достичь этого они смогли в первую очередь за счет сокращения расходов на персонал, а вовсе не за счет продажи большего объема товаров и услуг. В этом нет ничего удивительного: взгляните еще раз на рис. 2.3 и 2.4 в главе 2. Доля прибыли корпораций в ВВП достигла небывало высоких значений, даже несмотря на рекордное падение доли труда в национальном доходе. По моему мнению, это означает, что огромное число потребителей в США с трудом находят деньги для покупки товаров и услуг, предлагаемых им компаниями. Чтобы картина стала еще яснее, посмотрите на рис. 8.1, демонстрирующий быстрое восстановление доходов американских корпораций в целом на фоне падения объема розничных продаж[54]. Не будем также забывать, что, как мы видели раньше, постепенное восстановление расходов полностью пришлось на потребителей, относящихся к 5 % людей, которые стоят на вершине пирамиды распределения доходов.
Мудрость экономистов
Вопреки данным, указывающим на то, что огромный процент американских потребителей просто-напросто не располагает достаточным доходом для создания адекватного спроса на производимые экономикой товары и услуги, далеко не все экономисты согласны с тезисом о неравенстве доходов как факторе замедления экономического роста. Даже среди ведущих прогрессивных экономистов США — которые в основном согласятся с тем, что отсутствие спроса представляет серьезную проблему для экономики — нет консенсуса относительно того, что неравенство имеет к этому самое непосредственное отношение.
Наверное, самым активным поборником идеи о том, что неравенство подрывает экономический рост, является экономист, лауреат Нобелевской премии Джозеф Штиглиц, который в январе 2013 г. выступил на страницах The New York Times с развернутой статьей на эту тему. В частности, он написал: «Неравенство препятствует восстановлению», поскольку «наш средний класс слишком слаб, чтобы поддерживать потребительские расходы на том уровне, который в прошлом обеспечивал наш экономический рост»{270}. Судя по всему, с ним согласен Роберт Солоу, в 1987 г. получивший Нобелевскую премию за работы о важности технологических инноваций с точки зрения долгосрочного экономического роста. В одном из интервью в январе 2014 г. он заявил, что «растущее неравенство способствует размыванию структуры распределения доходов, и мы теряем стабильные рабочие места для среднего класса и устойчивые доходы среднего класса, которые обеспечивают надежный источник потребительского спроса, поддерживающего развитие промышленности и стимулирующего инновации»{271}. Однако с ними не согласен другой нобелевский лауреат, Пол Кругман, авторитетнейший колумнист и блогер из The New York Times, который пишет в своем блоге, что очень хотел бы «подписаться под этим тезисом», но не может, так как он противоречит имеющимся данным{272}[55].
В среде более консервативно настроенных экономистов идея неравенства как важного фактора замедления роста не находит совсем никакого отклика. Более того, многие экономисты правого толка даже отказываются признавать справедливость аргумента о том, что главной проблемой экономики было и остается отсутствие спроса. Вместо этого на всем протяжении периода восстановления они указывали на неопределенность, связанную с такими проблемами, как уровень государственного долга, возможное повышение налогов, активизация деятельности в области регулирования и реализация Закона о доступном медицинском обслуживании. По их словам, для повышения уровня уверенности инвесторов и бизнесменов, а значит, и роста инвестиций, занятости и экономики в целом достаточно сократить государственные расходы и налоги, а также ослабить режим регулирования. Эта идея — которая лично мне кажется абсолютно оторванной от реальности — неоднократно подвергалась разгромной критике со стороны Кругмана, называющего ее верой в «фею Уверенности»{273}.
В этом споре я сам исхожу из того, что профессиональные экономисты — у каждого из которых есть доступ к одним и тем же объективным данным — совершенно не способны прийти к соглашению по вопросу, который я бы назвал наиглавнейшим вопросом экономики: ведет ли падение спроса к замедлению экономического роста, а если ведет, то влияет ли неравенство доходов на степень серьезности этой проблемы? Подозреваю, что по отсутствию консенсуса в данном вопросе уже можно судить о том, чего можно ожидать от профессиональных экономистов в случае, если описанная на страницах этой книги технологическая революция действительно произойдет. Допуская возможность различного толкования одних и тех же данных двумя разными «учеными», приходится признать, что расхождения во мнениях в экономической науке нередко четко отражают сложившиеся у их авторов политические предпочтения. Идеологическая позиция, занимаемая конкретным экономистом, зачастую определяет его суждения в большей степени, чем какая бы то ни было информация, содержащаяся в изучаемых им данных. Другими словами, если вы надеетесь получить от экономистов более-менее четкий вывод относительно влияния процесса развития технологий на экономику, ждать вам придется очень долго.
Помимо идеологической ангажированности, в экономической науке существует еще одна проблема — засилье количественных методов. После Второй мировой войны лицо экономической науки стало определяться ее математическим аппаратом, применяемым к данным. Несмотря на множество очевидных преимуществ такого подхода, важно помнить, что получить экономические данные из будущего невозможно. Анализ с помощью количественных методов основывается на собранной в прошлом информации; причем в некоторых случаях это могут быть данные, полученные многие годы или даже десятилетия назад. Экономисты используют всю эту информацию для построения сложных математических моделей, однако большинство этих данных уходят корнями в экономику XX столетия. Ограниченность имеющихся у экономистов моделей стала очевидной, когда практически никто из представителей данной профессии не сумел предсказать мировой финансовый кризис 2008 г. В 2009 г. Пол Кругман опубликовал статью под названием «Почему экономисты так сильно ошиблись?» (How Did Economists Get It So Wrong?), в которой написал, что «неумение прогнозировать — далеко не самая серьезная проблема этой области знания. Важнее то, что представители профессии не способны осознать саму возможность наступления в рыночной экономике кризиса, ведущего к катастрофическим последствиям»{274}.
Я думаю, на фоне того, как экспоненциальный рост информационных технологий полностью меняет лицо современной экономики, будет совсем нелишним задуматься о надежности математических моделей экономистов. Проблема усугубляется еще тем, что в основе многих из этих моделей лежат упрощенные — а в некоторых случаях и вовсе абсурдные — допущения о формах поведения и взаимодействия потребителей, работников и компаний. Наверное, лучше всех эту мысль выразил Джон Мейнард Кейнс, когда почти 80 лет назад написал в «Общей теории занятости, процента и денег»