! Я была так поражена, что мне потребовался, по крайней мере, один куплет и припев, чтобы обратить внимание на остальных участников группы. На басу, в человеческом облике, играл гоблин, тот самый. На клавишных – другой гоблин, «красный колпак», а бэк-вокал, поддерживая Трента, исполняли три феи цветов – те самые, что пропали недавно.
Как только удивление отступило, я пригляделась к тому, что происходит. Кожа на руках Сары была натерта, – сплошь волдыри, как и руки гоблина-басиста. Красный колпак второго гоблина почти высох, словно его не освежали несколько недель. Он был, насколько я помнила, первым в числе пропавших. Бутоны на головах цветочных фей съежились по краям, а губы высохли и растрескались.
Гэнкэн улыбнулся и повел свою группу похищенных музыкантов дальше, к следующему куплету. Сара посмотрела на меня, как на незнакомку. И на лицах всех фей было то же выражение, что и у Сары, – полная концентрация. Если Трент своим голосом сказал им, что именно это он любит больше всего, они не остановятся, пока не получат приказ.
Они могли бы играть вечно!
– Я же говорил тебе, что у меня будет целая группа, – сказал Трент. – Они не так уж давно играют вместе, но, я думаю, потенциал налицо. Каждый из них просто обожает свое дело.
– Хочешь присоединиться? – спросил он. – Ты будешь отличным дополнением.
И он начал петь что-то об идеальной девушке, о любовном томлении. И я почувствовала нечто – не до конца, не слишком сильно, но почувствовала: где-то глубоко под кожей разливалось желание. Зародилась мысль: именно там, на сцене, находится место, где мне всегда хотелось стоять. Где я всегда желала быть.
– Внимание всем! Поприветствуем нового вокалиста! – крикнул Трент.
Зазвенели стаканы на подносе, который бармен уронил, чтобы поаплодировать. Вышибалы, стоявшие у дверей, радостно закричали и принялись топать ногами. Гардеробщик забрался на барьер вешалки и заорал им в тон. И прочие в клубе, только что занимавшиеся своими делами, побросали все, своими воплями и аплодисментами склоняя меня к тому, чтобы я присоединилась к группе и поднялась на сцену.
Я посмотрела на руки Сары, на прочих фей – похищенных, измотанных, страдающих от боли. Потом глянула на Трента, на его широкую самодовольную улыбку. Он выглядел так, будто вся жизнь принадлежит ему. И музыканты в этом ему помогали – своей игрой удесятеряли силу его магии. Как мне захотелось, чтобы он сдох!
– Давай, спой с нами! – сказал Трент. – Ты – это то, что нам нужно. С тобой наше звучание станет совершенным.
Желание подняться на сцену стало почти необоримым.
– Хорошо, иду! – проговорила я, поднимаясь и беря в руку микрофон.
– Помни, мне нужна любовная песня, – сказал Трент.
– Именно такую я для тебя и припасла.
Есть разные песни о любви. Есть такие, что напоминают брызги шампанского. Это песни о первом, робком влечении. Есть песни большого барабана и басовых струн – это песни страсти. А есть скрипичные мелодии желания и печальные фортепианные аккорды разлуки и сожаления.
А есть песни о любви, которая убивает. Баллады о смерти и о вереницах одетых в черное женщин, блуждающих по сырым холмам. И, перекрывая звуки, исторгаемые гоблином из бас-гитары, и сладкие гармонии фей, я запела такую песню.
Вой, предвещающий смерть, был моей песнью.
Холодный туман вырывался из моего горла подобно призракам, а кровь моя замерзла в венах. На сей раз я знала – моя сила и моя власть принадлежат только мне и они достигнут цели. Голос мой ревел в стенах этого убогого клуба, словно это был оперный зал. Именно так поет банши, предвещая смерть.
Я пела о любви, которая полностью поглощает влюбленного. Которая убивает и уничтожает. Я пела, целясь своим голосом прямо в его сердце.
Когда я начала петь, гэнкэн тоже пел, пытаясь построить гармонию с моим голосом; но постепенно его голос слабел, становился плоским и вялым. И чары стали спадать: феи и остальные пленники отставили инструменты, музыка стихла, и в комнате остались звучать только голоса – его и мой.
А потом – только мой. Я встретилась с Трентом глазами и поклонилась.
– Что ты сделала? – спросил он. Все еще живой. Но его магия умерла. Я чувствовала это по его голосу – голосу обычного человека. Никакой власти, никакой непреодолимой силы. Ничего.
Я помогла Саре выбраться из-за барабанов и свела ее вниз. Ее трясло, но, несмотря на слабость, она повернулась в сторону Трента и произнесла в его адрес проклятие, какого я от нее никак не ожидала услышать. Теперь Трента ждала долгая жизнь с поминутно рвущимися швами на одежде, нерасстегивающимися молниями и пересоленной, недожаренной едой. Домовые не знают жалости.
– Я просто сделала то, о чем ты просил, – сказала я. – Спела любовную песню.
Я верю в фей. Конечно же, я верю в фей! Как будто кто-то сомневается. Вы можете представить себе робота, поющего балладу смерти? Может быть, и да, но позвольте задать вопрос: а не лучше ли, если вы хотите получить удовольствие от пения, все же послушать фею? Даже если эта песня остановит ваше сердце. Меня всегда восхищали баньши – с того самого дня, когда я узнала об их существовании, и лично мне феи нравятся потому, что наделены огромной силой. Как бы вам понравилась женщина с неодолимой силой голоса, которую она пытается подчинить? О да! Я обязательно об этом напишу.
Мэри Робинетт КовальШум и ярость[8]
Приглушенный рев двигателей корабля вибрировал в ступнях у Джелы Дедеариан. Рядом с машинным отделением он всегда звучал более выразительно. О господи, как она устала! Ей хотелось одного: свернуться калачиком на диване в компании своей кошки и хорошей книжки. Но нет, ее смена никогда не закончится!
Обеими руками Джела потерла лицо и на минуту прислонилась к стене отсека, в котором ждал своего часа шаттл.
– Так, Океке, проверим крепления!
Океке кивнула, и ее лицо обмахнули локоны волос:
– Проверяем Большого Робота!
– Это Полномочный Представитель Дипломатической Миссии, а не какой-то там робот.
Океке фыркнула:
– Именно это я и имела в виду.
– Так и только так! – с нажимом произнесла Джела.
Капитан спустит на них всех собак, если они станут говорить о миссии без должного уважения. Но даже если бы Джела ничего не имела против политики экспансии, проводимой Консорциумом миров, само участие в миссии Дипломата Фоеникул мешало ей относиться ко всему происходящему серьезно.
– Послушайте, шеф! – произнесла Океке, отпуская стропу крепления, которую в этот момент проверяла. – Вы можете идти отдыхать.
Джела отрицательно покачала головой:
– Я в тебе нисколько не сомневаюсь, поверь. Но Дипломат Фоеникул, да будут долгими ее дни, высказала пожелание, чтобы в деле участвовал главный инженер. Так она будет чувствовать себя более комфортно.
Она широко раскрыла глаза, придавая лицу невинное выражение, и закончила:
– Потому что на всем корабле, конечно же, нет никого, кто знал бы, как закрепить Большого Робота.
– Да ее даже здесь нет! – произнесла Океке.
– Сейчас нет, но может и появиться, – отозвалась Джела, потирая лоб. – Поверь мне, как только вы отправитесь на поверхность планеты, я сразу поспешу на свидание с постелью и своей кошкой.
– Как там, кстати, ваша Сэди? – спросила Океке.
– Здорово расстроена.
Все крепления были в порядке. В проверке не было никакого смысла. Но уж если Гвадалупе Фоеникул настаивает на том, чтобы все было сделано по высшему разряду, Джеле придется работать по две смены кряду, причем не только для того, чтобы выполнять свои обычные обязанности, но и делать то, что требовала от нее Дипломат. Но зачем? Для чего? Для того, чтобы они завели в свой загон и раздели еще одну планету?
– А как дела у тебя? – спросила Джела. – Адика не против того, что ты летишь?
– Если я привезу ему сувенир, он все простит. А лучший сувенир для него – камень. У этого ребенка… Его коллекция скоро станет предметом жгучей зависти для всех геологов галактики.
– Может быть, ему удастся договориться о правах на геологоразведку…
Двери грузового отсека отворились, и в помещение впорхнула Дипломат Фоеникул, сопровождаемая своим помощником. Следом вошла капитан Афеаеки. Паутиновидные крылья Дипломата поддерживали ее в полете на уровне глаз капитана, хотя ноги зависли в добром метре над поверхностью пола. Губы капитана были плотно сжаты, что означало: она не слишком радуется происходящему. И Джела была не единственным представителем руководящего персонала, кому поручили работу, не соответствующую ее квалификации и уровню оплаты. Но только на время одной миссии. Джела постоянно об этом себе напоминала. Только на одну миссию. Если бы эта работа досталась не Джеле, кому-нибудь другому пришлось бы набивать ненасытную утробу Консорциума.
– О! Главный инженер Дедеариан? Мы готовы?
Во-первых, до отправления еще целый час. А во-вторых… Мы? Как будто Джела тоже собиралась лететь!
– Да! Вы будете в надежных руках лейтенанта Океке.
– Превосходно! – сказала Дипломат Фоеникул, сложив пальцы в кротком жесте, словно перед проповедью. – Мы на пороге великой эры союза разумных существ со всего космоса. Я надеюсь, что…
Джела улыбалась и кивала, хотя привыкла полностью абстрагироваться от речей Дипломата. Хорошо бы ошибиться по поводу текущей тирады, но Фоеникул была более чем предсказуема. Но и это не имело значения. Что действительно было важно, так это то, что Консорциум миров собирался основать на этой планете свою базу, якобы для геологоразведки. Но, по сути, Консорциуму был нужен плацдарм. Как бы ни действовала Фоеникул Джеле на нервы, отказать Дипломату в умении вести переговоры не мог никто. Даже с учетом того, что предстоящая встреча пройдет с участием Большого Робота, потому что, как она сказала, «местное население питает подсознательное уважение ко всему огромному».