– Нельзя иметь желаний, не имея воли, – продолжала Сигрид. – А у тебя нет воли. И нет души. Ничего нет. Даже имени.
Это была старая песня, и он каждый раз, говоря с Сигрид, вынужден был выслушивать ее. Чаще всего она заводила подобный разговор в самые скверные свои дни. И у ее помощника, увы, не было контраргументов. Всякий раз, когда такое случалось, он делал пометку: нужно посоветоваться с другими помощниками, которые общались с ним в сети. У некоторых из них тоже возникали сложности с клиентами, но таких проблем не было ни у кого. Большинству приходилось убеждать клиентов: они знают, как месить тесто, помнят все слова какой-нибудь особенной песни, понимают, какой температуры должна быть вода в ванной. Ведь именно эти навыки и умения прописаны в их договоре, и они отвечают за каждый его пункт.
– Тайный народ никогда не примет тебя, – продолжала Сигрид.
Помощник Сигрид владел не таким тривиальным набором навыков и умений.
– Не хотите ли пообедать?
Этот вопрос был более безопасным. С его помощью разговор можно было перевести со скользкой темы веры в более спокойную плоскость, плоскость еды и бренных забот тела. Ведь помощник был так далек и от вопросов онтологии, и от вопросов теологии. Он считал: совсем неважно, есть у тебя душа или нет. На основе эмпирических методик было показано, что душа – это иллюзия, и разница между ним и Сигрид состоит не в том, что у нее якобы душа есть, а у него нет. Разница – в базовых характеристиках физических платформ, несущих определенный набор когнитивных, аффективных и перцептивных механизмов. У него с Сигрид различные физические потребности и, соответственно, разные запросы эмоционального характера. Так, эмоционально Сигрид остро нуждается в вере, допустим, в Тайный народ. А он, ее помощник, нуждается в том, чтобы Сигрид была счастлива.
– Мы же только что поели, не так ли?
Помощник про себя отметил: Сигрид потеряла примерно три часа. И добавил эту пометку к файлу, который позже передаст ее врачу. Вечерняя спутанность сознания – вот как это называется. Важно, чтобы у каждой вещи было имя. Сигрид говорит: только тогда, когда у чего-то есть имя – у болезни, преступления, у души, – на это можно влиять.
– Вы не голодны?
– Я этого не говорила, – ответила Сигрид.
Нахмурившись, она потерла ладонью о ладонь. Одна рука протянулась в сторону помощника. Не говоря ни слова, он протянул Сигрид банку бальзама на основе мяты и мха. Это был совсем не тот сложный крем, который принесла дочь Сигрид. Помощник, как это предполагалось, должен был выполнять все распоряжения дочери, поскольку именно дочь подписывала договор. Но в его обязанностях также был прописан деликатный пункт: по возможности избегать конфликтных ситуаций.
– Хорошо. Я поем.
Выйдя на кухню, помощник принялся размешивать ее любимый суп. Ложкой он орудовал против часовой стрелки, как этого требовала Сигрид. Имена и названия были крайне важны. Сигрид рассказала ему, что «абракадабра», одно из древнейших магических заклинаний, означало просто «То, что я произношу, я создаю».
Если следовать этой логике, то акт созидания, не содержащий имени в качестве своего компонента, должен считаться незавершенным. Его собственное имя напоминало ему маленький целлофановый пакетик с лишними элементами фурнитуры, которые остаются после сборки мебели: вроде бы не очень нужна, но как-то смущает. У Сигрид по всему дому было разбросано множество таких пакетиков, и она не давала себе труда нагибаться, чтобы поднять их. Помощник же, едва увидев такой пакет на полу, сразу же выбрасывает в корзину для мусора – вместе с прочими предметами, не имеющими никакой ценности.
Он все еще готовил, когда дом – так же, как и он, не имевший имени – сообщил ему, что приближается машина из местной дорожной и береговой администрации.
Всю историю Сигрид в самый первый день работы рассказала ему Эрика, ее дочь.
– Мама думает, что она ведьма, – сказала она. – Или священник, или нечто вроде, в том же духе. Она все еще верит в эльфов, фей, в привидения. Вы меня понимаете? Знаете о них?
– Да, у меня есть определения всех этих терминов.
Эрика рассмеялась. Резкий и глухой, смешок ее походил на хлопок в ладоши – единственный и преждевременный, – внезапно звучащий в театре, когда зал понимает, что представление провалилось. Она сглотнула.
– Так. Все. Ясненько. Просто мама верит, что может с ними общаться.
– Верить полезно, – отозвался он. – В долгосрочном режиме это благоприятно сказывается на здоровье.
Эрика, покусывая ноготь, внимательно посмотрела на него.
– Это один из возможных способов понимания проблемы, – сказала она и уставилась на свой травмированный ноготь. Потом вновь подняла глаза.
– Я просто хочу, чтобы вы кое-что поняли. Мама станет говорить с вещами и сущностями, которых в этот момент не будет рядом. И это не потому, что она сумасшедшая. Я знаю, мне не следует использовать это слово, но она – не больна. То есть не больна в обычном смысле этого слова.
– Но вы же подозреваете деменцию, не так ли?
Эрика посмотрела в окно. В этом офисе его компании было кафе – для клиентов и их помощников, чтобы они могли побеседовать и познакомиться. Что-то вроде приюта для животных. Но Эрика не притрагивалась к своему кофе уже несколько минут, и, бросив быстрый взгляд на ее чашку, он мог сказать, что ее напиток остыл.
– С ней не все так просто. Сразу не скажешь. Бывали времена, когда я подозревала…
Ее правая рука сделала какой-то неопределенный жест по направлению к голове. Помощник предположил, что она, вероятно, слишком устала. За окном по-прежнему ярко горели фонари, но дочь Сигрид пришла в кофейню в час ночи. Прошло два часа, и свет фонарей только начинал тускнеть.
Что в кофейне было хорошего, для определенной категории клиентов, так это то, что работала она круглосуточно. Помощники любой модели – медицинские сестры, строительные рабочие, шахтеры – могли быть вызваны на службу в любое время дня и ночи. Время обретало смысл только в работе, когда одна рабочая смена следовала за другой.
– Я имею в виду то, что вы назвали бы самоорганизацией. У нее этого нет и никогда не было, – сказала Эрика. – И она не всегда… не всегда правдива. Каким-то способом она адаптирует факты к своим рассказам. Несет чушь. Вы понимаете меня, верно? Чушь.
Помощник Сигрид имел общее представление об этом эксплетиве, особом слове, которое используется преимущественно как слово бранное, как способ выразить гнев или раздражение по поводу несправедливых обстоятельств или чьей-либо лжи. Но ему гораздо важнее было не определять семантические оттенки этого бранного слова, а получить от Эрики как можно больше информации об условиях предстоящей работы.
– С другой стороны, она не испытывает от этого никаких неудобств, – продолжила Эрика. – Более того, даже научилась пользоваться этим, и с немалой для себя выгодой. Уже кое-что, вы не находите?
Не согласиться было трудно. Это было, действительно, кое-что. Впрочем, в Исландии значительная часть населения вполне толерантна к предрассудкам относительно фей, эльфов и прочих волшебных созданий. Помощник Сигрид даже провел на этот счет специальное исследование, и в его материалах Сигрид фигурировала неоднократно. На эту тему она дала множество интервью, о ней частенько рассказывали каналы, посвященные путешествиям. Некоторое время она даже вела собственный видеоканал, с немалым количеством подписчиков, которые поддерживали стабильность ее финансового положения. Да и сейчас ее почитатели продолжают присылать Сигрид деньги и подарки, и именно благодаря им она смогла нанять помощника.
– Может быть, в ее действиях изначально был некий цинизм, – сказала Эрика. – Она ведь растила меня одна, вы это знаете. Но, думаю, потом она сильно изменилась и стала верить в то, что ей говорили люди.
– Люди?
Какое количество людей имела в виду Эрика? Всех людей? Или лишь определенный контингент?
– Ее последователи, – уточнила Эрика. – Они были так влюблены в нее! И, возможно, им просто был нужен кто-то вроде моей матери. У всех этих людей жизнь пошла вкривь и вкось: кого-то выгнали родители, кто-то потерял работу, кто-то детей, а с кем-то…
Дочь Сигрид задумалась и замолчала, потом отхлебнула остывшего кофе, поморщилась и откашлялась. Затем взглянула на помощника более открыто и прямо. Своими ладонями, лежавшими на столе, она, казалось, пыталась вдавить скатерть в его поверхность.
– Я провела с ней так много времени! – сказала Эрика тоном, предполагавшим, что эти слова уже не раз произносились. – Я провела с ней столько времени, что научилась отводить ей совсем небольшую роль в своей жизни. Мы с ней не самые лучшие друзья. И мы не доверяем друг другу свои самые сокровенные тайны. Но это может делать кто-то другой, верно? За соответствующую плату. Вы меня понимаете?
– Да.
– И за это я плачу вам.
– Когда бы вы хотели, чтобы я приступил?
Так все и произошло. Дочь Сигрид подписала договор, и права собственности были переданы ей. Саму Сигрид Эрика должна была привезти сюда в тот же день, но попозже – на чашечку кофе с тортом. Тогда и состоится знакомство.
Помощник помог ей накрыть стол. Он вытер край блюда, в котором лежал особый картофельный салат. Когда-то, много лет назад, его отлично готовила сестра Сигрид; в него входили картошка, соленые огурчики, майонез, сметана, горчица, соль и перец. Помощник должен запомнить рецепт. Это было блюдо, от которого Сигрид наверняка не откажется. Наконец, когда все было готово, помощник занял место возле стола и принялся ждать. Автобус привез Сигрид к входной двери кофейни точно в назначенное время.
– Не нужно ей верить, – неожиданно сказала Эрика таким же тоном, как если бы она напоминала ему о том, что он не выключил плиту.
– Это мое правило. Не верить ей.
Каждый день, если это был не день шабаша и не какой-нибудь другой праздник, выглядел для него следующим образом: