Охотник взмахивает ладонями, оставляя в воздухе следы золотого сияния. Пока его спутники задумчиво вглядываются в танцующие искры, он достает из ниоткуда чашку и наливает себе кофе.
– К тому же дома у нас не будет кофе, – заключает он.
– А я говорю, что мы его убьем!
Вожак встает, выбивает чашку из рук охотника и подходит к дереву. Взмахивает золотым арканом, и тот раскачивается перед броском. Сидящий на своей ветке опоссум шипит – то, что задумал вожак, ему явно не нравится.
– Если я не получу удовольствия, то зачем мы вообще сюда прискакали? – заканчивает фразу вожак.
– Потому что ты опять поссорился с Королевой, Бонни, – нервничая, говорит доктор.
– Так давайте привезем новую шерстяную накидку на ее прекрасные плечи! – смеется вожак.
Охотник аплодирует, насмешливо каркая:
– Королева Маб – в мантии из опоссума! Дорого бы я дал, чтобы посмотреть!
– Довольно! – кричит вожак. – Мы повеселились, преследуя по всему городу этого ублюдка с голой задницей, и вдоволь напились его страха. Я насытился. Сделаем вот что.
Один щелчок пальцами – и вот он уже держит опоссума за загривок.
– Какой же ты урод! – говорит он.
И смеется, тряся опоссума. Тот высовывает язык и притворяется мертвым. Главарь бросает опоссума на землю и пинает ногой.
– Сними с него шкуру, Скарлок, – кричит он, – а потом я вздерну его за то, что он в меня стрелял.
Доктор кривит свой красиво очерченный рот и отмахивается рукой, одетой в перчатку, а опоссум вновь становится обнаженным мужчиной, валяющимся без сознания в пыли. На первый взгляд в нем ничего особенного – просто парень, как и многие другие. Нетти надеялась, что, может быть, она узнает в нем кого-нибудь знакомого; но это не так, и потому все, что она делает, становится гораздо более странным: она встает из-за кустов, поднимает руки и, напрягая голос, почти кричит:
– Прекратить, немедленно!
Четверка вскакивает, но, как ни странно, оружие не достает.
– Ты кто, черт побери? – ворчит охотник.
Мужчины переглядываются, потом смотрят на Нетти, и их взгляды кружат вокруг нее, как горячий жир кружит на сковородке вокруг отбивной.
– Я Нетт Хеннесси, Смотритель Дуранго, и мне кажется, вы занимаетесь чем-то незаконным. Что сделал вам этот человек? Он что, преступник?
Словно паяц, вздернутый за веревку, обнаженный мужчина вскакивает на ноги, прикрывая грязной ладошкой свои бренчалки.
– Я ничего не сделал! – кричит он фальцетом.
Нетти неожиданно понимает, что он непроходимый тупица, да еще и опоссум. Зачем она только сбрасывала свои перья, зачем лезла в сумку, что висит на седле единорога! Вмешиваться в это было ошибкой. Но, с другой стороны, не может же Смотритель, облеченный полномочиями, позволить кому-то невинному умереть!
– Этот человек пытался застрелить меня! – восклицает вожак, и его голос звучит чуть более интеллигентно, чем позволяет маска преступника, которую он носит. – Мы просто восстанавливаем справедливость.
– Это не справедливость, – говорит Нетти, все более раздражаясь. – Это самоуправство.
Доктор фыркает:
– Такого и слова-то нет.
– А потому все это незаконно, – продолжает Нетти. – Для решения таких споров существуют суды, но они не собираются неизвестно где.
Вожак, прищурившись, смотрит на одежду Нетти.
– На тебе моя мантия, так?
Теперь презрительно фыркает Нетти:
– Нет. Это то… то, что я обычно ношу.
От ярости вожак багровеет, но потом рот его искривляется в усмешке.
– Хорошо, – кивает он головой. – Допустим, ты прав. Но что ты сделаешь, чтобы спасти этого человека? Пари?
– О, прошу тебя! – едва не стонет доктор. – Только не это!
– Йо-хо! – восклицает охотник, шлепая себя по колену.
Юноша же выпрямляется и внимательно смотрит на нее.
– Я буду за него драться, – предлагает Нетти, – если ты одолжишь мне пушку.
Она отлично знает, что эти парни – не люди, но она также знает, что, если ей удастся поразить вожака в сердце, он, вероятнее всего, умрет. Поскольку Нетти – Тень, они понятия не имеют, что она чудовище, и считают ее человеком. Еще они думают, что она не в состоянии понять, когда они прибегают к магии. Поэтому, если они ранят ее в любое место, за исключением сердца, она заживит рану и будет продолжать драться. Шансы на победу у Нетти достаточно приличные. Если инстинкт Тени привел ее сюда, он же позволит ей и встретить завтрашний день.
Об этом четверка тоже не имеет представления.
– Драться на пистолетах? – переспрашивает вожак, глядя на своих спутников. – Звучит неплохо. Но тогда трое моих друзей будут лишены возможности подурачиться и хорошенько развлечься. А может быть, ты примешь сразу четыре вызова на бой? Если, конечно, ты настоящий мужчина!
Нетти, размышляя, покусывает нижнюю губу. Какой выбор она себе оставила? Любезно поблагодарить, улизнуть в ночь в одежде вожака и позволить им убить опоссума? Но теперь поздно об этом думать, вряд ли они ей позволят. Люди, страстно желающие вздернуть вредное, с их точки зрения, животное, не чувствуют симпатии к незнакомцам, которые появляются невесть откуда и готовы вступить в перестрелку. Да, выбора нет.
– Что за вызовы? – спросила Нетти таким тоном, словно речь идет о карточной игре.
– Да какая разница? – спокойно говорит вожак. И, словно для того, чтобы закрепить сделку, достает из кобуры восхитительный золотой пистолет и приставляет его к сердцу обнаженного пленника. Тот замирает, закрывает глаза и начинает умоляюще стонать.
– Соглашайся, пока я не сосчитаю до трех, – говорит вожак. – Раз, два…
– Но, черт побери! Я же должен знать, что за вызовы!
– Хорошо. Пусть будет так.
Все четверо вновь оказываются сидящими в креслах и на стульях. Появляется пятое сиденье – обычный пень.
– Садись, парень, – говорит вожак.
Не без удивления Нетти осознает, что ее тело садится, не спросив позволения у ее сознания. Но теперь, когда пистолет уже не наставлен в грудь опоссума, она, по крайней мере, может дышать спокойно. Посмотрев на голого пленника, она видит кружок, оставшийся от прикосновения золотого ствола на его бледно-розовой коже. Он теперь в золотых наручниках и выглядит так, будто носит их уже давно. Взгляд его застыл на цепи, которой стянуты его запястья, челюсть отвисла. Нетти сжимает зубы и снова дает себе обещание никогда больше не помогать опоссумам. Ни-ко-гда.
– Каким же будет первый вызов? – спрашивает она.
– Стрельба в цель, – говорит вожак. – Но хочу тебя предупредить. Ты, конечно же, слышал про Малыша Билли?
– Кто же про него не слышал!
– Так вот, – продолжает вожак, доставая оба пистолета и поигрывая ими. – Малыш Билли – это я.
Нетти усмехается:
– Не будем отвлекаться по пустякам! Ставь в рядок банки, и начнем.
Но теперь Нетти знает, почему этот тип показался ей знакомым, и понимает, что в стрельбе ей его не превозмочь.
В руках вожака появляются два яблока.
– Банки? – презрительно хмыкает он. – Вот что нам подойдет.
Протянув руку к груди опоссума, он толкает того и прижимает спиной к дереву, точь-в-точь такому же, как то, с которого по-прежнему свисает золотой аркан. Человек-опоссум дрожит от страха, глядя на происходящее побелевшими глазами.
– Прошу тебя, Билли! – бормочет он, но Билли запихивает одно яблоко ему в рот, а второе водружает на голову.
– Каковы правила? – спрашивает Нетти.
– Тот, кто первым уничтожит свое яблоко, побеждает. Я отмечу расстояние.
Он начинает отмерять шагами расстояние, а Нетти смотрит на человека-опоссума и размышляет. Она знает наверняка, что эти парни – из народа фей. От своего капитана Нетти слышала о странных феях, которым не нравится, когда их называют феями, которые наделены большой силой и могут любого заболтать до смерти своим враньем. Но если они так любят обманывать, то могут и сами легко стать жертвой обмана.
Ведь Билли не сказал «кто первым попадет в яблоко из пистолета». Он сказал – кто первым уничтожит яблоко.
Не успевает Билли повернуться, как Нетти хватает яблоко, покоящееся на голове опоссума, швыряет его на землю и, подняв камень, расплющивает. Сидящие на своих креслах разражаются смехом, Билли же разворачивается и прицеливается. Но яблока-то уже нет!
– Кто первым уничтожит яблоко, – говорит Нетти, пожимая плечами. – Ты сказал, не я.
– Ты! Ты… – бормочет Билли, и глаза его, подобные горящим искрам, мечут молнии.
– Парень сделал все, как договаривались, – замечает доктор.
Билли шумно вдыхает воздух и отворачивается; плечи его горбятся, а сам он сгибается вдвое. Свет огня отбрасывает его тень на дерево и на человека-опоссума, а потом из темноты вырастают когтистые руки, которые выцарапывают глубокие борозды в лежащей на земле листве, а из головы, словно корона, – большие черные рога, пронзающие небо. Когда Билли вновь поворачивается к костру, тень его принимает нормальные очертания, а сам он вновь становится человеком и улыбается: так улыбаются испорченные дети, когда притворяются, будто просят прощения за то, что капризничали.
– Один – ноль в твою пользу, приятель, – говорит он. – Доктор, ты следующий.
Билли садится в свое кресло, и оно, шире раздвинув ручки и откинув назад спинку, принимает в объятья его тело. Он же смотрит на Нетти так, будто готов швырнуть ей в голову камень, которым она раскрошила яблоко.
Доктор стягивает с ладоней тесные перчатки. Уголки его губ опущены – все происходиящее он явно считает полной безвкусицей.
– Скрипку! – говорит он, и сейчас же инструмент появляется в его длинных элегантных руках.
Подняв скрипку к подбородку, доктор заносит над струнами смычок и извлекает из инструмента звук столь чистый, наполненный таким желанием, что Нетти едва не падает в слезах на колени. Смычок танцует над скрипкой, пальцы доктора летают по грифу, и Нетти уже на коленях, и, не в силах сопротивляться, она принимается пальцами впиваться в землю, будто выкапывает мертвого ребенка. Доктор, раскачиваясь, продолжает играть, и музыка наполняет ночь, глушит звезды, через запыленные уши Нетти проникает ей в самую душу, сотрясая ее с непреодолимой силой. Он играет и играет, а потом Нетти, взглянув в небо и увидев полную луну, моргает и извлекает пальцы из черной земли. Она раскопала белые древесные корни и сломала ногти.