– С вашего позволения, я отправлюсь по своим делам, – говорит Нетти.
– Без опоссума? – усмехается Билли. – Счет был три на два, но пусть будет ничья.
Он подносит ладонь к ее лицу:
– Забудь нас и можешь идти.
Нетти прикасается пальцами к отсутствующей шляпе.
– Приятно было сразиться с вами, – говорит она.
Войдя в чащу, Нетти развязывает золотой пояс. Спрятавшись в тени дерева, снимает мантию и освобождается от человеческого облика. Величавая птица содрогается от отвращения. Магия осточертела ей. Птица взмывает в небо и обозревает залитую лунным светом пустыню.
Но все, что она видит, – это четверка ковбоев, подтягивающих подпруги у своих коней. Вожак шлепает по физиономии самого молодого, сбивая с головы шляпу. Птица не осознает, почему делает это, но она меняет направление. Далеко внизу она замечает движение и пикирует вниз. Хватает ковыляющего по тропинке опоссума и тут же отпускает его. Опоссумы, вспоминает птица, не стоят того, чтобы им уделяли внимание.
Событием, сформировавшим меня как личность в мои юные годы, стал фильм «Лабиринт». Посмотрев его, я перестала быть тем плаксивым младенцем, каковым была прежде, и решила навек остаться в стране короля гоблинов. Меня очаровали странная красота, мощь и мрачная сущность этого мира, где карты и часы отказываются служить человеку и где, кажется, сам воздух наполнен сиянием. До этого я никогда не писала рассказов о феях, но думаю, что они вполне подошли бы миру Тени, где Нетти Лоунсон охотится за опасными чудовищами и судит их по справедливости. Феи создают известные препятствия для вполне здравомыслящей Нетти, которая способна увидеть истину за любой мишурой и не позволяет себе совершить глупость. Когда же пришло время решить, в каком виде посланцы мира фей явятся в Техас девятнадцатого века, я вспомнила самого большого хвастуна Дикого Запада, Малыша Билли, и, вообще, свою любовь к фильму «Молодые стрелки – 2». Помните этот фильм, саундтреком к которому стал альбом Бон Джови «Сияние славы» и где рассказывается о Малыше Билли и его банде в техасской пустыне? Интересно то, что никто никогда не находил тела Малыша Билли. Почему бы ему, действительно, не быть существом из мира фей?
В «Лабиринте» и «Молодых стрелках – 2» не было ни одного робота. Вот и все объяснение.
Алисса ВонгВремя, что нам остается[15]
Первым делом, войдя в свою комнату, Рурико сняла маску и вынула протез нижней челюсти. Ощущение такое, будто нижние искусственные зубы побаливают. Если бы Рурико посмотрела на небо, то увидела бы, что собирается дождь.
В противоположной стороне комнаты Юми притушила свет и села на край покрывала. Круглая кровать – бесстыдно красного цвета, на вращающейся платформе, как то и полагается постели в гостиницах с почасовой оплатой. Юми сменила позу, и ее бледная, просвечивающая юбка собралась в складки, обнажив бедра. Лучше б она натянула ее на колени, подумала Рурико.
– Тебе неуютно? – спросила Юми. – Чем тебе помочь?
Рурико проверила искусственные зубы, нажимая на каждый из них большим пальцем руки, – не раскачались бы, а то до контрольного осмотра еще несколько дней. Потом со щелчком установила протез на место. Ни челюстных суставов, ни естественных зубов у нее не было. Значит, это что-то вроде фантомных болей – болит челюсть, которую она потеряла десять лет назад.
– Нет, все в порядке.
– Я бы поставила какую-нибудь музыку, – предложила Юми.
Десять лет назад Юми была одной из четырех девушек, основавших группу «ИРИС», культовую среди тогдашних тинейджеров. Лицо Юми, как и лица Мийю Накамура, Каори Аоки и Рины Танака, мелькало по всему Токио – и на щитах, рекламировавших духи, и в телевизионных роликах, и на специальных постерах, выходящих ограниченным тиражом. Но потом настоящая Юми умерла, как и настоящие Мийю Накамура, Каори Аоки и Рина Танака, и все, что от нее осталось, – лишь ее поведенческий алгоритм и вокальные паттерны, погруженные в алюминиево-композитный каркас, обтянутый искусственной кожей.
– Не нужно музыки, прошу тебя, – попросила Рурико. Голос ее звучал странно – и тихо, и громко одновременно. – Давай просто поговорим.
Юми, умершая десять лет назад, положила руку на плечо Рурико. Пальцы ее нащупали маску, которая свисала у Рурико с уха, подобно флагу в безветренную погоду. Юми натянула ее Рурико на лицо.
– Как хочешь, – сказала она.
Взяв Юми за руку, Рурико потянула ее назад, к постели. Девушки сели.
Мягким зеленым светом, отражаясь на черных волосах и коже, пульсировал индикатор уровня энергии, питавшей Юми. Одна из стен комнаты представляла собой панель из зеркал, под небольшим углом стоящих друг к другу, и зеленый огонек отражался в каждом из них. Стены были забраны звукоизолирующим материалом, и музыка, звучащая в комнате, не просачивалась наружу. А Рурико заплатила за два полных часа, в течение которых никто не сможет им помешать.
– Тебе теперь хорошо? Уютно? – спросила Юми. В ней не ощущалось и тени стеснительности или робости, а по лицу ее была разлита та добрая мягкая улыбка, которая делала его столь привлекательным для зрителей, смотревших фильмы, снятые десять лет назад.
Они были в комнате одни – одна девушка, почти полностью состоявшая из плоти и крови, и другая, обретшая бессмертие в силиконе и алюминии. Но рука Юми была теплой, мягкой, живой. Знакомой до родинки на внутренней стороне кисти и тоненького шрама, пересекавшего ладонь, с тех времен, когда она порезалась, готовя обед для членов группы «ИРИС». Для Рурико.
Положив голову на плечо Юми, Рурико сплелась пальцами с пальцами своей бывшей подружки.
– Юми, – спросила она. – Что ты помнишь о нашем последнем концерте?
Пребывая в полном рассудке и твердой памяти, никто не посещает гостиницу «Айдору». Те же, кто нарушает это правило, имеют на то особые причины. Главным образом, как считает Рурико, это толпы суперфанов, отаку и верных последователей, готовых оплатить ночь, чтобы провести ее в свое удовольствие с избранной знаменитостью. Имеющим сомнительную репутацию парням из района Кабуки-тё, которые держат гостиницу «Айдору», наплевать, пока клиентура платит. Рурико тоже платит, хотя и со скидкой, полагающейся ей как члену семьи.
– Странно, что ты являешься сюда не чаще одного раза в месяц, – сказал Сунсуке.
Он ждал Рурико возле стойки в фойе – высокий и красивый, в новом костюме, с кейсом в руке. Наверное, приехал прямо с работы. Прочие их друзья уже разошлись по своим комнатам и занимались тем, зачем пришли.
– Приходил бы чаще, имей я твои связи.
– Связи-то очень отдаленные. И недолгие, – отозвалась Рурико, стряхивая с одежды капли дождя. Волосы ее были влажны, несмотря на то, что они забраны в конский хвост и спрятаны под капюшоном. Капли падали на прозрачный акриловый пол, а под ним гремели и переливались неистовыми цветами клипы топовых хитов тех, кого своими идолами избрали поп-фанаты.
Сунсуке отправил бумажник назад в карман.
– Когда это им необходимо, они становятся близкими.
Рурико зашла вместе с ним в лифт, и они поехали вверх. У них с Сунсуке были совершенно разные вкусы и желания, но в «Айдору» каждый из них получал то, что хотел.
– Ты забронировал на два часа, как обычно? – спросила она.
– Два с половиной, – ответил он. – На работе был жуткий месяц, сплошные стрессы.
Он потянулся, и пустой левый рукав его пиджака, пристегнутый к груди, заколыхался.
– Может быть, потом вместе отведаем рамена? – спросил он.
– Почему бы и нет? Не знаю, правда, насколько ты будешь потом голоден.
За последние несколько месяцев это стало у них чем-то вроде традиции. По мере того, как лифт поднимался все выше и выше, Рурико думала о свежем рамене тонкоцу, о соприкосновении тел, о комфорте анонимности. О том, куда направляется Сунсуке, о содержимом его кейса, как и о его безвкусных привычках, Рурико думать не хотелось.
Лифт остановился, и Сунсуке вышел. Его силуэт соперничал степенью четкости с рисунком на обоях коридора.
– В десять увидимся, – сказал он и скрылся за дверью лифта.
Мийю Накамура склонила голову. Ее крашеные каштановые волосы спускались по плечам длинными локонами; одета она была в складчатое розовое платье, под которым белела мягкая нижняя юбка. Другая комната, другой вечер, другая девушка из «ИРИС».
– Мой последний концерт? – спросила она. – Тот, что в Шибуя?
Рурико помнила концерт в Шибуя. Девушки из «ИРИС» были одеты в костюмы белых и пастельно-голубых тонов с четкими геометрическими рисунками. Она не могла отвести взгляда от Юми, чьи длинные волосы словно сами исполняли четкий, хореографически выверенный танец.
– Нет, – ответила Рурико. – Тот, что проходил в Харадзюку. Четырнадцатого октября две тысячи четырнадцатого.
– О, Харадзюку! – воскликнула Мийю. – Но это будет только на следующей неделе.
Ярко-розовая кровать в ее комнате была буквально завалена мягкими игрушками, и от этого в воздухе ощущалось нечто тревожное. Для Рурико и Мийю на этой кровати едва оставалось место – даже при том, что они сидели, притулившись, по обеим ее сторонам.
– Мы с июля работаем над новой программой, – сказала Мийю, – и Юми нас нисколько не щадит. У меня ноги все еще болят после дневной репетиции.
Она вытянула ноги, и ее лодыжка оказалась на коленях Рурико.
– Не хочешь помассировать?
– Сама массируй, – отозвалась Рурико. – Если ты профессиональная танцовщица, то обязана сама знать, как это делается.
Мийю показала ей язык и, тем не менее, принялась массировать свои икры сама.
– Какая же ты поклонница, в таком случае? – спросила она.
– Такая, что любит поговорить, – ответила Рурико и, взяв другую ногу Мийю, принялась энергично ее массировать. Раньше она делала это с реальной Мийю, да и с другими девушками тоже.