— Это он вам сказал?
— Это было ясно из деталей нашего разговора — даже из того факта, что он заинтересовался солярианкой Глэдис Дельмар из-за ее сходства с вами.
— Он сказал это?
— Сказал, но если бы и не говорил, сходство бросается в глаза.
— Однако, землянин, я ничем не обязана доктору Фастольфу. Ваши предположения напрасны.
— Кроме любых личных чувств, которые вы имеете или не имеете, на карту поставлено будущее Галактики. Доктор Фастольф желает, чтобы люди исследовали и заселяли новые миры. Если политические последствия смерти Джандера поведут к заселению новых миров роботами, доктор Фастольф уверен, что это будет катастрофой для Авроры и для человечества. Вы, конечно, не захотите участвовать в такой катастрофе.
Василия равнодушно ответила. — Конечно, нет, если бы я была согласна с доктором Фастольфом. Но я несогласна. Я не вижу вреда в том, чтобы работу делали человекоподобные роботы. Здесь, в Институте, я делаю для этого, что могу. Я глобалистка. Поскольку, доктор Фастольф гуманист, мы с ним политические врага.
Ее ответы были резкими и прямыми. За ними каждый раз следовало молчание, словно она с интересом ждала следующего вопроса. У Бейли было впечатление, что он любопытен ей, забавляет ее.
— Давно вы член этого Института?
— Со дня его основания.
— Много в нем членов?
— Я бы сказала — примерно треть аврорских роботехников члены Института, но лишь половина их в действительности живет и работает здесь.
— Другие члены Института разделяют вашу точку зрения на исследование других планет роботами? Все возражают против мнения доктора Фастольфа?
— Думаю, что большинство — глобалисты, но точно не знаю. Спросите их.
— Доктор Фастольф член Института?
— Нет.
— Не странно ли? Я бы считал, что уж кто-кто, а он должен быть членом.
— Так уж вышло, что мы не хотели. Вероятно, менее важно, что и он не хотел.
— Это еще более удивительно.
— Не думаю.
Затем, как бы подстегиваемая внутренним раздражением, побуждавшим ее сказать что-то еще, продолжила:
— Он живет в городе Эос. Я полагаю, вы знаете, что означает это название?
Бейли кивнул.
— Эос — древнегреческая богиня утренней зари, как Аврора — древнеримская.
— Точно. Доктор Фастольф живет на планете Утренней Зари, в городе Утренней Зари, но сам в Зарю не верит. Он не понимает нужного метода экспансии в Галактику, превращения Зари Космонитов в обширный Галактический День. Исследование Галактики роботами — единственный практический путь для выполнения этой задачи, а он не принимает его… и нас.
— Почему единственный метод? — медленно сказал Бейли. — Аврора и другие Внешние Миры исследовались и заселялись людьми, а не роботами.
— Поправка: землянами. Напрасная и неэффективная процедура» и мы не позволим землянам стать следующими поселенцами. Мы стали космонитами, долгоживущими и здоровыми, и ваши роботы бесконечно более разносторонние и гибкие, чем те, что были у первых поселенцев нашего мира. Теперь другое время, и сегодня только роботы могут вести исследования.
— Предположим, вы правы, а доктор Фастольф ошибается. Но и в этом случае его точка зрения логична. Почему он и Институт не принимают друг друга? Только потому, что несогласны водном этом пункте?
— Нет, несогласие — это, в общем-то, мелочь. Есть более основательный конфликт.
Бейли подождал, но она ничего не добавила к своему замечанию. Показать раздражение он счел небезопасным и поэтому спросил осторожно и спокойно:
— Что за более основательный конфликт?
Василия явно развеселилась. Линии ее лица как-то смягчились, и на миг она стала еще более похожа на Глэдию.
— Вы не догадаетесь, пока я вам не объясню.
— Поэтому я и спрашиваю, доктор Василия.
— Так вот, землянин, я слышала, что земляне короткоживущие. Это верно?
Бейли пожал плечами. — Некоторые доживают до ста лет по земному времени — примерно до ста тридцати по метрическому аврорскому.
— А сколько вам?
— Сорок пять земных, шестьдесят метрических.
— А мне шестьдесят шесть метрических, и я надеюсь прожить еще триста — если буду осторожна.
Бейли развел руками: — Поздравляю вас.
— Тут есть свои невыгодные стороны.
— Сегодня утром я слышал, что за три или четыре столетия накапливается очень много потерь.
— Боюсь, что да. Но зато накапливается очень много нового. В итоге — баланс.
— Каковы же тогда невыгодные стороны?
— Вы, наверное, не ученый.
— Я — детектив, инспектор, полицейский, если хотите.
— Но вы знаете ученых своего мира.
— Встречал кое-кого, — осторожно ответил Бейли.
— Вы знаете, как они работают? Мне говорили, что на Земле они кооперируются по необходимости. При их короткой жизни у них самое большее — пол столетия активной работы. Меньше семидесяти метрических. За это время мало что можно сделать.
— Некоторые наши ученые полностью выполняют свое дело в значительно меньший срок.
— Потому что они пользуются данными, найденными до них, а также теми, что нашли их современники, другие ученые. Это так?
— Конечно. Все вносят вклад в общую науку, все, через пространство и время.
— Именно. Иначе не получится. Каждый ученый, зная, что не смажет выполнить все сам, вынужден кооперироваться. Таким образом достигается прогресс.
— А на Авроре и других Внешних Мирах разве не так?
— Теоретически так, но практически нет давление в долгоживущем обществе слабее. Ученые отдают своим проблемам три — три с половиной столетия, и возникает мысль, что прогресс может быть достигнут за то же время одним работником. Появляется чувство интеллектуальной жадности, желание сделать что-то самому, иметь право на какую-то грань прогресса. Пусть лучше общее продвижение замедлится, лишь бы не отказаться от того, что человек считает своим. И в результате общее продвижение на Внешних Мирах замедлилось до такой степени, что трудно обогнать работу, проделанную на Земле, несмотря на все наши преимущества.
— Я полагаю, вы не сказали бы мне этого, если бы подобным образом не вел себя доктор Фастольф.
— Именно так он себя и ведет. Его теоретический анализ позитронного мозга сделал возможным создание человекоподобного робота. Он использовал его, когда конструировал, с помощью покойного доктора Сартона, вашего друга робота Дэниела, ноне опубликовал важные детали своей теории и никому другому не предоставил ее. В этом смысле он, и только он держит за горло производство человекоподобных роботов.
— А Институт Роботехники поощряет сотрудничество среди ученых?
— Конечно. Институт собрал более сотни роботехников высших степеней разного возраста и способностей, и мы надеемся установить ветви на других планетах и основать межзвездную ассоциацию. Мы все решили объединить наши отдельные открытия или размышления в общий фонд, сделать добровольно для общего блага то, что вы, земляне, вынуждены делать из-за вашей короткой жизни. Однако доктор Хэн Фастольф не желает это делать. Вы наверняка считаете доктора Фастольфа идеалистом и патриотом Авроры, но он не отдает свою интеллектуальную собственность в общий фонд, поэтому и не хочет работать с нами. А поскольку он считает, что имеет право личной собственности на свои научные открытия, мы не хотим иметь его у себя. Теперь для вас не тайна наше взаимное отвращение.
Бейли кивнул и сказал: — Вы думаете, что этот добровольный отказ от личной славы сработает?
— Должен.
— А может Институт, пусть сообща, сдублировать индивидуальную работу доктора Фастольфа и заново открыть теорию позитронного мозга?
— Со временем мы это сделаем. Это неизбежно.
— А вы не делали попыток сэкономить время и убедить доктора Фастольфа выдать секрет?
— Думаю, что у нас есть способ убедить его.
— Через скандал с Джандером?
— Я не думаю, чтобы вы в действительности хотели задать этот вопрос. Ну, я сказала вам все, что вы хотели знать, землянин?
— Вы сказали мне кое-что, чего я не знал.
— Тогда пора вам сказать мне насчет Гремиониса. Почему вы связали имя этого брадобрея со мной?
— Брадобрея?
— Он считает себя дизайнером по прическам, кроме всего прочего, но он просто-напросто парикмахер. Говорите о нем — или давайте считать интервью законченным.
Бейли устал. Ему было ясно, что Василия наслаждалась этим фехтованием. Она дала ему ровно столько, чтобы разжечь его аппетит, и теперь он вынужден покупать материал за собственную информацию. Но у него не было никакой информации, одни догадки. И если часть их ошибочна, он пропал. Однако надо было фехтовать.
— Видите ли, доктор Василия, вы не можете уверять, что предположение о связи между вами и Гремионисом смехотворно.
— Почему? Оно нелепо.
— Нет. Будь оно нелепо, вы рассмеялись бы мне в лицо и выключили бы контакт трехмерки. Из простого факта, что вы отказались от своей первоначальной позиции и приняли меня, из простого факта, что вы разговаривали со мной и сообщили мне очень многое, совершенно ясно: вы чувствуете, что я могу воткнуть нож вам в шею.
Василия сказала низким, злым голосом:
— Вы, видимо, знаете, маленький землянин, что мое положение уязвимо. Я дочь доктора Фастольфа, а в Институте хватает достаточно глупых или достаточно злонамеренных лиц, которые из-за этого не доверяют мне. Я не знаю, что именно вы слышали, но все это более или менее смехотворно. Однако даже нелепость может быть использована против меня. Поэтому, я хочу поторговаться. Я сказала вам кое-что, могу сказать и больше, но только в том случае, если выскажете, что у вас спрятано в рукаве, и убедите меня, что вы говорите правду. Так вот, говорите. Если вы попытаетесь вести игру со мной, я выкину вас вон и, по крайней мере, получу от этого удовольствие, а мое положение не станет от этого хуже, чем сейчас. У меня есть средства повлиять на Председателя, чтобы он отменил свое решение пустить вас на Аврору и отправил бы вас обратно на Землю. На него и так в этом смысле большое давление, и вы не захотите, чтобы я добавила свое. Итак, говорите!