Что он делает на этой планете? Он не понимает их жизни, как бы они не объясняли. И они не понимают его. Он устало сказал:
— Мне очень жаль, доктор Василия. Я понимаю, что вы сердитесь, но если бы вы хоть на миг оставили свою злость и подумали о деле доктора Фастольфа и убитого робота, вы, может быть, увидели бы, что мы имеем дело с разными вещами. Возможно, доктор Фастольф желал наблюдать за вами независимо и объективно даже ценою вашего несчастья, однако, это никак не приближает его к желанию уничтожить человекоподобного робота.
Василия покраснела и закричала:
— Неужели вы не поняли того, что я вам сказала? Уж не потому ли я вам все это рассказывала, что думал а, будто кому-нибудь интересна печальная история моей жизни? Вы думаете, мне приятно разоблачать себя таким образом? Я говорила вам все это только для того, чтобы показать, что доктор Хэн Фастольф в самом деле уничтожил Джандера. Наверняка. Я не говорила этого, потому что никто, кроме вас не был так глуп, чтобы спрашивать меня, и из-за дурацких остатков моего уважения к этому человеку. Но теперь вы спросили, и я отвечаю, и, клянусь Авророй, скажу кому угодно, даже публично: доктор Хэн Фастольф разрушил Джандера Пэнела. Я в этом уверена. Вы удовлетворены?
Бейли с ужасом уставился на обезумевшую женщину.
— Я не совсем понимаю, доктор Василия. Зачем доктору Фастольфу разрушать робота? Какое это имеет отношение к его обращению с вами?
Василия порывисто дышала, и Бейли механически заметил, даже не осознавая этого, что, хотя Василия была такой же тонкокостной, как Глэдия, груди у нее были больше. Она старалась овладеть своим голосом.
— Разве я не сказала вам, землянин, что Хэн Фастольф интересовался человеческим мозгом? Он не колеблясь вызовет стресс, чтобы понаблюдать за результатом. И он предпочитает мозг неординарный, например, мозг ребенка, чтобы его можно было наблюдать в развитии. Любой мозг, лишь бы не банальный.
— Но какая тут связь с…
— Спросите себя: почему он заинтересовался чужеземкой?
— Глэдией? Я спросил его, и он ответил. Она напомнила ему вас, и сходство и в самом деле большое.
— Еще раз спрошу вас: вы поверили ему?
— Почему же не поверить?
— Потому что это неправда. Сходство могло привлечь его внимание, но истинная суть его интереса к этой женщине — ее чужеземность. Она воспитана на Солярии, где привычки и социальные аспекты не те, что на Авроре. Он может изучать мозг, совсем отличный от нашего, и получить интересную перспективу. Неужели вы не понимаете этого? Кстати, почему он заинтересовался вами, землянин? Он не так глуп, чтобы вообразить, что вы решите аврорскую проблему, ничего не зная об Авроре.
Внезапно вмешался Дэниел, и Бейли вздрогнул от неожиданности, услышав его голос:
— Доктор Василия, партнер Илайдж решил проблему Солярии, хотя ничего о Солярии не знал.
— Да, — сказала Василия, — все миры узнали об этом по гиперволновой программе. Озарение могло случиться, но вряд ли Хэн Фастольф думает, что оно случится дважды на том же месте и в быстрой последовательности. Нет, землянин, он привлек вас в первую очередь потому, что вы землянин. У вас другой, чуждый мозг, который можно изучать и манипулировать им.
— Не можете же вы думать, доктор Василия, что он рискнул бы делом чрезвычайной важности для Авроры и вызвал бы кого попало, лишь бы изучить необычный мозг?
— Наверняка мог бы. Об этом я вам и толкую. Нет такого кризиса для Авроры, который был бы важнее для него, чем решение проблемы мозга. Я могу точно сказать, что он ответит, если вы его спросите: «Аврора может возвыситься или пасть, цвести или гнить — все это пустяки в сравнении с проблемой мозга, поскольку, если человек реально познает мозг, все, что может пропасть за тысячелетие по небрежности или неправильным решениям, можно выправить за десять лет, разумно управляя человеческим развитием под руководством „психоистории“. С помощью этого аргумента он оправдывает все — ложь, жестокость, все, что угодно — и скажет, что все должно служить цели продвижения знаний о мозге.
— Я не могу себе представить, чтобы доктор Фастольф был так жесток. Милейший человек.
— Давно ли вы его знаете?
— Несколько часов на Земле три года назад и один день на Авроре.
— Подумать только: целый день! А я была с ним тридцать лет почти постоянно и потом издали следила за ним. А вы были с ним целый день? И за весь этот день он не сделал ничего, что напугало бы или унизило вас?
Бейли молчал. Он думал о неожиданной атаке с помощью прибора для пряностей, от которой его спас Дэниел; о туалете, который представил ему такие затруднения благодаря маскировке; далекую прогулку Снаружи, предназначенную для проверки его способности к адаптации.
— Вижу, что делал, — сказала Василия. — Ваше лицо, землянин, не так непроницаемо, как вы, может быть, думаете. Он пугал вас психозондом?
— Упоминал о нем.
— Один день — и уже упоминал. Я думаю, это вам не понравилось?
— Конечно, нет.
— А была причина для этого упоминания?
— Была, — быстро сказал Бейли. — Я сказал, что у меня мелькнула одна мысль и тут же исчезла, и было вполне естественно намекнуть, что психозонд мог бы ее обнаружить.
— Нет, — сказала Василия, — не мог бы. Психозондом нельзя пользоваться для такого деликатного прикосновения, а если произвести попытку, то много шансов, что мозг будет искалечен.
— Может, нет, если работать будет эксперт — скажем, доктор Фастольф.
— Он? Да он не отличит один конец зонда от другого. Он теоретик, а не техник.
— Ну, кто-нибудь другой.
— Нет, землянин. Никто. Подумайте сами: если бы психозонд можно было использовать на людях безопасно, и если Хэн Фастольф так беспокоится о проблеме дезактивации робота, разве он не предложил бы применить психозонд к себе? Это не приходило вам в голову? Любой разумный человек придет к заключению, что Фастольф виновен. Единственным доказательством его невиновности является его собственное отрицание вины. Почему бы ему не доказать свою невиновность путем психопробы? Он не намекал на такую вещь?
— Нет. Мне, по крайней мере.
— Потому что он прекрасно знает, как это опасно. Однако он, не задумываясь, намекнул насчет вас просто для того, чтобы видеть, как ваш мозг работает под давлением, как вы реагируете на страх. А может быть, он подумал, что такая проба, как бы она ни была опасна для вас, может дать ему интересные сведения, касающиеся деталей вашего земного мозга. Это, по-вашему, не жестоко?
Бейли отмахнулся от этого вопроса.
— Как это приложить к данному делу, роботоубийству?
— Солярианская женщина Глэдия привлекла внимание моего бывшего отца. У нее интересный для его целей мозг. Он дал ей робота Джандера, желая посмотреть, как женщина, выросшая не на Авроре, встретится с роботом, во всех отношениях похожим на человека. Он знал, что аврорская женщина воспользовавшись бы роботом для секса, ничуть не стеснялась. Сама я, признаться, несколько стеснялась бы этого, поскольку воспитана ненормально, не как обычные аврорские женщины. Солярианка же стеснялась бы очень сильно, поскольку выросла в мире, наполненном роботами, и имела необычно жесткие мысленные позиции по отношению к роботам. Это различие могло быть очень поучительным для моего отца, который пытался на этих вариациях построить теорию функционирующего мозга. Хэн Фастольф ждал полгода, пока солярианка, может быть начнет первые эксперименты…
— Ваш отец ничего не знал об отношениях между Глэдией и Джандером, — перебил ее Бейли.
— Кто вам это сказал? Мой отец? Глэдия? Если он — то он врет; если она — то она просто не знает, скорее всего. Можете быть уверены, Фастольф знал, потому что он исследовал, как человеческий мозг изменяется под давлением солярианских условий. А затем он подумал — я совершенно уверена в этом — что случится, если женщина, только что начавшая пользоваться Джандером, вдруг потеряет его без всяких причин. Он знал, как будет себя вести аврорская женщина: она испытает некоторое разочарование и тут же начнет искать замену. Но как поведет себя солярианка? Вот он и вывел Джандера из строя.
— Уничтожить безмерно ценного робота ради удовлетворения тривиального любопытства?
— Чудовищно, не правда ли? Но Хэн Фастольф как раз это и сделал. Вернитесь к нему, землянин, и скажите ему, что его маленькая игра кончена, если еще не все на планете верят в его виновность, то наверняка поверят после моего выступления.
Бейли долго молчал, а Василия смотрела на него с какой-то мрачной радостью. Лицо ее стал о грубым и совсем не напоминало лицо Глэдии.
Бейли встал, чувствуя себя старым — много старше своих сорока пяти лет — детский возраст для аврорцев. Все, что он сделал, ни к чему не привело. Даже хуже — каждое его движение, казалось, крепче затягивало петлю на шее Фастольфа.
— Я думаю, наше интервью кончено, — сказала Василия. — У меня нет причин видеться с вами еще раз, землянин, и у вас тоже. Наверное, вам лучше уехать с Авроры. Она улыбнулась: — Вы нанесли моему отцу достаточный урон, хотя и не такой, какого он заслуживает.
Бейли шагнул к двери. Оба робота подошли. Жискар тихо спросил: — Вы в порядке, сэр?
Бейли пожал плечами. Что тут ответишь?
— Жискар! — окликнула Василия. — Когда доктор Фастольф не будет более нуждаться в тебе, ты перейдешь ко мне?
Жискар спокойно посмотрел на нее: — Если доктор Фастольф позволит, я так и сделаю, Маленькая Мисс.
Ее улыбка потеплела.
— Пожалуйста, Жискар. Мне все время не хватало тебя.
— Я часто думаю о вас, Маленькая Мисс.
— Доктор Василия, — спросил Бейли, — у вас нет туалета, куда я мог» бы зайти?
Василия широко раскрыла глаза.
— Конечно, нет, землянин! На территории Института есть общественные туалеты. Ваши роботы проводят вас.
Бейли посмотрел на нее и сказал больше со злости, чем по рациональному рассуждению:
— Доктор Василия, на вашем месте я не стал бы говорить о виновности доктора Фастольфа.