Гремионис тихо сказал:
— Значит, тот фильм не преувеличивал. Вы читаете мысли?
— Я просто спросил, — спокойно сказал Бейли, — а вы не ответили прямо. Прав я или нет?
— Это произошло не совсем так. Она говорила о Глэдии, но… Он прикусил губу и вдруг выпалил: — Ну, в общем это равносильно тому, что вы сказали. Вы точно описали все.
— И вы не были разочарованы? Вы нашли, что Глэдия действительно похожа на Василию?
— В какой-то мере — да, — сказал Гремионис, — но не по-настоящему. Если их поставить рядом, сразу увидишь разницу. Глэдия гораздо деликатнее, любезнее и веселее.
— Вы предлагали себя Василии после того, как встретили Глэдию?
— Вы что, спятили? Конечно, нет.
— Но Глэдии предлагали?
— Да.
— И она отказала?
— Да.
— И вы предлагали снова и снова. Сколько раз?
— Я не считал. Четыре раза. Ну, пять. А может, больше.
— И каждый раз она отказывала?
— Да. А что, я не должен был предлагать снова?
— Она отказывала сердито?
— Нет, это не в ее характере. Очень ласково.
— Вы предлагали себя еще кому-нибудь?
— Что?
— Ну, коль скоро Глэдия вам отказывала, естественная реакция — предложить себя кому-нибудь другому. Раз Глэдия не хочет вас…
— Нет. Я не хочу никого другого.
— А почему, как вы думаете?
Гремионис энергично ответил:
— Откуда я знаю? Я хочу Глэдию. Это вроде безумия, но, я думаю, лучший вид его. Я был бы сумасшедшим, если не было бы этого рода безумия. Вряд ли вы это поймете.
— А вы пробовали объяснить это Глэдии? Она поняла бы.
— Нет. Я расстроил и смутил бы ее. О таких вещах нельзя говорить. Мне следовало повидаться с психиатром.
— И вы виделись?
— Нет.
— Почему?
Гремионис нахмурился: — У вас манера задавать самые невежливые вопросы, землянин.
— Наверное, потому что я землянин и лучше не умею. Но я также детектив и должен знать эти вещи. Почему вы не были у психиатра?
Гремионис вдруг засмеялся: — Скажу. Лечение было бы большим безумием, чем болезнь. Я лучше буду с Глэдией, которая отказывает мне, чем с любой другой, которая примет меня. Представьте себе, что у вас вывих в мозгу, и вы хотите, чтобы мозг так и оставался вывихнутым. Любой психиатр крепко взялся бы за меня.
Бейли подумал и спросил: — Вы не знаете, доктор Василия не психиатр в какой-то мере?
— Она роботехник. Говорят, это близкое дело. Если знаешь, как работает робот, то это намек на то, как работает человеческий мозг. Так, по крайней мере, говорят.
— Вам не приходило в голову, что Василия знает о вашем странном чувстве по отношению к Глэдии?
Гремионис напрягся: — Я никогда не говорил ей. Во всяком случае, в таких выражениях.
— А разве она не могла понять ваши чувства, не спрашивая? Она знала, что вы неоднократно предлагали себя Глэдии?
— Ну… она спрашивала, каковы мои успехи. Мы ведь очень давно знакомы. Я должен был что-то сказать. Но ничего интимного.
— Вы уверены, что ничего интимного? Она наверняка поощряла вас продолжать предложения.
— Знаете, когда вы сказали это, я, кажется, вижу все в новом свете. Не понимаю, как вы ухитрились вложить это в мою голову. Теперь мне кажется, что она действительно поощряла меня. Она активно поддерживала мою дружбу с Глэдией.
Ему было явно не по себе. — Мне это никогда не приходило в голову.
— Как вы думаете, почему она поощряла вас повторять предложения Глэдии?
— Я полагаю, она хотела избавиться от меня. Хотела быть уверенной, что я больше не буду надоедать ей.
Он хихикнул: — Хорошенький комплимент мне, верно?
— Доктор Василия перестала относиться к вам дружески?
— Наоборот. Она стала более дружелюбной.
— Она не пыталась посоветовать вам, как добиться успеха у Глэдии? Скажем, показать больше интереса к работе Глэдии?
— Нет. Работа Глэдии и моя очень близки. Мы оба дизайнеры, художники, только я работаю на людей, а она на роботов. Это, понимаете, сближает. Иногда мы даже помогаем друг другу. Когда я не предлагаю и не получаю отказы, мы добрые друзья. И, если подумать, это очень много.
— Доктор Василия не советовала вам поинтересоваться работой доктора Фастольфа?
— С какой стати ей советовать такое? Я ничего не знаю о его работе.
— Может быть, Глэдия интересовалась, и это возможность для вас войти к ней в доверие?
Гремионис сузил глаза, вскочил с почти взрывной силой, прошел в другой конец комнаты, вернулся и остановился перед Бейли.
— По-слу-шай-те! Я не самый умный человек на планете, но я и не полный идиот. Я вижу, куда вы клоните!
— Да?
— Вы добиваетесь моего признания, что доктор Василия заставила меня влюбиться… — Он помолчал и с неожиданным удивлением проговорил: — И я влюбился, как в исторических романах. А раз я влюблен, я мог бы узнать от доктора Фастольфа, как обездвижить этого робота, Джандера.
— Но вы не думаете, что это так?
— Нет! — закричал Гремионис. — Я ничего не понимаю в роботехнике. Ничего! Как бы мне ни объясняли ее, я все равно не пойму. И не думаю, чтобы Глэдия понимала. Кстати, я никогда ни с кем не разговаривал о роботехнике. И никто ничего не намекал мне насчет нее. И доктор Василия ничего такого не советовала. Ваша насквозь гнилая теория не сработала. Забудьте о ней!
Он снова сел, сложил руки на груди и крепко сжал губы.
Если взрыв Гремиониса нарушил линию атаки Бейли, то он ничем не показал этого.
— Я понимаю вас. Но все-таки вы часто виделись с Глэдией?
— Да.
— Вы повторяли свои предложения, и она не обижалась, а ее постоянные отказы не обижали вас?
Гремионис пожал плечами: — Я предлагал вежливо. Она отказывала мягко. На что же обижаться?
— Как вы проводили время вдвоем? Секс исключался, о роботехнике вы не разговаривали. Что вы делали?
— Разве в дружбе нет больше ничего, кроме секса и роботехники? Нам было что делать. Во-первых, разговаривали. Она очень интересовалась Авророй, и я рассказывал. А она рассказывала мне о Солярии. Это адская дыра. Я скорее предпочел бы жить на Земле… не в обиду вам будь сказано. И еще ее покойный муж. Дрянной у него был характер. У бедной Глэдии была тяжелая жизнь… Мы ходили на концерты, я водил ее в Институт Искусства, и мы работали вместе, как я уже говорил вам над ее и моими дизайнами. Честно говоря, я не думаю, что работа на роботов хорошо оплачивается, но у каждого, знаете ли, свое мнение. Ее, кажется, забавляло, когда я объяснял ей, почему важно правильно стричь волосы. У нее-то волосы не совсем в порядке. Но большей частью мы гуляли.
— Куда вы ходили?
— Никуда специально. Просто гуляли. У нее такая привычка, потому что она воспитывалась на Солярии. Вы ведь были там? Там громадные поместья на одного-двух человек, не считая роботов. Можно пройти целые мили и никого не встретить, и Глэдия говорила — словно вся планета твоя. На Авроре такое ощущение у нее утратилось.
— Вы хотите сказать, что она хотела быть собственницей планеты?
— Глэдия? Конечно, нет! Она говорила только, что утратила ощущение быть наедине с природой. Сам я этого не понимаю, и подсмеивался над ней. Конечно, солярианские ощущения нельзя перенести на Аврору. Очень много народу, особенно в городском районе Эос, а робота не запрограммированы держаться вне поля зрения, как на Солярии. В сущности, все аврорцы ходят вместе с роботами. Ну, я знаю несколько очень приятных дорог, где не очень много народу, и Глэдия радовалась.
— И вы тоже?
— Только потому, что был с Глэдией. Аврорцы тоже много гуляют, но я, должен признаться, не любитель. Сначала у меня протестовали мышцы, и доктор Василия смеялась надо мной.
— Она знала, что вы ходите на прогулки?
— Да, я однажды пришел, хромая, пришлось объяснить. Она смеялась и говорила, что это хорошая идея и лучший способ уговорить ходока принять предложение — это ходить вместе. «Держитесь, — говорила она, — и она отменит свой отказ и сама предложит себя». Этого, правда, не произошло, но постепенно я и сам полюбил прогулки.
Он, похоже, преодолел свою вспышку злости и теперь был в хорошем настроении. Он даже улыбался, видимо, вспоминая прогулки. И Бейли улыбался в ответ.
— Итак, Василия знала, что прогулки продолжаются.
— Полагаю, что да. Я начал брать выходные и в среду и в четверг, потому что это соответствовало выбранному Глэдией графику, и доктор Василия иногда шутила над моими прогулками, когда я приносил ей какие-нибудь эскизы.
— Доктор Василия никогда не присоединялась к прогулкам?
— Конечно, нет.
— Я думаю, вас сопровождали роботы?
— Ясное дело. Один мой, один Глэдии. Но они шли стороной, а не по пятам — по аврорской привычке, как говорила Глэдия. Она хотела солярианского уединения. Я вынужден был согласиться, хотя сначала у меня болела шея — я вертел ею, чтобы видеть, со мной ли Бронджи.
— А какой робот сопровождал Глэдию?
— Не всегда один и тот же. И он держался в стороне, так что я не вступал с ним в разговор.
— А как насчет Джандера? Он когда-нибудь ходил? В этом случае вы бы его запомнили?
— Человекоподобного? Конечно, запомнил бы. Но он никогда не ходил с нами. Я думаю, она считала его слишком ценным для таких обязанностей, какие выполнит любой обычный робот.
— Вы тоже так считали?
— Это ее робот. Мне нет до него дела.
— Вы ни разу не видели его?
— Нет.
— И она ничего о нем не говорила?
— Не помню такого случая.
— Вас это не удивляло?
— Нет Зачем говорить о роботах?
Бейли пристально взглянул в лицо Гремиониса: — Вы никогда не задумывались об отношениях Глэдии и Джандера?
— Вы хотите сказать, что между ними был секс?
— Вы были бы удивлены?
— Такое бывает, — флегматично сказал Гремионис. — Ничего особенного. Человек может иногда пользоваться роботом, если захочет. А человекоподобный робот, наверное, полностью человекоподобен.
— Полностью.
— Ну, тогда женщине трудно устоять.